Чурдалев

                                     Там пусто...

Ты слыщиь, Игорь Чурдалев?
Я помню в детстве ты хвалился
здоровьем зверским: - Всех "орлов"
сломаю!- Воздух раздробился…

Всё было чистое враньё.
Смотри - ты мёртвый. А - живой я.
Меня возьмут за первый сорт.
Ты-же - гляди - ты для отстоя.

Фамилия твоя? густа.
Все эти "чурдали" обрыдли.
Читаю с белого листа
твои затейливые мысли.

Я понимаю скопом их.
Мне грустно. Больше их не будет.
И споров, шуточек твоих,
никто на свете не осудит.

Ты лёг в нарядный лучший гроб.
Жаль, гроба я вообще не видел. -
Ещё, повсюду клал козлов -
показывал их подлый выдел.

Ты знаешь нам-то повезло -
ведь мы на свет могли не появиться,
а мы, пройдя, сквозь мрак и зло,
сумели жить и возгордиться.

Подумаешь, вообще, ты обо всём.
Мы - малые - во всём живучи.
По нам прошёлся век наш колесом -
Природы перст. Мы крепкий случай.

А шуток было? да не счесть!
Ужимок разных, ухищрений…
Она одна - то всемогуща - смерть
и сделала, что не изменишь.

А помнишь ты меня? я в третий класс
пришёл. Гляжу - тут мальчик - Игорь -
он смотрит - как убийца - Фортиннбрасс -
сошедший к нам с истрёпанного брига.

Ну я, конечно-же, к нему.
Мы мигом стакнулись и подружились.
Все горести мои - к кому?
А к Игорю чтоб удалились.

Я помню самый первый раз -
вошёл в твою и бабушки квартиру.
А запашок? был как-бы глас
предъявленный всецело Миру.

Я побыл малость. Привыкал…
Потом мы вышли - отпустило…
Я не курил тогда - летал.
И было мне тогда премило.

Уже потом я потерял
всё обонянье. Всё куренье.
Господь, наверно, возвращал
что дал мне, привязав к боренью.

А помнишь, как хотели мы с тобой,
пойти по выростанью в космонавты?
все кануло куда-то, сударь мой. 
А Космос что? он? да куда там…

Я вспоминаю пятый класс.
Директор к нам приводит Колю.
А Коля - видно - лучший асс -
все пальцы голубые. В школе

такого не видали мы.
Он сел за спинкою - за парту.
Немного поскучал. Чумы
достал предметик - для азарта.

А это бритва вострая была,
которых куча в разных магазинах.
Раздел девчонку, Коля, догола -
враз обнажив и грудь - и спину…

А девочка ударилась реветь.
Тут и директор появился школы.
Увёл он Колю. Что на мразь смотреть?
Чтоб девочку - представить полуголой?

Представлю вам, хотя-бы, пятый класс.
На перемене подхожу и вижу
к газетке нашенской. А Игорёк для нас
старается! Кому он жопу лижет?

Мой друг - тот мальчик - Игорек -
большую бяку написал он - щас он,
он подленькое сделал - будь здоров!
Ну что-же - гадкое есть тупая гадость.

И, знаете, я всё  забыл!
Но было странно чуять сладость.
Я "сладость" эту - прикрепил…
Я чую - он дурак - ну ладно.

Я вспоминаю класс шестой.
Я разбегаюсь - бью ботинком
в дверь пустовавшей мастерской,
куда мы посланы в повинность.

Мы дернули туда, смеясь.
А там - глядишь - нас и не ждали.
Ну вдарил я, со смехом, раз
по двери - скрипки прозвучали…

Тут разбежался Игорёк.
Дверь приняла вторую рану.
От смеха корчились. Итог?
Нам бы влепили, без обману,

но, погодите - это-ж нам
вдруг подвезло - учитель Минна
уселась на пол! Вместо ям…
Все прыснули! Директор - лично!

Другой я вспоминаю случай.
Консерватория. Мы летом
в их двор зашли - мучительный и жгучий -
мы услаждали их тогда дуэтом.

Все цыпоньки глядели вниз -
на нас - хорошеньких мальчишек.
А мы? ревели для "чувих"
вместо читанья детских книжек.

Ещё я помню экземпляр.
Фамилия? А Мяконький. Вот правда.
Он сам себе и был как-бы футляр -
внутри его всё было очень ладно.

Морщины и его язык -
всё было невозможно нежно.
Он говорил так как он привык -
а выглядело - смех - глядеть посмешно.

Ходил я в "тройкиных" его.
А Игорь - тот входил в "пятёрки".     
Он прибавлял всегда "есё"
к любому слову в поговорке.

Другое дело - то стихи.
Я услаждал сидящих рядом
простыми рифмами. Хи-хи…
Я получал их смех в награду.

Все было в кинозале нашем  -
где нам крутили все кино.
Я был король, лишь свет погашен -
все ржали, одобряясь мной.

Я сочинял, примерно, так -
я брал зверюшку - и - готово -
зверюга был всегда му-ак,
и для него гуляло слово.

Зима. Морозец - колотун.
А мы в Дом Пионеров едем
на поэтический "салун"
сидящий чинно в час обеден.

Вдруг там какой-то шпингалет,
он высказал о Пастернаке!
Собранье всё кивает вслед -
и на тебе? теперь во мраке?

Как думали в тот час "орлы",
явившиееся нам. А мы - такие!
Что плюнули на все углы,
читая книжки все лихие.

"Товарищ с валенками" смолк,
почувствововал дыханье смены,
а только-то остался щёлк -
воспоминанье отмены.

Я крикнул: - Чудо Пастернак! -
Они - наверное - не знали.
Но поняли - что весь бардак
мальчишки круто затевали.

Весна. И солнышко в окне.
Мы - мальчики - сидим на физкультуре.
Напротив девочек. В огне
глаза от солнца, а они на дуре.

У дуры есть под юбкой кой-чего…
глядим - не можем наглядеться…
там писька в красках… отчего
все мальчики способны враз зардеться…

А было зеркальце у нас.
Трусы у девочки? рванина.
И в тот-же миг - и в тот-же час
была доступна нам низина…

Как помню - мы явились к девам -
где ждали с жаром девы нас.
Мы поняли по лиц рельефам
что надо-бы бежать - сейчас!

На улице мы хохотали -
откуда этим существам -
вот так - в натуре - показали -
их жизни, сходные слезам.

Я вспоминаю вечер - классный!
Тогда на сцене был мой Бог!
Я помню о кино рассказы
с большими вставками. Я смог

у КГБ-эшника оспорить
все что он нес по городам,
где был с рассказом - каплей в море -
у зала - оставался-б там.

Тарковский, он у зала жёгся
гадючьих сказок рой ломил,
что он - ничтожеством отвлекся.
А КГБ-эшн-ику вломил.

Все было на шикарной сцене.
Глаза его огнём горят.
Как это мерзко Мельпомене.
И прочее, что ваш там яд?

Подумай - "ты" и - "никогда". -
Возьми столетье за основу.
Что будет там? да вот - беда -
истлеют правда - смысл - и - слово.

Всё истлевает. Ты - шепни.
Потом слова в пыль превратятся. -
В прах времени. Туда взгляни.
А черепкам вокруг валятся…

Так будет в сроки и со мной.
И я вступлю в ту долгую дорогу.
Но я, наверно, буду врозь с тобой.
Мне будет хорошо, слав Богу…

А может будет с нами всё не так?
Мы встретимся. Пожмем друг другу руки.
А между нами будет ясный знак
прощения и связи в нашем круге.

Продолжим наш затейлевый рассказ.
Восьмой. Паноптикум здоровья.
Мы входим, словно напоказ,
будто у нас судьба коровья.

Мы в среду собраны в музей.
Расхаживаем по музею.
Всего-то там полно - ей-ей -
как будто мы вошли к Кощею.

А мальчики пошли туда
где их прельщало сверху нечто -
то-что не денешь никуда -
стоит во век - увековечен -

оно чудесное - лобок!
То от чего мужчины млеют…
и каждый мелкий завиток
дрожит… и в сумраке белеет...

Ну посмеялись с ходу мы.
Всё было в кружевах - в цветочках…
Какие-ж головы - умы -
всё это сделали в рядочках.

Мы пригласили Зеленову -
девчонку в классе. Дева - шик!
Она была из всех сокровищь
девчонкою для всей души.

Она не понимала, сдуру,
чего мальчишки так хотят?
И, зная ихнюю натуру,
зачем они сейчас кричат?

Но было любопытно деве.
Она послушалась - пошла.
Предстало то, что было Еве
проклятьем Божьим… вот дела…

Она - немножко - поругалась,
хоть было видно по-всему,
что, внутренне, она смеялась - -
мальчишкам что? лобок к чему?

Я помню Вовку - хулигана -
как он - схвативши - прижимал
Наташу Быкову. Нирвана -
он видел телесериал…

Она краснела так как роза.
Но всем известно про неё
что дева, вроде паровоза,
давала всем любить её…

Была у нас другая дева.
Любительница та кино.
И всем - направо и налево
давала. Что ей? Всё равно…

Мы - мальчики - мы на балконе.
У нас в руках морской бинокль.
Открыта форточка. На троне
сидит таинственная голь.

И девочки как обрамленье.
Сидят и тоже трут себя.
Сидите милые. В сиденье
я полюблю навек тебя…

А Игорь с ножиком в кармане.
Что дома у него? туман.
Он ножики копил заране -
показывал как Божий грант.

Ты помнишь Игорь фехтованье?
А было это той зимой
когда гуляли все желанья
над нашей бренной головой.

Нам так хотелось полной жизни.
Трамвай и фехтовальный клуб.
Пофехтовали. Мы-то сбрызнем.
Зачем втыкать в него иглу?

Прошло томленье в стёртом мире.
Актёрами не стали мы.
Полгода мы плелись в буксире
с кусочком глупой кутерьмы.

Но было то в чём отставал я
от Игоря. Он рисовал.
Я-же не мог. Хотя пытался.
Бог рисования не дал.

Зато ко мне приплыли тексты
моих испытанных стихов,
чтоб с ними я, шагая вместе,
творил надедежду средь грехов.

А что мне делать коль с грехами?
Был от меня наискосок
с которыми я шёл в программе
крутых и глупеньких дорог.

Все эти щёлки в гриве - в пухе.
Все эти ножки и зады
нам посылали тихо звуки
из той таинственной среды.

Наверно, осень. С Чурдалёвымна
на сцене выступаем мы.
Народу уйма! Все за СЛОВОМ -
как будто всех берут взаймы.

Трамвай на улице полночной
проглядывает зимний путь.
С пейзажей ледяных и срочных,
не смея в сторону свернуть.

У Игоря всегда полегче,
за исключением того,
что делает ему "пртекшэн" -
всё умаление - всего.

Тут я, конечно, отступаю.
Тут он, конечно, Царь и Бог!
Здесь я его благословляю!
Давай!Дружочек!Был-бы срок…

Но срока не было. Он умер.
Жаль Игоря. Он жил. Щас - нет.
Мир как всегда ополоумел.
Мы в жалком Мире эстафет...

Ну что о смерти мне распостраняться?
Понятно всё в низинах у нее
чего у ней просить - к чему стараться.
Где Горький? все старинное тряпье…

А даль возьмёшь? возненавидишь…
Зачем - я спрашиваю - жил?
Помрешь - и что нибудь увидишь -
расскажешь если будет пыл
                                                     14 - 26 июня 2020