В усадьбе Сергеево-Эллино
всегда полусумрак и зелено.
Усадьба в чащобе затеряна,
никто её адрес не знает.
В усадьбе живут только призраки,
но жизни их явлены признаки:
свет в окнах и звуки капризные
гитары, что тихо страдает.
Завалены тропы валежником.
Цветут круглый год здесь подснежники,
и розы, и ландыши-неженки,
да плющ к самой крыше взлетает.
Есть пруд с голубыми кувшинками,
лес в небо взмывает вершинами,
глаза здесь сверкают кошиные,
здесь странные птицы летают,
поют днём и ночью. Безлюдица.
Сюда кто пойдёт - вмиг заблудится.
По слухам, что в городе крутятся,
один только Бог здесь бывает...
19 июня 2020
Заколдованный дом
© Copyright: Элла Крылова, 2020
Свидетельство о публикации №120071501261
Свидетельство о публикации №120071501261
Рецензии
Ольга Ведёхина
ПЛАКАЛЬЩИЦА И КУДЕСНИЦА
Название новой книги – «В усадьбе Сергеево-Эллино» - удивительно по нескольким причинам.
Во-первых, это очень интересное изобретение - эфемерное и материальное одновременно. В этой усадьбе соединились приметы быта семьи - и чувства поэта, воспоминания - и реальные события, чувства - и сны. Во-вторых, эта усадьба – не плод воображения Эллы Крыловой, а выращенное словно на 3-D принтере творение, разработанное в деталях, увиденное целиком – и описываемое так же, как мы описываем что-то осязаемое и настоящее. Если в более ранних книгах Крылова поэтически мечтала о домике в жизни после жизни, то теперь, когда любимый супруг покинул этот мир, мечты о посмертном бытии стали обретать новые черты:
В усадьбе Сергеево-Эллино
всегда полусумрак и зелено.
Усадьба в чащобе затеряна,
никто её адрес не знает.
…
Сюда кто пойдет – вмиг заблудится.
По слухам, что в городе крутятся,
один только Бог здесь бывает…
Но усадьба – это не только дом, отражённый в этих строках, - это весь ежедневный ход жизни Крыловой, все комнаты воспоминаний о творческом союзе с мужем, их поэтических бдениях и бардовских вечерах, неге и уюте, совместном прошлом и временно разорванном настоящем.
Поэтическое бытие Эллы Крыловой особого свойства: множество стихотворных строк с точностью дневника фиксируют происходящие события и душевные движения, боль переживаний и физические недуги, тяготы вынужденной разлуки и мольбы о прекращении своих страданий. Из этого вырастает живое поэтическое здание с множеством декора и деталей, и аналогов такому феномену я не припоминаю…
Жизнь, наполненная тоской по ушедшим близким и часто ощущаемая как невыносимая, иногда дарит счастливые моменты созерцания – будь то ирисы, бархатцы или анютины глазки:
Прелестные личики вижу
в цветочках я этих ярких.
Мир сей пускай ненавижу,
но это – Божьи подарки.
Гляжу – и не наглядеться
на маленьких, но и гордых.
И весело бьётся сердце,
что свыклось уже со скорбью.
Чёткость грёз («Весть от Серёжи») сменяется трезвым хладным голосом признания:
Всё я придумала – весть от тебя,
розы нездешние, встречи
скорой отраду, листок теребя,
свитер накинув на плечи…
Дар сочинителя, сказочника, создателя легенд рвётся поэтическими строчками в стихотворении «Мой Битцевский лес»:
На самом деле я в лесу живу.
Моя душа – как древняя дриада.
И танцы нимф я вижу наяву.
И тот остаток яблонева сада,
что к лесу примыкает, всё цветёт
прозрачно-розоватыми цветами.
В реке русалки водят хоровод.
И я с распущенными волосами
брожу по тропкам – по своим следам,
которые оставила я в детстве.
И там, в лесу – усадьба моя там,
теней любимых доброе соседство.
Этот дар увлекает читателя в мир поэта, как увлекали в заманчивые чащи Готье и Гофман, Жуковский и Лермонтов, Новалис и Блейк. И хочется вслед за Крыловой последовать в заросли и цветники, к понтийским волнам и греческим берегам, хочется, чтобы рассказчица не останавливалась, споткнувшись о камни реальности, а продолжала плести поэтический мост над пропастью жизни. Иногда авторская фантазия, как Солярис, подкидывает обманки:
Борька, наш папа – он просто уехал в Питер.
Он позвонит, обязательно позвонит!
Ну, а пока я его надеваю свитер.
Что ж это до сих пор телефон молчит?
Хрупкость всего живого вызывает у Эллы Крыловой острое сочувствие, тут же сами рисуются параллели с недолговечностью жизни любимых, конечностью счастья и радости:
Как хрупко живое! И всё оно тленно.
Что нынче в расцвете, то завтра умрёт.
Взбурлив, исчезает так на море пена.
И бабочка краткий свершает полёт…
Строки, посвященные «Реквиему» Верди, разряжаются по-детски искренней эмоцией:
Хор ревёт, как гроза или буря,
или раненый Бог – знаю я,
что он тоже хлебнул много горя…
Это переживание происходившего с Христом так близко к переживанию поэта Зинаиды Миркиной:
Он выл с искажённым от боли ликом,
В муке смертельной сник.
Где нам расслышать за нашим криком
Бога
живого
крик?
Отчаянье, проживание чужой боли через свою сменяется тихой грустью обессилевшего от терзаний человека:
Стекали слёзы с фонарей,
но не было от них светлей,
и подумалось мне на ходу:
вот, я мертва, а всё иду…
День за днём у Эллы Крыловой, как в океане, набегают, можно сказать, именные волны: волна отчаянья сменяется волной страха перед дальнейшей одинокой жизнью, волна нежности к ушедшим котам и нынешнему пушистому другу Борису – волной любования лесом, волна детских воспоминаний – волной острой тоски по любимым… И среди этих волн мелькает, борется, то взлетает на гребень, то ныряет, залившись водой, маленькая лодочка поэта…
12 июля 2020, Санкт-Петербург
Элла Крылова 22.07.2020 08:25 • Заявить о нарушении
ПЛАКАЛЬЩИЦА И КУДЕСНИЦА
Название новой книги – «В усадьбе Сергеево-Эллино» - удивительно по нескольким причинам.
Во-первых, это очень интересное изобретение - эфемерное и материальное одновременно. В этой усадьбе соединились приметы быта семьи - и чувства поэта, воспоминания - и реальные события, чувства - и сны. Во-вторых, эта усадьба – не плод воображения Эллы Крыловой, а выращенное словно на 3-D принтере творение, разработанное в деталях, увиденное целиком – и описываемое так же, как мы описываем что-то осязаемое и настоящее. Если в более ранних книгах Крылова поэтически мечтала о домике в жизни после жизни, то теперь, когда любимый супруг покинул этот мир, мечты о посмертном бытии стали обретать новые черты:
В усадьбе Сергеево-Эллино
всегда полусумрак и зелено.
Усадьба в чащобе затеряна,
никто её адрес не знает.
…
Сюда кто пойдет – вмиг заблудится.
По слухам, что в городе крутятся,
один только Бог здесь бывает…
Но усадьба – это не только дом, отражённый в этих строках, - это весь ежедневный ход жизни Крыловой, все комнаты воспоминаний о творческом союзе с мужем, их поэтических бдениях и бардовских вечерах, неге и уюте, совместном прошлом и временно разорванном настоящем.
Поэтическое бытие Эллы Крыловой особого свойства: множество стихотворных строк с точностью дневника фиксируют происходящие события и душевные движения, боль переживаний и физические недуги, тяготы вынужденной разлуки и мольбы о прекращении своих страданий. Из этого вырастает живое поэтическое здание с множеством декора и деталей, и аналогов такому феномену я не припоминаю…
Жизнь, наполненная тоской по ушедшим близким и часто ощущаемая как невыносимая, иногда дарит счастливые моменты созерцания – будь то ирисы, бархатцы или анютины глазки:
Прелестные личики вижу
в цветочках я этих ярких.
Мир сей пускай ненавижу,
но это – Божьи подарки.
Гляжу – и не наглядеться
на маленьких, но и гордых.
И весело бьётся сердце,
что свыклось уже со скорбью.
Чёткость грёз («Весть от Серёжи») сменяется трезвым хладным голосом признания:
Всё я придумала – весть от тебя,
розы нездешние, встречи
скорой отраду, листок теребя,
свитер накинув на плечи…
Дар сочинителя, сказочника, создателя легенд рвётся поэтическими строчками в стихотворении «Мой Битцевский лес»:
На самом деле я в лесу живу.
Моя душа – как древняя дриада.
И танцы нимф я вижу наяву.
И тот остаток яблонева сада,
что к лесу примыкает, всё цветёт
прозрачно-розоватыми цветами.
В реке русалки водят хоровод.
И я с распущенными волосами
брожу по тропкам – по своим следам,
которые оставила я в детстве.
И там, в лесу – усадьба моя там,
теней любимых доброе соседство.
Этот дар увлекает читателя в мир поэта, как увлекали в заманчивые чащи Готье и Гофман, Жуковский и Лермонтов, Новалис и Блейк. И хочется вслед за Крыловой последовать в заросли и цветники, к понтийским волнам и греческим берегам, хочется, чтобы рассказчица не останавливалась, споткнувшись о камни реальности, а продолжала плести поэтический мост над пропастью жизни. Иногда авторская фантазия, как Солярис, подкидывает обманки:
Борька, наш папа – он просто уехал в Питер.
Он позвонит, обязательно позвонит!
Ну, а пока я его надеваю свитер.
Что ж это до сих пор телефон молчит?
Хрупкость всего живого вызывает у Эллы Крыловой острое сочувствие, тут же сами рисуются параллели с недолговечностью жизни любимых, конечностью счастья и радости:
Как хрупко живое! И всё оно тленно.
Что нынче в расцвете, то завтра умрёт.
Взбурлив, исчезает так на море пена.
И бабочка краткий свершает полёт…
Строки, посвященные «Реквиему» Верди, разряжаются по-детски искренней эмоцией:
Хор ревёт, как гроза или буря,
или раненый Бог – знаю я,
что он тоже хлебнул много горя…
Это переживание происходившего с Христом так близко к переживанию поэта Зинаиды Миркиной:
Он выл с искажённым от боли ликом,
В муке смертельной сник.
Где нам расслышать за нашим криком
Бога
живого
крик?
Отчаянье, проживание чужой боли через свою сменяется тихой грустью обессилевшего от терзаний человека:
Стекали слёзы с фонарей,
но не было от них светлей,
и подумалось мне на ходу:
вот, я мертва, а всё иду…
День за днём у Эллы Крыловой, как в океане, набегают, можно сказать, именные волны: волна отчаянья сменяется волной страха перед дальнейшей одинокой жизнью, волна нежности к ушедшим котам и нынешнему пушистому другу Борису – волной любования лесом, волна детских воспоминаний – волной острой тоски по любимым… И среди этих волн мелькает, борется, то взлетает на гребень, то ныряет, залившись водой, маленькая лодочка поэта…
12 июля 2020, Санкт-Петербург
Элла Крылова 22.07.2020 08:25 • Заявить о нарушении