***

Умеют ждать лишь Сталин и Ассоль,
Сплетенье рук их порождает хрипы,
Смиренно льнут к ним и Аглаи, и Агриппы,
И Никанор Иванович Босой.

Вот, в городской вписавшись гарнитур,
Разносят стены гулкую нелепость,
Смыкаясь там, где Троицкую крепость
Пидорит безымянный штукатур.

Внушают голуби велеречивый страх,
Горят кресты у храма над обрывом,
От ветра гнутся тополя и сливы,
И воробьи беснуются в кустах...

Средь валунов течет могильная река
И в мертвенный залив впадает,
Там, где Харон на лодке восседает
У отмели из красного песка.

Безумен, как непрошенная мысль,
Под треск провальный всех паролей, явок,
Из-под Мичуринска шагает Килгор Траут,
Чтобы надгробием своим обзавестись!

В центрально-черноземной полосе
Облезлого вервольфа кормят ноги,
А здесь же рацион настоль убогий,
Что принято мечтать о колбасе,

О стейках с кровью, венских шницелях,
Говядины вагю нежнейшем вкусе,
Но только вороны, дрозды и гуси
Съедобны в наших сумрачных краях!

Так пой же, пой, свирепое созданье,
Взывай к слепым чудовищам из бездны
С клыками острыми и поступью железной,
Что призваны разрушить мирозданье...

Ассоль и Сталин ждут на берегу,
Когда Великий Ктулху лик свой явит,
И ужас понесется над полями,
Как черный безобразнейший назгул...

Конец миров стекутся прославлять
Нагие ведьмы, вурдалаки, черти,
И тризну по своей кровавой жертве,
У перевернутого якоря справлять!

Вгрызаясь в потный узел золотых
Совокуплений, выпьет без остатка
Твою мечту, причмокивая сладко,
Сонм красноносых хищных водяных,

И Кутх, и Сирин, приземлившись тучно,
Себе на дубе каждый ветку облюбует,
Коту глаз выклюют, красавицу разбудят
И в спячку зимнюю впадут благополучно.

А ты придешь, вся в змеях черных кос,
На место тайное у высохшей речушки,
Где героином проверялись наши чувства,
Даря за передозом - передоз...

Скорей забудь меня, глумливого паяца,
Лишь сохрани, пока скоропостижно я не помер,
В блокнотике мой трансильванский номер:
Два. Семь. Одиннадцать - Триста семнадцать.