Его называли в семье Бирюком... Анатолию Фёдорович

Его называли в семье "Бирюком".
Не первым он был, не последним,
А дело конечно же было всё в том,
Что он сохранял своё мнение.

В семье все варились в едином соку
Как все, как семья, как страна.
Но если же  выбор: в теньке, на свету,
То свет был - его сторона.

Да как это так, "Бирюком" на свету?
Отдельно он и не со всеми,
Когда всей толпой, объявляли "ату",
Своё сохранял он мнение.

Отца машиниста загнали в ГУЛАГ.
А сын в авиацию рвался.
Не взяли. Не знаю чего там и как,
Он техником к небу прижался.

Он в схватках с врагом на Великой Войне
Учавствовал, так что дай Боже
Любому, хлебнувшему вдоволь, вполне,
Не спутать по жизни дорожек.

Дороги свои выбирал, защищал,
Как знал и как верил. Не даром
Характер прямой, редкой марки закал,
Ему бы в войска комиссаром.

Но вот к политической линии глух,
Не гибок, конфликтен, не сдержан.
Однажды стоял в оцепленьи и вслух
Начальство послал. Им был Брежнев.

И как он не сел, когда критиковал,
Стратегов презрением полных
И штаб, что бесцельно десантом устлал
Прибоя кипящие волны.

Качались напрасно побитых тела,
Братишек, что запросто пали,
За город, который пехота взяла
В тыл немцам, что берег держали.

Но миловал Бог. Дядя Толя служил
И младшего брата с собой
От матери взял, уж лишавшейся сил,
Из проголоди тыловой.

Рассказывал мне через годы отец,
Какой был тогда Севастополь,
Война отгремела, фашисту конец
И пленных понурые толпы.

И снова, сквозь голод, счастливую жизнь
За пайку, но в звёздные дали,
Топчась доходяги, несли коммунизм
И в очередях умирали.

А после войны завелась снова гниль,
В тепле на трофейных жирках.
И дядя не только словами их бил,
Вообще не ходил в крикунах.

Как скажет - отрежет. И уж не стереть
Как врубит - уж как топором.
И гайку подкрутит, не даст заржаветь.
Таким вот он был "Бирюком".


Была целина, сокращён "за язык"
В степную жару дядя Толя
Рванулся, за счастьем для всех, как привык,
Один среди общего строя.

Варились события в общем котле
Вскипало суровое время
Он варево это хлебая, как все
Составил особое мнение.

Засел вечерами за стол "Бирюком"
И в память не вытерла мига,
Когда он беседуя, как-то с отцом
Сказал: " У меня вышла книга".

Отец вечерами ворочал кирпич
Бумаги приличного веса.
И долго вздыхал. Был роман,
Но Ильич совсем не нашёл в книге места.

Роман зарубили. Замкнулся "Бирюк".
И только в беседах с отцом
В нечастые встречи с улыбкою вдруг
Он вдруг говорил о простом.

Что всё в жизни просто и правда в ней есть.
И главное биться и верить
И не продавать ни кому свою честь,
Хотя для других это ересь.

А я в уголке за неменьем усов,
Соплю на кулак намотав,
Старался в гудении их голосов
Понять, кто был прав и не прав.

Он был из сурово-красивых мужчин,
Хоть в фильм, ну мечта многих женщин.
Почётный по спискам властей гражданин,
Был в городе даже отмечен.


Я часто по жизни тащу "Бирюком"
Своё заповедное знанье.
Не так уж и важно, что будет потом.
Лишь было б по правде заранье.