Дирижёр и жор. часть первая - маяковский

Поэтические миры Марины Цветаевой и Владимира Маяковского располагаются в одной звёздной галактике. Оба поэта являются носителями русского идеалистического менталитета, для которых артикулируемые обществом псевдоценности, такие как собственность, богатство, накопительство, приобретают значение сатирических мишеней.

Общие болевые точки, сходные настройки душевного компаса и порой даже синхронность эмоциональных реакций дают в итоге интересные художественные параллели, а то и сложные переплетения, своего рода перекрёстки общих тем, сопряжённых с наиболее сущностной проблематикой не только поэзии, но и бытия.
Так, тема Музыки, в сопровождении близких коннотаций (Голос, Флейта, Музыкант, Дирижёр) у Цветаевой и Маяковского плодотворно оппонирует комплексу смыслов области профанного: еда, жратва, гурманство, обжорство.
Это та генеральная оппозиция, которую я обозначу как
                Дирижёр и Жор.

Максимально интенсивное проявление творческого начала – Искусство, прежде всего Музыка. Субстратом грубой материальности выступает пища.
Казус Маяковского по-своему уникален: исполинская самоидентификация – при отсутствии пантагрюэлизма. Напротив, наблюдается последовательная, упорная мизофагия.
Никакой анакреонтики! Сугубый ригоризм и аскеза.

В произведениях Маяковского поглощающие пищу особи показаны смачно и с отвращением.
Приведу ряд примеров.

Вот вы, мужчина,
У вас в усах капуста
Где-то недокушанных, недоеденных щей.
Вот вы, женщина: на вас белила густо.
Вы смотрите устрицей из раковины вещей
                «Нате!», 1914
Самый ненавистный поэту угол зрения – взгляд с высоты устричьего полёта.
Ещё пример, из стихотворения «Вам!», 1915:

Как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина!

Одним выстрелом прихлопнуты и поэт-гедонист, и съестное ведомство, к которому виршеватель причислен.
Из стихотворения 1915 года «Гимн обеду»:

Если взрежется последняя шея бычья
И злак последний с камня серого,
ты, верный раб твоего обычая,
Из звёзд сфабрикуешь консервы.

Роль звёзд в поэтическом космосе Маяковского совершенно особая. Я бы назвала это сферой тезоименитства.
Получив в дар такое сияющее смыслами имя – Маяковский (каковое «икона стиля» Лиля Юрьевна Брик полагала похожим на безвкусный псевдоним), – поэт имел основания соотносить себя в своём великолепном эгоцентризме со светочем мира.
Маяки – светочи морей.
Звёзды же – световые ориентиры ночного неба, маяки Космоса. Отсюда и нежная, неловко скрываемая (презрительным словом «плевочки») любовь к звездам ( в известном стихотворении «Послушайте!»)
Поэтому последняя строчка четверостишия
Из звёзд сфабрикуешь консервы
-  воплощение крайнего кощунства, поставленная лицом к лицу оппозиция
                астрономическое – гастрономическое.

Еда у Маяковского чаще всего предстаёт как аксиологически отрицательная категория
*
Перед нами программное маяковское стихотворение «Кое-что по поводу дирижёра».

                В ресторане было от электричества рыжо.
                Кресла облиты в дамскую мякоть.
                Когда обиженный выбежал дирижер,
                приказал музыкантам плакать.

                И сразу тому, который в бороду
                толстую семгу вкусно нес,
                труба - изловчившись - в сытую морду
                ударила горстью медных слез.

                Еще не успел он, между икотами,
                выпихнуть крик в золотую челюсть,
                его избитые тромбонами и фаготами
                смяли и скакали через.

                Когда последний не дополз до двери,
                умер щекою в соусе,
                приказав музыкантам выть по-зверьи, -
                дирижер обезумел вовсе!

                В самые зубы туше опоенной
                втиснул трубу, как медный калач,
                дул и слушал - раздутым удвоенный,
                мечется в брюхе плач.

                Когда наутро, от злобы не евший,
                хозяин принес расчет,
                дирижер на люстре уже посиневший
                висел и синел еще.
                1915
Стихотворение – шквал.
Взорвать погрязший в Жоре мир, и при этом погибнуть самому – вот задача героя.
Убить их плоть, но воскресить их души.
Самораспятие…
Вскоре это станет мегаидеей поэмы «Флейта-позвоночник».
Но продолжим о «Дирижёре».
Эпатажная лексика, каскады эффектных тропов, безумно прущая динамика, оглушающие ассоциации, жёстко последовательно проводимый приём реализации метафоры – всё это буквально ошарашивает читателя.
«Дирижёр» обладает также особой живописной выразительностью.
Стихотворение обрамляет своеобразная люминисцентная радуга.
Спектр тонов – от рыжего – к синему, от горячего – к холодному, от живого – к мёртвому.
На одном конце – рыжий, медноцветный, золотой. Другой столп радуги – синий и ультрасиний («посиневший…синел ещё…»)

Инструментовка стихотворения поистине иерихонская. Привлечены трубы, тромбоны и фаготы. Симптоматично, что Автор поручил провести революцию Дирижёру и исполнителям его воли – музыкальным инструментам. В дальнейшем Маяковский будет отождествлять себя с флейтой.
Обкладывающий аудитории площадей громоподобный бас – таков Маяк, адекватный сам себе. Роль Голоса для Владимира Маяковского уникальна.

Процитирую яркую по мыслям статью Павла Розанова:
«… подчас самому Маяковскому в стремлении к манифестации себя голосом преграды ставит собственное тело, голосовой аппарат. Это как бы союзник, который может предать - достаточно поэту охрипнуть (что и случится потом, перед смертью). Поэтому многочисленны примеры, указывающие на недоверие поэта к своему голосовому аппарату. Ввиду ощущения голоса как субстанции силы, основной для Маяковского, хрипота приобретает статус вселенской катастрофы»

Поэт дорожит своим уникальным басом
                Я сошью себе штаны
                Из бархата голоса моего

Цветаева же изначально берёт самую высокую ноту. И идёт выше.
Здесь уместно вспомнить классификацию поэтических голосов, начатую Анной Ахматовой Я имею в виду её строки

Тебе улыбнётся презрительно Блок –
Трагический тенор эпохи

По этому поводу Бродский пишет:
У времени есть свой бас, свой тенор. И у него есть свой фальцет. Если угодно, Цветаева – это фальцет времени. Голос, выходящий за пределы нотной грамоты.
http://club.tsvetayeva.com/index.php?topic=21.0

Поэтическое бесстрашие, отсутствие боязни сорвать свой голос мы слышим в таких строчках:

В синее небо рванусь за последним приветом.
Прорезь зари – и ответной улыбки прорез.
Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!

А теперь сфокусируем свой взгляд на Марине.
Попробуем рассмотреть, если позволительно сказать, г а с т р о н о м и ч е с к и й   аспект некоторых цветаевских стихотворений.

*********************

Продолжение воспоследует...