2. Бог дал. Бог взял

О, как мы редко
Говорим друг другу
Надежные и нужные слова!
Поэтому найти
Так трудно друга,
Поэтому одна.
  Ника

Забытая ещё при жизни. История поэтессы-вундеркинда Ники Турбиной

Ника Турбина родилась 17 декабря 1974 года. Поэтесса, жизнь которой была похожа на её стихи: такая же короткая и полная драматизма. Ника умерла молодой — ей было всего 27 лет, но за эти годы она успела испытать столько, сколько большинству людей не выпадает и за 90 лет.

Турбина стала настоящим феноменом в литературе. Сочинять стихи она начала в раннем детстве, а в 4 года уже диктовала их маме и бабушке для записи. Причем, это были не детские стишки про зелёную травку и голубое небо, а не по годам взрослая, зрелая лирика.

Хмурое утро с холодным дождём.
Горько вдвоём.
Лампочка днём отливает бедой.
К двери идёшь — я за тобой.
Снять позабыли пластинку ночи —
Вот отчего путь к разлуке короче.

Язык поэтессы сложно отнести к какому-то направлению — её стихи стоят особняком. Их напряжённость можно сравнить разве что с ахматовскими — кстати, славу Ахматовой девочке-вундеркинду когда-то и пророчили. И она оправдала большие ожидания: стала второй советской поэтессой после Ахматовой, получившей престижную венецианскую награду «Золотой лев». Анне Андреевне на момент вручения премии было за 60. Нике же исполнилось 12.

Турбина с рождения страдала бронхиальной астмой и почти не спала. По ночам Никуша (так девочку называли мама и бабушка) сидела в кроватке, тяжело дыша, и что-то бормотала. А когда немного подросла, попросила маму записывать за ней строчки — ребенок говорил, что их диктует ей сам Бог.

Перепуганные мама и бабушка начали водить Нику по врачам. Вопрос был один: что сделать, чтобы ребенок перестал сочинять стихи и нормально спал? У медиков ответов не было: родным надо лечить у девочки астму, а не про какие-то стихи думать.

Сама же Ника позже называла себя ночным человеком. В интервью она говорила: «Только ночью я чувствую себя защищенной от этого мира, от этого шума, от этой толпы, от этих проблем. Я становлюсь сама собой».

У девочки никогда не было нормального детства: ее всегда мучили приступы астмы, бессонница и ещё одна болезнь — стихи.

Когда Турбиной было 7 лет, в её родную Ялту приехал писатель Юлиан Семёнов — он строил неподалеку дачу. Семёнов остановился в местной гостинице; там же работала и бабушка Ники (возглавляла отдел обслуживания). И когда писателю потребовалась машина до аэропорта, женщина практически заставила его взглянуть на стихи внучки. Тот сначала отказывался, но прочтя всего пару стихотворений, сказал: «Гениально!».

Можно сказать, так и решилась судьба маленькой поэтессы. Через месяц её лирику напечатали в газете, а в 9 лет вышел первый сборник Ники — «Черновик». Книгу перевели на 12 языков мира.

Жизнь моя — черновик.
Все удачи мои, невезенья
Остаются на нем,
Как надорванный
Выстрелом крик.

Для ребенка, страдающего бессонницей, внезапная известность стала еще одним серьёзным испытанием.
Испытание славой и одиночеством

Выпустить первый сборник Турбиной помог известный поэт Евгений Евтушенко. На необычную девочку он сразу обратил внимание: «Восьмилетний ребенок в каком-то смысле — это черновик человека», писал поэт. Но стихи этого «черновика» были зрелыми не по возрасту, и слава о Нике быстро разлетелась по Советскому Союзу и за его пределы. Вундеркинд ездила по всей стране с гастролями, а на школу времени не оставалось.

Организовывать концерты Нике помогал Евтушенко. Девочка росла без отца, и очень привязалась к поэту. Но в один момент Евгений Александрович отвернулся от Турбиной. Молча, без объяснения причин. Уже взрослая, поэтесса рассуждала в интервью: «Он, наверное, испугался, подумал: "Хватит с ней возиться, а вдруг она больше писать не будет?". Кому нужны чужие беды?».

Ну что мог сделать тот же Евтушенко? Бывают случаи, когда не поможешь, как ни старайся. Можно посодействовать с публикацией стихов или с премией за них, но как поможешь с их рождением? А у Ники случилось именно это: она перестала писать стихи. Или стихи оставили ее. А то, что появлялось из-под ее пера, не выдерживало конкуренции: ей уже не делали скидок на возраст, на красивые глаза, на былые фанфары. Ее стихи (как и стихи вообще) оказались не нужны. Поэт в России больше не поэт.

«Нику так замучили и оглушили славой и рекламой, что к шестнадцати-семнадцати годам поэт в Нике умер — ей уже нечего было сказать», — Евгений Бунимович, литератор и депутат, заметил это за год до ее самоубийства.

«Ее испортили наши литературные сволочи! Она испорченный ангел...» — Андрей Вознесенский сказал мне это несколько дней назад, когда от Ники осталась лишь горсть пепла.

Она делала несколько попыток свести счеты с жизнью: резала вены, глотала снотворное в опасных дозах. А в 1997 году, в ночь с 14-го на 15 мая, в четыре часа утра Ника шагнула с балкона пятого этажа. Как писали: в результате ссоры. С кем? Почему? Бог весть... Ей было 22 года. После того первого падения, получив множественные переломы позвоночника, она стала инвалидом. Перенесла 12 операций.

Киевский режиссер-документалист Анатолий Борсюк снял о Нике два фильма: до трагедии, когда ей был 21 год — «Ника, которая...», и спустя пять лет — «Ника Турбина: история полета».

— С ней действительно очень сложно, — говорил Борсюк в одном из интервью после премьеры последней ленты. — Она совершенно не приспособлена к жизни. Умеет стихи писать, и больше ничего. Ей нужен человек, который бы заслонил ее своей спиной, избавил от быта. Не знаю, найдется ли сейчас желающий искренне ее полюбить, помочь... Ситуация очень тяжелая...

Не знаю, почему так ее жизнь складывается, кто в этом виноват. Все забыли Нику — не только те, кто ею непосредственно занимался, но и почитатели ее таланта, публика, страна. Со всеми покровителями, фондами, чиновниками, журналами все кончено. Ей и писем больше не пишут. О ней никто не помнит, она никому не нужна.

Ей 26 лет, вся жизнь впереди, а такое ощущение, будто она уже ее прожила почти до конца... Работы у нее толком нет, образования нет. Но... в ней что-то от ребенка осталось. Нет отвращения, какое вызывают иногда опустившиеся люди. Ее жалко. Я чувствую внутри себя определенную ответственность, но единственно полезное, что могу сделать, — снять и показать фильм. Вдруг найдутся люди, знающие, как ей помочь...

Фильм получил хорошую прессу (хорошую для картины, но не для ее героини) и премию на фестивале «Лазурная звезда». А людей, знающих, как помочь Нике Турбиной, так и не нашлось.

В минувшем мае, когда вся страна праздновала, она опять шагнула с балкона. И это был ее последний полет...

Восьмилетняя Ника говорила:
 «Стихи ко мне пришли как что-то невероятное, что приходит к человеку, а потом уходит... Но пока что не уходит... Когда пишу, у меня такое чувство, что человек может все, если только захочет захотеть... Человек должен понимать, что жизнь его недолга. А если он будет ценить свою жизнь, то и жизнь его будет долгой, а заслужит — и вечной, даже после смерти...»

Я, как сломанная кукла.
В грудь забыли
Вставить сердце.
И оставили ненужной
В сумрачном углу.
Я, как сломанная кукла,
Только слышу, мне под утро
Тихо сон шепнул:
«Спи, родная, долго, долго.
Годы пролетят,
А когда проснешься,
Люди снова захотят
Взять на руки,
Убаюкать, просто поиграть,
И забьется твое сердце...»

Только страшно ждать.
1983 Ника

Не дозвонились
До меня друзья.
А может, просто
Денег не хватило.
Но опустела вдруг
Моя квартира,
Как много дней
Я прошлым здесь жила.
Но отрывала лист календаря,
Чтоб убедиться,
Как бегут недели.
Все улицы запутаны метелью.
Не дозвонились
До меня друзья.
(1984) Ника

Влад ВАСЮХИН

Кажется, живьем я видел ее всего один раз. Но этот раз запомнил хорошо. Я работал тогда в детской редакции Всесоюзного радио, потому и оказался в Доме кино, где устроили пресс-конференцию по поводу некой, связанной с поддержкой юных талантов, акции. Ника сидела неподалеку. Если б ее не представили, не узнал бы. От большеглазой чудо-девочки с прической «а-ля Мирей Матье» мало что осталось. Нет, она была красива и даже весьма, но какой-то потрепанной, неухоженной красотой. Осунувшаяся, черные круги под глазами, надменный взгляд. В грязно-джинсовом костюме, с вульгарными блестками по вороту. И, как мне показалось, в тот день она мучилась похмельем. А может, не вполне здорова? Или противна была ей вся эта тусовка: мальчики со скрипочками, девочки — белый верх, черный низ, чиновницы с халами на голове, ленивые и нелюбопытные журналюги...
Насколько позволяли приличия, я глазел на нее во время обмена ненужных вопросов на пустопорожние ответы. Кажется, Нику («Аплодисменты, друзья!») тоже заставили что-то рассказывать. И она говорила — путаные, необязательные слова. И было видно, что больше всего на свете ей хочется удрать на крылечко, затянуться сигареткой, глотнуть пивка. Что, кажется, она и сделала, улучив момент.
И я не стал подходить к ней, совать под нос микрофон, просить «почитать стихи для наших радиослушателей». Даже знакомиться не стал. Хотя очень хотел. Ведь это была уже другая Ника...