Краля

                ЧАСТЬ   5
Купец уснул, посвистывая носом.
А доктору, хоть пьян был, сон не шёл.
Зачем-то вспомнил он о детстве босом,
Дорогу вспомнил и, как Дуню здесь нашёл.
Смотрел на медный крест под образами,
И отрешённым взглядом провожал глазами
Фигуры толи баб, толь мужиков,
И тупо слушал оправданье стариков.

По комнатам сновали то и дело
К уряднику людишки всех мастей,
И доносились голоса то громко, то несмело,
Рассказы ужасающих вестей:

- он кэ-эк его тарахнет, как наддаст!

- Был трезвый?

- Ни, был пьяный в пласт!
Кабы тверезый был, нешто бы этак мог!?
Нешто бы саданул ножом-то в бок?!

- помилуй, Господи, да кабы я хотел….
Послышался глубокий вздох:
- Ох-ти, грех-грех….
Вдруг за дверьми урядник заревел:
- Ты не финти!... Вас изведу я всех!

Шёл суд, расправа, а купец храпел
На всю избу, да самовар пыхтел.

Доктор надел пальто и вышел освежиться.
А в голове всё дума трудная вертится,
И в душу заползает смутная тревога,
И к сердцу кралась грусть, как холод от порога.
Подумал: - Сяду тут и Дуню подожду,
Скажу ей много слов сердечных.
И может быть поймёт мою нужду
И даст мне счастье, и покой беспечный.

Долго сидел на приступках крыльца,
Рассматривая небо в звёздах без конца.
По улице прошёлся. Снова воротясь,
Старуху встретил, шедшую крестясь.
Спросил:
- Что Евдокия, не пришла из бани?
- Поди-ка нет ещё. Ну, а тебе пошто?
Не зная, что ответить, Шер присел на сани
И, закурив, подумал: « Ну, так что?

Чёрт знает, как это так сразу?
Ведь водка всё. Я пьян! Напился я заразу!
Да водка ли!»  В ушах вдруг шёпот нежный
И милый взгляд из тьмы безбрежной
Вдруг выплыл ласковый, прильнул, спросил:
« Что, любишь? Уж бороться нету сил?»
Он отмахнул рукой. Видение пропало,
Замолкло, спряталось. Тоскливо стало.

А мысли друг за другом, как волна:
То робкие, то дерзкие, неотразимы.
И в каждой мысли эпилог – Она!
Её лишь образ, дорогой и зримый.
Подумал: « Вот возьмёт красавицу, потом
Привяжет её лаской и умом,
Обучит грамоте и тихо заживёт.
А может быть в деревню жить уйдёт.

Ну почему бы не в деревню, - думал вслух, -
Вот понесу туда свет знания и помощь.
Не чужды мне косьба, крестьянский плуг,
И буду там лечить любую немощь».
Но вместо белого стал чёрным круг:
« Так ли всё будет-то? А если вдруг?..»
Он не окончил, не хотел, боялся…
И Дуню оправдать пред мыслью старался.

Шер посидел ещё, прислушался к ночи.
А в мыслях всё: « Ах, Дуня, дорогая…»
Звезда скатилась, вспыхнув, как огонь свечи.
Под звук гармошки слышна песня удалая:
                Как у нашего коня
                Хвост без недостатка.
                Не полюбит ли меня
                Здешняя солдатка!

Раздались ругань, крик, залаяли собаки,
И скрип какой-то тихий со двора.
Всё стихло. Лёгкие шаги во мраке.
И вдруг: -  Что пригорюнился? Ведь спать пора!
Шер вздрогнул:  -  Дуня! Где же ты была? –
Он обнял Дуню с запахом тепла
И с ароматом веника парного, -
Сядь, посиди, поговорим немного!

- Да нет, ну право…, некогда, пусти…,
Ну, отпусти же, говорю! – Однако села,
Склонила голову к его плечу. – Ну, не грусти,
Давай уж посидим! – Сказала, как пропела.
- Ох, Дунюшка, хотел тебе сказать…, -
Доктор почувствовал, как дрожь им овладела
И зубы стали от волнения стучать. –
Сказать, что полюбил тебя я горячо и без предела!

- Ужель так горячо? Не обожги, смотри!
Глаза на всякий случай от вина протри,
Как бы не вышло это большИм грехом.
И засмеялась тихим хитроватым смехом.
- Коль хочешь, я возьму тебя с собой.
Ты будешь там моей подругой. –
Доктор прильнул к груди ей головой. -
Не век же быть солдатскою супругой!

- Ох, барин, барин! Мутишь ты меня.
Боюсь тебя я больше, чем огня!
- Ах, Дунюшка, ты душу мне скрутила.
Похоже, ты меня приворожила!
- А в качестве кого меня к себе зовёшь?
В кухарки, али может в экономки?
Поди, жену, али зазнобу дома ждёшь? –
Шептала  Дуня, теребя заколки.

- Нет,  Дуня.  У меня нет дома никого.
И только лишь желаю одного,
Чтоб ты со мной… один, как сыч… без ласки…. –
Порывисто шептал Шер Дуне без опаски.
А Дуня ласково  сказала,  Шера обнимая:
- Ах, бедный ты мой, бедный! Дай-ка пожалею –
И стала нежно гладить голову его, лаская. –
Милый мой, прижмись-ко, я тебя согрею.

Но тут скрипуче отворилась дверь
И показалось, будто бы какой-то зверь
Стал шарить по стене, ища двери кольцо.
Дуня отпрыгнула и притаилась за крыльцом.
Доктор сидел, боясь спугнуть свой сладкий сон.
Но снова скрип двери. Кряхтенье. Завозился.
Шум сбитого ведра и хриплый стон.
Вдруг крик старухи шепелявой разразился:

- Ай! Хто тут? Штой ты всё хватаешь!
Аль сослепу уж ничего не маешь!?
- Да это я…. Ищу свой чемодан….
- Какой-те чимадан?  Ишь, чимадан!
Узнала Дуня хрип купца и визг старухи
И прыснула, плотней закрывшись шубой.
- Ишь  лезут, словно на мёд мухи! –
Старуха продолжала сиплою утробой.

- Ты это, бабушка? – с пьяну хрипел купец.
- Ах, греховодник! ... Ишь ты, сорванец!
Дуня давилась смехом, руки прижимая
К груди своей и слёзы вытирая.
Аршинин от старухи отошёл речистой,
На доктора наткнулся: - по перилам жмётесь?
Так это ты? Мечтаньям предаётесь?
Мечтай, мечтай… о ней… хе-хе… о чистой.

Держась за поручни, полез он по ступенькам,
Чтобы побыть на улице маленько.
А Дуня, в тот же миг, скользнула в сени,
Но Шер настиг её в кромешной теми,
И жарко целовал ей шею, губы,  грудь,
Да всё твердил ей: - Дуня, не забудь!.. .
В ответ ему:  -  Пусти, пусти же, окаянный!
Приду к тебе я, милый мой, желанный!
                ***
               
                ЧАСТЬ   6
А в комнате урядник продолжал допрос.
В другой же на столе вновь самовар пыхтел
И кто-то  у урядника гундосил в нос:
-  Первоначалу в зубы съездил, опосля хотел….
Купец же, лёжа на полу,  стонал,  ругался
И быстро-быстро так ногами распинался,
Как будто от кого-то убежать старался.
Потом схватил себя он за усы,
Подпрыгнул, гаркнул:  -  Карау – ул!  Ксы!

Толстая Дарья кинулась к нему
И, опустившись на колени, прошептала:
-  Тс-с-с…. Что кричишь, шалава, не пойму?
То ж кот! Эк на тебя нелёгкая напала!
Купец тотчас же захрапел. А доктор опьянённый
Вином и Дуней целый час,
Пока пыл торжества в нём не угас,
По улицам села бродил влюблённый.

Однако захотелось ему спать
И утомлённые глаза стали слипаться.
Придя в земскую, стал он раздеваться
И чаю чёрного, как дёготь, наливать.

А в это время Дуня появилась
И в дверь к уряднику несмело обратилась:
- Вы, господин урядник, не прикажете-ль  чайку?
- Пошла вон! Некогда! Неси лучше кваску.
- У, каторжник…. У, леший! -   Дуня прошипела,
И сдвинув брови к выходу пошла.
Под гневным шагом половица заскрипела.
Пред выходом нагнулась, будто что нашла.

Шер ласково сказал:  - Постойте, Евдокия, -
Подумал: «вточь Рембрандова Саския!»
Подвинул табуретку ей, - садитесь,
Прошу Вас, на меня хоть не сердитесь!
Дуня смахнула слёзы, улыбнулась,
Вся выпрямилась и , не подходя к столу,
Изящно к Шеру повернулась,
И стала говорить с ним, стоя на полу.

Шер  к Дуне подойти и раз, и  два  пытался,
И пригласить её за стол старался.
Но та испуганно грозила ему пальцем,
Указывая на урядника – мерзавца.
- Ну почему же, Дуня? – Доктор шепчет.
Лицо Дуни испуганно – печально.
Сама смущённо всё платок свой тычет
За пояс, взгляд, кося страдально:

- Боюсь его я… , зверь! Ну, прямо зверь!
Он всех замордовал уж здесь, поверь.
Не спрашивай меня ты, уж ради Христа! –
Шептала, прикрывая пальцами уста.
Доктор порывисто налил и выпил водки.
А Дуня медленно со страхом всё шептала:
- Ну, прямо ирод!  Надо, так перегрызёт и глотки.

Заездил всех…. Казнит кого попало… .
Жену свою, варнак, давно уж в гроб вогнал,
Робят из дому, охти-мнишеньки, прогнал.
К селянам всем змеёю подколодной присосался,
И нам, чтоб кровь всю высосать, достался.
Ну, а куды пойдёшь? Кому пожалиться, не ясно.
Ох-ти, беда, да и сказать-то ведь опасно.
Узнает, так убьёт. И будет всё негласно.

Шер подозрительно глядит на Дуню, хмурясь
Но та, как солнце, выглянувшее из туч,
Вдруг засияла радостно, прищурясь,
Блеснув глазами, словно света луч:
- Ну вот, бери, коль люба я тебе.
Не прогадаешь, коль возьмёшь меня к себе.
Хоть жисть моя в чужих умах бледнеет,
Так полюблю – в глазах всё потемнеет!

У Шера с этих слов вскружилась голова.
Сказал он: - Любочка моя,  завтра уедем….
Я не бросаю на ветер свои слова
И нашу жизнь мы как- нибудь да сладим.
- А не погубишь?  - Улыбается она. –
Смотри же, барин, я-то ведь вольна,
А в доме, что в твоём, мне не  известно.
Боюсь, двум женщинам там будет тесно.

Задорно, пальцем  погрозив, привстала на носки,
В глазах её лукавые искрились огоньки.
Погас уж самовар, закончился допрос.
Село затихло.  Незаметно время уходило.
А доктор к Дуне уж совсем прирос.
Речь Дуни доктора всё больше заводила.
- Ну, погоди, эк ведь тебя заносит! –
Вся в радости и в счастьи Дуня просит.

- Что ждать-то, Дуня? – Доктор вопрошает.
Он, бедный, в Дуне уж души не чает.
- Ну, надо, мой соколик, потерпи уж, надо!
Навеки твоя буду, моё чадо!
И вдруг спросила у него: - Ты крепко спишь? –
И в голосе её послышалась тревога,
Но через мгновенье, - любишь, говоришь?
Приду… на зорьке…  - шепчет недотрога.

- Что?! – Вдруг урядник рявкнул из придела, -
Что, что такое?! Дуня побледнела.
Урядникова рожа в дверь пролезла.
Со страху Дуня в тот же миг исчезла.
Урядник скрылся от стыда за собственное хамство,
А Шеру странным показалось Дуни бегство.
Он посидел немного, лампу погасил.
Улёгся близ купца и сон его скосил.

Заголубело в комнате всё в лунном свете.
Хмель в голове кружит всё, как в полёте.
От неизведанного сердце трепеталось.
Когда ложился, вроде спать хотелось,

А лёг – ушёл сон, и явились думы,
И всё о ней, о разговорах и ужимках Дуни.
Шер улыбается, а в голове не разберёшь чего.
И, что она кроме него не любит никого,
И радость от того, что Дуня обещала,
Но странно, что так быстро убежала,
Урядника  увидев. Тут же удивился,
Что быстро  так вопрос с ней разрешился.

И тут же порешил, что правильно всё это.
А на вопрос такой от сердца жди ответа.
- Вот завтра утром… - доктор представляет, -
Напьются чаю и уедут с Дуней в город.
Потом мать выпишет, коль та желает.
Вот позавидует сосед помещик – ирод!
Закончит труд по хирургии шестиглавый,
Расширит практику и будет так работать,
Чтобы не надо было своё счастье прятать.
         
Доктор лежит с открытыми глазами,
Спать неохота, голова идёт кругами.
Из комнаты урядника видна полоска света,
И в нём вдруг ожило на стенке полотенце.
Оттуда вытянулись руки, грудь, края жакета,
Глаза, как уголья, и стройненькое тельце.
Мираж тот дрогнул вдруг, зашевелился.
- Да это ж Дуня! – Доктор удивился.

С досады взглянул он в урядникову дверь,
Но за столом сидел один лишь этот зверь.
Закончив писанину, оторвался от стола,
Весь вытянулся, как слона обрубок.
Виденье испарилось, как сгоревшее дотла.
- Тфу, дьявол! – Шер перевернулся на бок.
Забылся.  И пригрезилось ему,
Настолько чётко, словно наяву.

Как будто-бы урядник, подскочив со стула,
Повесился на полотенце за стропила.
Но тут вбежала Дуня во всем красном
( и даже в этом одеянии прекрасна)
И, трижды охнув, петлю перестригла,
От пола оторвавшись потолка достигла.
Урядник тушей всей свалился, как гроза,
На доктора. Тот вздрогнул и открыл глаза.

На нём лежит тяжёлая рука купца
Он сбросил руку, пробубнил:  -  Ох, надоели!
Не осознав виденье до конца,
Подвинулся на самый край постели.
Купец бормочет, бросив мутный взгляд,
И вдруг отчётливо так произнёс: - Яд баба…, яд!
Шер, засыпая, слышит:  - Ох, желанный…, нынче…
Ох, сладко зацелую…, обожгу…. – И засыпает крепче.

(окончание следует)