ПИЙ XII

1

Я чую смерть, в который раз вдыхаю
холодный воздух – липкий, тонкий запах;
я раньше знал, где ждать, теперь нигде
не скрыться, не проветрить. Это – время
так стало пахнуть. Знаешь почему?
Все знают, все молчат, всех выдает
дыхание.

2

А сколько всего было! Чуть не два
тысячелетья целых, так что много
успели взять греха на душу живу,
кровь и война своим шли чередом,
смерть успевала всюду – нет за нами
ни пяди, чтоб свободная, ни горсти,
чтоб чистая. И были прощены,
убелены мы, будто снег зимой.

Сегодня мы лишь жертва, и надежды
сегодня нет. Не наше это дело,
не наше время: мы не начинали
войну, не жгли огонь, не наша сила
смерть победит. Бесследно и безвредно
над бездною пройдет, как сон пустой,
вся наша жизнь в бессонном мире бед.

3

Всё связывают нити, все отсюда;
бессонный ткач, я продолжаю дело –
и плохо получается: когда-то
потерян навык; как они бездумно,
бесшумно, скоро, словно по воде
бегом – а я плыву, волна качает,
я опытный пловец, но так вприпрыжку
за легким ветром…
                Долгая работа
чиста, однообразна, скрупулезна,
усердие превозмогает все:
неверие, усталость, неуменье.

4

Наместничаю. Если бы Ты знал,
чем город этот стал во времена
последние. И я б ушел отсюда,
но, встреченный на полпути, вернулся:
Ты шел в простой рубахе, к ней пришпилив
звезду шестиконечную.

5

И что
должно было случиться, чтобы гром
стреляющих по Риму пушек стал
нам голосом надежды? Мы молились,
мы ждали, мы дождались, нас в живых
осталось больше, чем могли подумать
те, кто пришел, и те, кто в нас стрелял.

Ты – Тот, кто нас оставил, Тот, кто спас, –
не спрашиваешь с нас за это время
бессудное; мы навсегда живем
в двух временах, свой убавляя срок
вдвойне за каждый выдох здесь и там,
на так и не оконченной войне…

6

С уверенностью тихой, неуместной
я говорю, и дело начинает
мне удаваться, слушают меня,
не все еще потеряно: благая
все весть нова, свежа, благоуханна!
А времена? Они скользят любые,
не трогая. И ничего не можем
мы ими оправдать.

7

Шаги, полушаги, одно, другое,
мы с чем-то соглашаемся – и где
предел тому, с чем можно жить?
                Живем –
крест то далек, то близок; мы, другие,
живя, рискуем – все не без греха.
Не бойся свою душу погубить,
своих врагов не бойся. Эти жертвы
нам тяжелы, а на весах что пух.

О жертвах настоящих никогда
не спрашивают – отдаешь, не знаешь,
само собой, как дышишь, как живешь,
стоишь потом один, ограблен, наг,
и на душе легко, как в день воскресный,
и дышишь сладким воздухом последним.

8

О, если бы ты был горяч – горяч!
О, если б ты был холоден – кто может
быть холодней в последних временах!
Мы только так живем: давно готовы,
а всё никак надежду не уймем,
а с нею тяжелей. Кто б мог подумать,
что ночь не навсегда, что будет утро,
что бог весть сколько дальше будет дней,
что мы не все погибнем в это лето.

9

Холодный воздух Рима. День войны
проигранной и, значит, с нами Бог –
не оставляет, рвет знамена в клочья,
благословляет трусов, дезертиров,
благословляет выживших и пленных.

Идет война не на живот, а на смерть –
помолимся за день послевоенный –
голодный, нищий, праведный, пустой,
помолимся за возвращенье в дом
и за бесславье нашего оружья.

Не судят побежденных: им уже
досталось по делам, им ничего
добавить суд не может самый страшный,
им просто жить дано, о них забыли.

10

Окончилась война. Еще страшней
тому, кто видит, стало. Из последних
сил победили – ну а дальше что?
Чем будем воевать? Рука пуста,
дух робок – где укрыться, как сберечься?

Мы сами отказались от спасенья,
одни остались и не слышим тихий,
спокойный голос чей-то: «Все равно
вы спасены». Мы не идем на голос.
Мы все равно, мы точно все там будем.

11

Разруха, нищета, а всё им смех –
вино рекой и песни до утра.
Наверно, это – святость. Что еще
такую радость может им давать?

Как смерть была близка – и где она?
Весь ад был здесь, но снова поросла
земля травой. Кто выжил, тот и счастлив,
мотив шальной летит над Трастевере.

Моя печаль, я знаю, мне за что,
и дотерплю до той поры недальней,
когда отдамся радости, когда
меня отпустят все грехи мои,
отнимутся заботы и печали.

12

Все это будет новым Pax Romana.
Все то, что было сделано, ничтожно,
как будто кто заранее обрек
все мысли, все дела; сеть истончилась
всемирной веры – так ли это? Нет!
Как приняли, прочна и широка –
и наше лыко в строку. Мы боялись,
сбивались, торопились, но успели
в свой срок и свой черед, а завтра будут
работники свои. Волна волной
меняется, во всех наловит сеть
поживы мелкой, всякой, доброй, многой.
Все это станет новым Pax Romana.