Выбор, ценою в жизнь

В Варшавском гетто ночь. Сплошная тьма
Окутала недремлющих людей.
Она последней в жизни их была
Для них и для близняшек сыновей.

А муж с женою муками полны,
Как им спасти несчастных малышей,
Которых любят всей душой они,
И в целом мире нет кого родней.

Знакомый мусорщик- поляк сказал,
Что есть идея для спасения.
Спасти лишь одного он предлагал,
Как быть с другим,  не знал решения.

Сказал, что в пять утра он заберет
Того ребенка, что решат они,
Что мусором его он загребет,
И вывезет все в баки вместе с ним.

Вот ночь нещадно движется к утру.
Седеют оба- и отец, и мать,
А дети в темень носики уткнув,
Обнявшись крепко, продолжают спать.

Вот ласковый и шустрый Фимочка,
Он вырастет помощником во всем.
А Яшенька-их грустная кровиночка,
Поспешно будет успевать кругом.

Родители молчат, иль плачут вновь.
Как можно близнецов разъединить?
От этого в их жилах стынет кровь,
А время все стремительней бежит.

Заметив как жена его дрожит,
Муж осторожно прикоснулся к ней
И предложил он ей остаться жить,
Чтобы потом опять родить детей.

Вздрогнув и посмотрев в его глаза,
Увидела в них искорки любви,
Скатилась по щеке ее слеза:
«Я ж не смогу здесь без тебя прожить.»

Молчание. Она вдруг произносит,
Губами только чуть пошевеля:
«Знаешь, что давай-ка жребий бросим,
Ты напиши, я вытяну сама.»

Огрызком старого карандаша,
В волнении сильно нажимая,
Отец выводит имена, спеша,
И  в шляпу оба листика бросает.

Мать бледная, дыханье затая,
Медленно ныряет во внутрь шляпы,
Нащупала… Вот это. Нет, вот та.
Прощения у сынов просит, пощады.

Тут в дверь условный легкий слышен стук.
Пришел к им ненавидимый поляк,
И в то же время он желанный друг,
Рискуя жизнью помогал им так. 

Очнувшись шепчет: «Яшенька, живи!»
Отец на руки сына посадил,
Одел одежду верхнюю, носки,
В карман кусочек хлеба положил.

Мать руки-крылья распустив свои,
Метнулась опрометью к сыну, плача:
«Ты только Яшенька, сынок живи,
Пусть тебе сопутствует удача.»

Пытаясь сына отстранить к двери,
Поляку шепчет муж не громко:
«Ну что же ты стоишь, скорей бери!»
Сам двери приоткрыл в потемках.

Поляк, все без труда пройдя посты,
В надежном месте ящик открывает
Раздвинул с разным мусором мешки,
На волю выйти Яше предлагает.

Но что это? Молчание в ответ.
Ребенка нет. Он мусор разгребает:
«Куда же задевался ты, пострел?»
Он, растерявшись, недоумевает.

А муж с женой от горя онемев,
Застывшие сидят над спящим Фимой,
И слышат вдруг, царапается в дверь
Кто-то тихонько. Сердце в миг застыло.

Открыли. Там их Яшенька стоит.
С улыбкой грустной их сынишка милый
И говорит: «Я не смогу прожить,
Если со мной не будет рядом Фимы.»

Фима проснулся. Видит, ревут все.
И плачь его мгновенно вместе слился.
А утром с крематория уже
Густой и черный, мрачный дым струился.