Кордон

Он тебе наобещал звезд с небес, и счастья малость.
Жизнь проблем насущных без, вот и все - семья распалась.

Всю весну и лето пью, спирт черпая из заначки,
Дыры женскому тряпью вырезая от горячки.

От делириума тременс, или как там, слышь, наука?
Я плетусь разбитым трактом, заедая пиво луком.

Ведь едва последний лист с веткой голой распростился,
Бел в сиропе и пушист, я вчера остановился.

Я вхожу, как в божий храм в лес, чьи арочные своды
Из души выносят хлам, накопившийся за годы.

Что - то шепчет горячо старый бор, не так, как летом.
Опустился на плечо лист кленовый эполетом.

Тупо в городе зачах. На кордон прусь к деду Глебу.
В заповедных кедрачах, с кем делил горбушку хлеба,

С кем ходил на кабана, и окучивал обходы,
Белку бил на оба - на, и в овсах встречал восходы.

Дед не прост, ох как не прост - лесником полтинник пашет.
Двое хасок в полный рост, и отрада - внучка Маша.

...У столба, седой лесник, в дело вкладывая душу,
Будто рыночный мясник секача пластает тушу.

А по - обочь голова со слюнявой, мокрой пастью.
Не идут никак слова, только вымучилось -"Здрасьте..."

Старый сумрачно кивнул, поздоровавшись со мною.
"- Что ж ты, паря, обманул? Я же ждал тебя весною.

Хвост к хвосту, как саранчи, было вальдшнепов на тяге."
"- Ладно,хватит, не ворчи, у меня с женой напряги."

Глеб рукой махнул в сердцах ( знал, что веснами мне худо ),
И сказал : " - Возьми в сенцах,принеси под ливер блюдо.

Табаку прихвать в столе,и еще скажи Машутке,
Хватит ешкаться в земле,взвар пора давать малютке."

Видно старый зачудил по своей лесной привычке -
Иль косулю отходил, или раненую птичку.

Я затерся на крыльцо по крутым ступенькам.
Маша прятала лицо, и глядела мельком.

Этот милый, синий взгляд - как бальзам на раны.
Как же,право, я ей рад, как она желанна.

Убежал, оставив здесь,пьяная скотина,
От стыда я в пятнах весь, как у далматина.

Вот он твой момент, лови! Ну а это значит,
Оставайся и живи, зря что ль Машка плачет?

Мне ясна причина слез, синему уроду -
Все по - взрослому, всерьез.Я отец, по - ходу.

Мы стоим, а хаски, гад, хитро, в пол - прищура,
Зырканул - он тоже рад, и зевнул - вот дура...

Лег, устало уронив голову на лапы.
Мол, приехал - значит жив, мы же двое папы.

Вон, кругами по двору, как лохматый мячик,
Скачет твой - Байкал в миру, и заначку прячет.

В легкой зыбке, у окна, в скомканных пеленках
Из льняного из сукна гукает Аленка.

Плоть от плоти, от меня, от пугливой лани,
От лесов, от зорь,огня, и конечно, Мани.

Дочка! Вешайтесь теперь, городские стервы,
Я свою захлопнул дверь, хватит тратить нервы.

Я к окну не подойду. Мне и так, сквозь стены,
Видно - весь он на виду, лес благословенный.

Что мне город? Он обрыдел, сколько в нем понтов,
И чего я там не видел - пьянок да ментов?

Да пошел он сразу к черту, гулок и вонюч.
Пришивают лейблы к шортам стаи рваных туч.

За штакетником, в низине, так же до ушей,
Перепревшие корзины старых камышей.

Так же, ржавым волноломом цинковый ушат,
Ставший пристанью и домом горстке лягушат.

Врозь - стога, что с перепою мнятся, как дома.
Ветер их, настырно воя, лижет задарма.

И стерней гоняя зерна, стебли и мышей,
Цвет в меже голубит сорный,частый, как драже.

Вся земля окрест в оврагах и пустых полях.
Как опившиеся браги, галки крошат мах.

Возле столбика, соловый, ластами в разброд,
Припорошенный соломой, досыхает крот.

Во дворе, накоротке, взлаял полукровок.
Дед поскребся в закутке, грузен и неловок.

Скинул ношу, закурил дымно носогрейку.
Бел седых волос акрил - паутины свейка.

Постоял, смешно дыша, взгляд сосредоточив.
Право - вылитый лешак, дед купальской ночи.

Ни с того и ни с сего прицепился к внучке,
Типа, Машенька его довела до ручки,

Что без мужа принесла, так и знал, в подоле,
И потом такое гнал про шалав и более.

Грешен. Я, пока орал Глебыч на подругу,
Слезы пьяные стирал за четвертым кругом.

Незаметно, за порог, крадучись, как кошка,
Я стащил в сенях что смог - липовую плошку.

И рванув с натугой люк с прикипевшей влагой,
Как пацак с планеты Плюк, обнимался с флягой.

Да не то,что б сгоряча,с дуру иль устатку,
Просто сковырнул с плеча, как бедняк заплатку.

Не гожусь я ей в мужья, мало ли им лиха,
Ни работы, ни рыжья. Цыц, Байкалка, тихо!

Я ведь знаю, в чем здесь соль - но боюсь признаться.
Надоело. Эта боль стала приедаться.

Сколько можно, ну ей - ей, слезы, сантименты.
Я еще плачу своей, первой, алименты.

Эта мысль все сильней крепнет год от года,
Что всего дороже мне личная свобода.

Что всего приятней мне песенки да пьянки.
Как все это объяснить старику и Маньке?

У таких как я, бродяг - конские мошонки.
После стольких передряг - Маша и Аленка.

После тьмы худых концов, перспектив посулы.
Ничего себе винцо - только сводит скулы.

Выдираюсь кое - как,зацепив котенка.
Слышу - басом, вяк да вяк,и девичий, тонкий.

Я на цыпочках,в сенцы, ковшичек повесил.
Сел. Курю, травлю концы,выжат и не весел.

..."- Вот ты где! А ну, вставай,живо мухой в баньку.
Вместе что ль, пойдем? Кивай...Или может, с Манькой?

К бане куцая тропа в зарослях крапивы.
Как мне хочется... о - ппа...веничков и пива.

Я шагнул через порог, зацепив ведерко.
Дед, одышливисто - строг начал полок шоркать.

Полезай, кричит ,сюда, и потей,салага.
Лезу. Ой беда - беда, с потом выйдет брага.

И лежу ничком, как пес, легший покемарить.
Старый веничек занес, да как начал шпарить.

Боже мой! Родной мотив - а ведь это ж было,
Запах, жар, речитатив, и ошметки мыла.

Жду, баюкая в груди светлую истому.
Маша с кружкой впереди семенит из дома.

Села и не сводит глаз - ну и что, что голый?
Все равно сейчас я пас, и уже бесполый.

Пью домашнее пивко долго, обливаясь.
На душе легко - легко, а вот сердцем маюсь.

Что же я тебе скажу, девушка - Машута? -
Не от холода дрожу, а от бесприюта.

Сеет дождь. в окно берез слипшиеся пряди.
Внук, улыбчив и курнос, рожи строит дяде.

Сухо бряцают в смолу стоптанные штрипки,
Желтый бланш во всю скулу, пальцы в чем - то липком.

Я устал делить себя, алкаши - придурки.
Вот паркетины скрипят - там играют в жмурки.
Там, нарочно топоча, криками исходят.
Позовите палача - он сегодня водит.

Были,что греха таить,среди сонма женщин.
А таперича не стоить, и на треть уменьшен.

Та казалась, мать твою, аленьким цветочком.
Оказалось, грел змею, маменькину дочку.

Бездуховность - тоже грех. Не себе в угоду
По церквушкам благовест тише год от году.

Не себя же я спасал, вычищая стойло.
Ветер веток набросал на коня и в пойло.

Ветер так задул свечу, что и через годы
Я на свет ее лечу, но не знаю броду.

Грешный, грешный, грешный мир. Каплет и воняет.
Я зову друзей на пир в октябре и в мае.

Опасаясь острых жал, многих избегаю.
Пес весь день чего - то жрал, и теперь рыгает.

Он ни в чем не виноват, и еще не знает,
Как глазами на закат пришлый, пьяный лает.

Полированная суть интеллектуалок.
Я на этом фоне муть - будничен и жалок.

Безупречный плагиат. Мысли и манеры.
Это - перед, это - зад, тут и там фанеры.

Не подставят, выпив яд губ для поцелуя.
Не смостят дорогу в ад долгим "аллилуйя".

С ног при встрече не сшибут, рамки не оформят.
Кто они и где живут, знает тот, кто кормит.

Тащат волоком волка Волгой в волокуше.
Это после, а пока супчика откушай,

Это после, а пока намертво и скупо
Держит правая рука ложку с жидким супом.

Лепестками клей не клей, мотылькам не в первый.
Сеть оплывших на стекле брызг жемчужной спермы.

Им себя не превозмочь - хоть и тают сразу,
Не одна сгорела ночь, не один оргазм.

Вот опять спешит к огню гость трепетнокрылый.
И вот так сто раз на дню, и ни разу силой.

Вот и я, как тот мудак,с мотыльковой пылью
Все лечу через года, обжигая крылья.

Сиро теплится закат, красный от натуги.
Вдоль него плывут назад челноки и струги.

Как в последний раз ветра даль перестилают.
Бледный серпик в треть костра и собака лает.

Сон погас, и лепестки дружно облетают.
Пустозвонны и легки в небе тучи тают.

За одну из них рукой слабо зацепившись,
Трусь о край худой щекой, дождичка напившись.

Вобщем, Машенька, прости - яр высок над речкой.
Образок перекрести, да подлиньше свечку.

С головы до ног в дерьме. Хватит, все, допился.
Люди скажут обо мне просто - утопился.