Весна

А. В.

Пусть водомерка глади языка,
На кончике окукленная речью,
Сойдёт вовне подобием плевка!
Сие сродни милосскому увечью -

Противовесом немощи десниц
Воспрянет слово, обретая кровлю
За черепицей клетчатых страниц,
Где мемуары, писанные кровью,

Оставил в пику саднящей тоске
Бумажный зодчий капища Эрато.
Трюизмы о любви во вред строке,
Что, нисходя до степени нон грата,

Бесславно прячет имена в петит -
За тропом не изыщешь персонажа,
Болезнь которым автору претит.
Но вопреки разрушив вето, Саша,

Я в букве повторил тебя стократ,
Приняв на веру догму Цицерона,
Бумага в коей вытерпит примат
Растраченного втуне лексикона.

Когда перо введёт строфу в тупик,
Пленив талант в темницу трафарета,
Бог из машины явит женский лик,
Затмив собой превратности сюжета.

Препоны прочь! Четвёртая стена
Падёт к ногам, и я сойду у входа
В обитель грёз, где вечная весна
Две тысячи шестнадцатого года,

Встречая взор желанной визави,
И промолчу, угаснув на глаголе,
Не проронив ни слова о любви,
Что, задыхаясь, онемеет в горле.

***

О чём твой плач, израненный Иов?
Ужели боль есть лакмус для поэта,
Что проступает в контурах стихов,
Срывая вопли гласных до фальцета?

Напрасно жечь края иссохших губ
Нелепой бранью, проклиная фатум.
Уснув с гетерой, всякий однолюб
В финале получает ультиматум:

Поправ огонь в разорванной груди,
Забыться на одре в угоду плоти,
В сердцах оставив чувства позади.
Но те из них, что вызрели в оплоте

Тетрадных линий, превзойдут табу,
Изобличив себя в минуты грусти.
И ты, сменив браваду на мольбу,
Не вняв усладу в опостылом бюсте

Неверной жрицы ложа для страстей,
Познаешь ложь былого постулата -
От прошлого не ждут плохих вестей -
Ступая в путь дорогой без возврата

В Элизиум, где вечная весна
Две тысячи шестнадцатого года.
Там ждёт Она, прекрасна и юна,
Венчаясь нимбом алого восхода...