Волчья баллада

Ветерок строгает степь, метет впустую снег,
сверху небо в облаках — набито доверху.
Скрип. Полозья — будто весла, лижут лысый след,
мель-метель сечётся снегом, жестким шорохом.

Отлетает снег, ледяной песок
от стиральных боков тощей лошади.
Тянет кляча воз как из петель засов,
бьет сугроб глубокими калошами.
«А, всё в разъезд, в дрезину, третий день — отгул,
Ты вытаскивай, мила-ая, ночь цыганская!
Дочка родилась, вот и чуть хлебнул». –
Едет Петька с семьёю со станции.

А жена ворчит: «Ты бы, Петенька,
еще на три часа приехал позже бы».
«А ты, Танечка, чем мозги клепать,
разжилась бы в райцентре-то дрожжами».
«Эх, мороз, — запел, — не морозь меня,
там в степи глухой замерзал ямщик».
А в степи метет волною снежная петля,
но у Петьки на метель — с пуговкою воротник.
Уж чего-чего, а замерзнуть — фиг!
Небо серое, железо кровельное –
на горизонте с ржавою подпалиной.
Напрямик одна судьба, а жизнь — окольная.
Засыпает грешный Петька сонным праведником.

Снится Петьке стон — не пурга кричит,
а мяукает сонная девочка.
На ветру дверь кашляет и куст ворчит,
да метель сдувает снежный осевочек.
К жестким варежкам прилипли ремешки,
нет в руках вожжей — поизглоданы.
Посреди степи стоят сытые мешки,
ткнул он ножиком — там одна зола,
из дырки льётся вниз, да не зола — змея
выпадает из кожи с черным шорохом.
А Петьки нет совсем, нет ни рук, ни ног,
ни спины, ни головы. Один кривой сапог.

«Да проснись же ты! Два проснись, дурак!»
Танька в бок толкает, дергает зипун.
Петька вздрогнул, удивился: «Задремал вродь как?
Но-о! Кобыла тебе мать!» — Чмокнул, и стегнул.
А от лошади идет густой желтый пар.
«Петька оглянись!»
«Да чего тебе?»
«Оглянись, дурак!»
Оглянулся — в жар.
Тонко лошадь ржет, будто чует смерть.
Скалит клык вожак, слюни виснут в снег,
крутит головой, не подступится,
и течет из пасти книзу ржавый красный смех,
чагой морду смял, зло насупился.
Чуть поодаль оббегают воры серые,
прижимают петлю злую, не вырвешься.
Что б ни сделал — всё не так, гибель верная,
как жена верна. Попал кур в ощип!
«Не отвяжемся, Танюха, дохлый номер, смерть!
Брось им Светку-то, время выгадаем.
Ну, давай я сам.
«Слышь, не надо, Петь!»
«Да бросай, коза, новых наплодим!»
Лошадь рвется, из дышла выныривает,
вдруг споткнулась, задохнулась. Петька жжет вожжой.
Поднялась кое-как, ноги выпрямила.
«Ну, скотинушка, вытягивай, спасай, домой!»
Обернулся Петька — ни жены, ни дочери.
Где-то плачет ребенок разбуженный.
«Раз свалились, значит, пухом вам обочина!
Баба с возу, — шепнул. — Значит, выживу».
А до дома метров сто. Поравнялся волк
рядом с лошадью и быстро так вспорол живот.
Бросил Петька шубу, мелко дышит, взмок.
Подбежал, перемахнул плетень, упал. Живой.
Встал. Влетел в избу и захлопнул дверь.
Трепыхается крючок в ладошке стрекозой.
«Из-под клыка ушел. Миновала смерть.
Миновала пасть. Не трясись. Постой».
Бьётся синяя прожилка на вспотевшем лбу.
На дворе кобель в ошейнике давится.
Петька в раму уперся и припал к окну:
Растаскали волки лошадь. Управились.
Долго так стоял. Слышит — смолк кобель.
Вечер гаснет. Вот и ночка — ночёвочка!
На крутом на чердаке ходит глупая метель.
Вон и Танька идет, несет ребеночка.
То есть как идет? Петька выскочил,
По сугробу через двор — не померещилось!
Смотрит на жену, как немой молчит,
Все качается в глазах, пьяно вкривь и вкось.
«Знаешь, Петя, а нас волки не тронули:
Только Света закричала, так они и ушли.
Ну, чего стоишь? Вот, продрогли мы.
Не пугай меня, иди печь топи».
Только он ни с места. Побледнел, как смерть.
«Ты зачем это? Ты как пришла сюда?» —
А за нею лежит голубая степь.
И на чистом снегу — ни одного следа.