оленье

На тринадцатом месяце четьих-миней
ты проходишь
сквозь нежные камни в стене.
Так привычна и патова разница лет,
что обет между нами, скорее,
обед,
деревянный половник,
смущенная соль,
неизменный и благоуханный пароль.
Будешь хлеб? --
не ищи символический ряд,
зачерствевший настолько,
что губы болят.
Будешь птицу?
Летящую к мокрым птенцам.
Только имя напомни,
и я воссоздам
темных крыльев удары
о ветер тугой.
Так и будешь
горбушку держать за щекой.

-------
Что в голове твоей особенной,
когда летишь в дверной проем.
Трущобы нашей малой родины
не малой кровью воспоем.
Странноприимные,
враждебные,
с обритой славой меж икон.
Глядишь, потылица Отрепьева,
а по утопиям Гвидон.
Отдай рубаху,
третье поприще
пройди с чужим бородачом.
Не слышу голос твой,
непомнящий,
что я давно
к тебе при чем.
Что ты ко мне -- на удержании
звонка, лазури и белил.
Что миру мир
и нет названия
земле,
которую любил.

----
Леший профиль пахнет краской,
бередит сюжет
в отдаленье арзамасском
от имперских бед.
Ни поляков, ни казаков,
масляная Сечь.
Будем спать в одной рубахе
головою с плеч.
Шкура
тушинского вора
в рукавах мала.
Да и что лентяям в пору
мерой ремесла.
От поленьев и курений
человечий след.
Убежим в страну оленью?
Вероятно, нет.