О чудесах, случающихся в Уймонской долине

Уймонской долиной еду,
вдыхая ночную свежесть.
Имею буханку хлеба,
да нечем её порезать!
Я нож позабыл в Харбине,
в старинных книгах военных,
в отказе моей любимой
алтайскою стать царевной.

Такого Алтай не помнит,
считай, со времён Ойротов:
месяц в военной форме
шепчет любимой что-то.
Она вздыхает – Венера,
светило предков далёких!
Щекочет бедные нервы
буханка хлеба в котомке.

– Где нож раздобыть мне острый,  –
спросил я месяц двурогий, –
чтоб запах почуять росный
любви и дальней дороги?
Чтоб охала селезёнка
от вкуса ломтя и соли
и ветер сушил пелёнки
тумана в пшеничном поле?

Месяц мне не ответил,
лишь завернулся в тучу.
Сел на попутный ветер,
воином стал могучим.
Месяц раздумьем полон.
Зная, что хлеб – растенье,
выращенное с поклоном,
что-то своё затеял.

Месяц буханку хлеба
видит и голод чует.
Брызжет слюной по небу,
Чуйскому тракту и Чуе.
Месяц в дела земные
хочет войти железом…
Тени плодя живые,
бродит туман по лесу.

Звонко стучат копыта
по золотым каменьям,
в море ночного света
плавает вдохновенье.
На перекрёстке неба
синим блеснув железом,
месяц буханку хлеба
ломтиками порезал.


Игорь Муханов