Марюс Бурокас, Научился не быть

Марюс Бурокас = Marius Burokas
Переводы из книги «Научился не быть» (Ismokau nebuti), 2011

***

Отгадайте как мы говорим.
Говорим проволокой.

Колючками
Пожирающими розы.

Хорошо бы
Если бы только так.
Хорошо бы
Если бы смелость
Наконец нас выпотрошила.

Как змею в ежевичнике.

***

Гнался за этим псом
Тем что с веслом через плечо
Тем что со статуей в пасти
Со старичками
Не успевшими сложить газеты
В передних лапах

Пес - оруженосец

Тяжело ему
Среди людей
С капустой и гладиолусами
Липким салатом
Вялыми грибами

Люди мешочков

Не продадут -
- Выбросят

И ночью
Сквозь духоту
Все скрипят зубами

Бессмысленно крутят краны
Заржавели

Включают электричество 
Искрит

Но не кричат
Грех Грех

Умирают себе тихо
И умирают


***

На выжженных площадях
Мощеных площадях
Остаются только
Шины душ

Язычки змеиных улиц
Увядшие парки
Разодранная совесть

Горящий мусор
По пути в уют
Скрипучий позвоночник лифта

И как подарок
Закат
Большое воспаление
Божьего ока

МОНГОЛЫ ПОКОРЯЮТ САВАНОРЯЙ

Однажды пока мы спали зашла Золотая Орда.
Тихо. Открыли дверь отмычкой Чингисхана. Их было
много, а нас только двое. Их было: только лучников
12 000 единиц. А горячей воды нет. Три дня.
Они сели у холодильника. Я всё доставал и доставал
кубики льда, а моя милая всё прикладывала и прикладывала
их к раскаленным извилинам всадников. Кубики
тихо шипели и превращались в замерзшие
от долгой скачки мысли. У кого радуга,
а у кого комариным роем вьющаяся
плеть... У кого голова друга на городской стене,
а у кого и девица за городской стеной. Сочная и
хохочущая. Потому что, по их словам, в тех городах все
такие благочестивые, что девицы становятся женщинами
через 15 лет после свадьбы.
   Мы варили ведро чая и молчали, потому что они, как
грифы, заняли все пустые места: жевали конину и
сыр из холодильника, и смотрели. Мы думали: может быть,
сочинить им красивое и короткое стихотворение, или сказку.
Может быть, подложить им под голову павшую лошадь,
или только седло, или запеть. Наконец определились: поём.
Откинули свои малоценные головы и раскрыли рты...
Боже, как мы скрежетали и скулили, выли
и откашливались...
Они ушли.
Остались лишь барабанные перепонки, метущиеся,
как только что пойманные мотыльки.


ЗАГОВОР

Ему нужно начаться
Из крови
Вылепиться из надежд
Ароматного пота и вздохов

Ему нужно тихо отстукивать
Свою маленькую
Эмбрионную азбуку

Ему много что нужно
Ему любопытно
И страшно

А мы тихо суетимся вокруг мебели
И жизни
Боимся его спугнуть
Такого милого и маленького
Такого незнакомого

Я не ругаюсь

Она всё ест

Мы

Мы
Даст Бог будем
Уже не одни.


ПУНКТИР БЫТИЯ?

Неужели
Сумею вспомнить
Лишь горячую
Пустоту природы

Повторяющиеся приступы
Темноты
Выныривал из них
В ил

Ходил в нём
Пил
Пис;л

Не находя за что
Зацепиться

Городские стены уж;
Не ломали ногтей

Не ушибался о камень
Не поцарапал
Ни пальца

Отлично научился
Не быть

На ощупь нашел
И
Переключатель
И
Зиппер забытия
И
Одеяло сумерек
И
Все выжженные плато

Так что теперь
Надолго
Нигде не задерживаюсь

Никогда не успеваю
Рассказать

Как печально
Мы все закончим

Как весело
Потом отпразднуем


***

Вьюнок Баюнок
С красными ягодами

Уже зябко
И осень

И эти цвета

Украдкой

Ползут
Из оврагов

Чтоб всё
Перекрасить
Как им в голову
Стрельнет

Вьюнок Баюнок

Нет времени
Играть

Есть время
Увядать

Среди осенних
Цистерн
С аммиаком
Вьюнок Баюнок

Всё равно ведь
Что петь

Когтями
Цепляясь за ветку

Среди осенних
Цистерн
С аммиаком

Вьюнок Баюнок

Избавь меня
От жала

Положи
В канавку

Сбереги


ТРИ КРАСНЫХ ВОСХОДА
КОШКЕ И ВСЕМ ЛАБИРИНТАМ БИБЛИОТЕК

Первый
Знаю, чем кончилось мое желание быть клоуном.
Они все утратили крылья. В разгар цветения
лип, во время детских каникул, при
посещении библиотек я сгрызал ногти.
Таково было начало моего романа о чахнущих
библиотеках. Таково было начало моего таяния.
Ничего удивительного. Они так меня ненавидели,
что даже лампы дневного света моргали,
когда заговорщики проходили мимо. Сторожа ругались
и, походя черкнув по задницам дежурных,
обходили коридоры. Их глаза были как приборы
ночного видения. Когда так долго работаешь, наизусть
помнишь каждый поворот, каждое отчаяние,
п;лки, где люди в ответ на приветствие оборачивают
лишь поразительно подвижный глаз пойманной рыбы.
   Мой красный нос светил издалека. Я никогда
не был настолько прижат к забору реальности, чтобы
признать, что ни на что не годен. Маска скрывала меня
от природы, которая даже во сне залезала в трусы.
   Маска скрывала меня от книг, от твердых, рассекающих
подушечки пальцев, обложек. Маска скрывала меня от
природы, вечно стоящего в утренней дымке члена,
от ответственности.

Второй
Я просыпался первым, пока жена пыталась
выпутаться из кошмара. Липкие и темные его
щупальца мы засушивали и пускали в топку
холодными зимами. А если везло, из-под дивана
выползал влажный и красивый слизень, смотрел
на нас виноватыми и рудиментарными глазами,
измазывал общую подушку, мы не сердились.
Брали его дружелюбно: возлюбленная двумя
пальцами за голову, а я - возлюбленный - за хвост.
Несли как драгоценную вазу.

Те скользкие змеи обычно не возвращались... 

Мы шли через луг, где пчелы давно потеряли
головы, шли по тропинке, чьи травы извивались
как цыганки, шли через поле, в котором сверкали
косы по утрам и вороны разоряли муравейники.

Мы шли в тот проклятый кровавый грейпфрут,
в то солнце, которые больше нигде не всходит. Которое
вынуждает нас ссориться из-за закатов...

Милых, но разных, как дактилоскопия. 

Третий
И тогда, по прошествии примерно двух часов и
по приходу примерно двух часов, мы бросаемся
каяться. Не бьем себя в грудь, потому что
нам не за что. Усталость, утро, и радость при виде,
что не спалось, а мыльные пузыри садятся на пыльные
листья, взрываются в троллейбусах.

P. S.
Пока все это происходит, ты грызешь маленький, случайно
обнаруженный красный мячик. Совсем совсем ничего
ничего не знаешь.


ГОРОЖАНЕ

(реверс старого стихотворения)

в городе карнавалы
и песни. завтрашнего
дня никто не ждёт.

дождь. улицы
битком. каша
под ногами.

торопливо
мы все
покидаем жильё.
истерически улыбаемся.
покупаем колб;сы
деревянные ложки
липких петушков.

не смотрим
наверх. избегаем
глаз. украдкой
озираемся. тащим
за собою детей.

кто мы? горожане
на празднике. безоружные.
хищные и жадные.
вежливые и трусливые.

наше добро - в коробочках.
сердц; наши в пятках.

ведь завтра
(нет, нет, не наступит
не надо думать)
ведь завтра
закроют ворота
укроют
Божьих матерей
снесут шатры   

ведь завтра
нас разделят
на красных и
синих.

ведь завтра
ближнему своему
мы вцепимся
в глотку.

20140702



EASY RIDER

ехал бы в темноте
автобусом пламени
мимо вокзала
с ветеранами бессонниц
мимо пригородов
с окопами, амбразурами
и дзотами

ехал бы спокойно
тлеющий
в аквариуме огня
мимо ломтей многоэтажек
зубов и глазных яблок
белеющих
в гуще темноты

узрел бы
как сжимается город
цветочным кулачком
как суетятся и гонятся
все в песке
его подземные корни

ехал бы
на автобусе пламени

дальше
глубже

в жуткое
гостеприимство природы
влажный приют
урчащие мхи

ехал бы
примерять холодные
и влажные одежды

улечься
лицом в гудящий купол

выгореть

20140715

***
только теперь понимаю

как ненавижу
ту серость
как липка и заманчива
простая жизнь
как хочется порядка
и как он ужасает
как обступает покой
и одиночество гонит из дома
какие теплые стволы у сосен
за домом, какой сыпучий
песок, какая зеленая
скорбь у ландышей

только теперь понимаю

20150426


20151113

наши собаки
научились не лаять

лают сирены
по утрам и вечерам

бьётся стекло
завтра же кровь
укрывают цветы

снова спокойно

лишь ночью
лежим
с открытыми глазами
рядом с ближним своим

слушаем
резкое
непрерывное

дребезжание струны

20151116



перевод с литовского