***

03.
Бесконечно тесные служебные квартиры в однотипных пятиэтажках были их жильём. Людям Третьего не предоставлялся выбор, почти никогда и почти ни в чём.
Взрослое население этого места знало и другую жизнь, но некие обстоятельства, для каждой семьи- свои, заставили их сделать выбор в пользу переезда сюда.
Когда тебе четыре, ты не задумываешься о странности ситуации, при которой весь твой мир- это плотно усеянные бетонные постройки в квадрате пятьсот на пятьсот метров.
Есть в мире дети, которых не удивит оглушительный гул военной тревожной сирены. Они слышат его каждый божий день, как минимум два плановых раза- она оповещает о наступлении полудня и девяти часов вечера, а ещё иногда может завопить посреди ночи. Такой ребёнок проснётся, услышав бесконечное всё сотрясающее гудение из улицы, и тут же снова ляжет спать, под звуки спешного копашения в коридоре. Засыпая, он старается не думать о том, что ему попытались объяснить уже в детстве.
Он старается не думать о том, что когда-нибудь отец может не вернуться с такой вылазки.

15.1
|Винишь лишь бога, матеря послов?
Ты- ****ский лыжник, мчащийся в кювет.
И слишком много неприятных слов
Мы стали слышать чаще, чем "привет"|

К 16 годам он стал удивительным образом походить на старика. Социопатичные повадки, однако, далеко не редкость в этом возрасте и он об этом прекрасно осведомлён, так что поводов для волнения не прибавлялось.
Всё больше свободного времени он проводил в родительской коробке, имел очень узкий круг общения в сети и был весьма избирателен в поводах выйти на улицу. Во всём этом он напоминал себе старика. Иногда ему даже казалось что он и выглядит как старик, но вроде бы в школе все замечания, как и раньше, были адресованы исключительно его специфическим предпочтениям в одежде, а в зеркала он старался не смотреть вовсе.
Эта осень ощущалась особенной. Он хотел чтобы это была его последняя осень в этом месте.
 
10.1
Субординацию в школе соблюдали все учащиеся до единого. Не по отношению к учителям, нет. И уж точно не по учительской воле. Они- учителя-, быть может, и думали о себе как о больших профессионалах, мастодонтах педагогики и нерушимых столпах тотальной дисциплинированности, однако, факт остаётся фактом- натыкались таки на откровенное хамство учащихся самых разных возрастов и степеней испорченности.
Субординацию учащиеся соблюдали между собой. Гарантией уважения младших к старшим служил один неофициальный праздник- день Карася.
Праздник этот уходил корнями к школьным годам родителей некоторых моих свертсников и нигде кроме Третьего не отмечался.
В последнюю субботу сентября каждый учайщийся мужского пола, начиная с пятиклассников, считал своим долгом в качестве поздравления отвесить "поджопник" более юному хранителю традиции. Шли на эту процедуру чаще всего добровольно- каждую перемену ребята толпились в мужских уборных. Сила и болезненность пинка варьировались и зачастую булки школьников сотрясались вовсе неэффекто, а скорее в порядке простой формальности.
Другая, намного менее забавная традиция не касалась никого, кроме старших классов. На пустыре, в километре от жилых построек, совсем ещё зелёные мальчишки с характерной, переходящей все мыслимые границы жестокостью, молотили друг друга в пылу массовой драки.
Разумеется, мало кто из них был идейным маньяком с нескончаемой жаждой насилия и жестокости. Но все они были детьми военных- войнами, рождёнными без войны.
Большинство из них ждали этого дня. Невозможность выпустить свой внутренний гнев съедала их изнутри и они шли туда выпустить пар, накопившийся за время пребывания в обществе гуманистических воззрений, а заодно- завоевать для своего класса возможность пребывать на правах доминирующего меньшинства, с которым обязана будет считаться вся школа.
Были и те, кто боялся. Боялся до смерти, до тряски в коленях.
Боящиеся тоже шли, шагали по хлюпающему мху и перебирались через разваленный мост.
Они шли просто потому что жесточайшей драки боялись уж точно меньше, чем не оказаться там в тот вечер.
Насколько нам, щенкам, было известно, для не пришедших остаток дней в школе превращался в ад.
 
15.2
|Мы все- больные дети, слышишь? Больные дети.
В мед.карте- чепуха, не читай, мы больны не этим.|

Как ни странно, подростки, населяющие это место, коротали досуг где угодно, но только не в черте жилого комплекса. Магазины, дворы, детские площадки- ни что из этого не развлекало их.
Они бродили небольшими группами по пустырям, вдоль междугородней дороги, у водоёмов. Всё в радиусе нескольких километров было для них Третьим.
Голос озлобленного мужчины из наушников исповедальным тоном изрекал: "Ты меня поймёшь, моя мечта где-то там, где холодная планета выглядит не так страшно". Он особым образом полюбил эту композицию в последние месяцы.
Когда тебе 16, ты, в сущности, полон решимости и амбиций взъерошить этот мир, сделать что-то совершенно невероятное, прыгнуть выше головы. А когда ты к тому же на редкость упрямый юноша, в котором удивительным образом вспенилась опасная смесь бойкого южного темперамента, совершенно северного характера и военного воспитания, может показаться, что слово "невозможно" в совершенно любом контексте ты меняешь на "возможно, не слишком просто реализуемо".
В контексте вышесказанного ему было сложно ответить на вопрос "что меня вот-вот сломает?"
Он выдерживал свою главную на тот момент идею жизни в собственном подсознании, как лучшее вино выдерживают в сырых погребах пожилых французских снобов. Впервые в жизни он точно знал чего хочет, точно знал что нужно делать чтобы быть счастливым. И эту его цель, его сокральную, самую сокровенную мечту брались опорочить почти все, до кого её донёс беспощадный случай.
 
04.1
Нам не было до конца ясно, кто такие дети Зевса, мы их никогда не видели.
Они были для нас историей, витавшей во внутреннем пространстве группы. Историей о том, как десятки детей по какой-то причине не ходили в наш детский сад. В единственный детский сад.
Вместо этого их каждый день ранним утром сажали в нечто вроде большого военного фургона на базе грузовика "ЗиЛ" и увозили за контрольно-пропускной пункт в направлении аэродрома, где они оставались до самого вечера, пока эта же огромная колесница не вернёт их родителям.
Место, в которое их везли, характеризовали и описывали по-разному, от рассказчика к рассказчику.
Детский сад, будучи первым для меня местом с условиями принудительной социализации, стал колыбелью формирования моей мифологии.
 
15.3
|Любовь и дружба из собачьих будок,
Как и каждый божий день, каждый божий сын- ублюдок.|

С каждой затяжкой он закрывал глаза, чтобы сконцентрироваться на ощущениях, которые дарил ему никотин. В повседневности он не часто слушал своё тело, не хотел лишний раз думать о том, что мотор его уже давно работает кое-как. Однако, курение было для него особым ритуалом, ритуалом поклонения перед суровой и противоречивой природой человека. С каждым выдохом он открывал занавес век и возвращался из собственного нутра назад, на задний двор офицерского клуба. Стимуляторы- не ключи,-убеждал он себя,- это отмычки, не научишься пользоваться- так и останешься снаружи. К таким реликвиям нужно относиться с уважением, мать твою.
Стоявшая рядом Варя смотрела на него с таким видом, будто ей было до слёз жаль больного ребёнка.
-Ну и вот, так и выходит, что этот злоебучий экзамен- мой билет отсюда- драматичным выдохом завершил он.
С одной стороны ей хотелось хорошенько так ударить засранца за все эти его приёмы в разговорах, вроде долгих многозначительных пауз и закрытия глаз на умирающем выражении лица во время каждой затяжки, но, с другой стороны, вид её выдавал лояльность и даже заинтересованность в продолжении ни то нытья, ни то проповеди.
-Не переживай раньше времени. Нанял преподавателя?- вполне дружелюбным тоном поинтересовалась она. Но он её уже не слушал. Потому что курил.
Правильный приём никотина с недавних пор стал важной частью его жизни. Не сигарета под разговор, а разговор под сигарету. Если вообще будет настроение открывать рот. Такое отношение во многом объяснялось причинами, по которым он решил курить. Именно решил, полностью осознанно, в здравом уме и трезвой памяти, пару месяцев назад.
В детстве, не смотря на обилие возможностей и наличие в окружении некоторых людей, однозначно способствующих формированию всех возможных вредных привычек даже у случайно пробегающих бродячих кошек, ни алкоголь, ни сигареты не представляли для него совершенно никакого интереса.
Перед самым ответственным учебным годом он был готов пойти на всё, чтобы максимально раскрыть потенциал своего мозга. Работая наизнос, он не был доволен ни скоростью усвоения информации, ни пределом выносливости, что подтолкнуло его на мысль об использовании такого помощника как никотин. Всё или ничего, терять, в сущности, нечего. Иногда ему казалось, что если б для успешной сдачи экзамена появилась необходимость отрубить себе руку, он бы долго не думал.
Он не мог вспомнить, в какой момент Третий вдруг стал для него враждебной средой, в поле которой почти каждое живое существо считало своим долгом плюнуть в его библию.
"Билет. Мой билет в один конец".
 
04.2
Иногда на улице можно было видеть людей. Одного, двоих, троих. Большую же часть времени улицы были полностью пустыми. Совершенно пустыми. Мертвецки пустыми.
Как и любой сложный организм, Третий дышал, но дыхание это нужно было уметь слышать. И как и любой сложный организм, он имел собственную кровеносную систему. Всю территорию оплетала система толстых водопроводных труб. Щедро покрытые объёмным слоем жёлтой строительной пены, эти парные артерии простирались над землёй вдоль зданий и дорог, соединяя все здания, делая их живыми.
Забавно, но здание детского сада, четырёхэтажное, совсем непривлекательное, лишь с парой незаколоченных окон, со всех сторон окружали полностью заброшенные дома совершенно жуткого вида. Вместе с самим садиком они образовывали 360-градусную панораму пустоши, упадничества и покинутости вокруг детской площадки, куда нас выводили на дневные прогулки.
Это были мёртвые дома.
 
15.4
|Выбирая имена, он выдумал полтораста,
Но вот рисуя нам судьбу, решил особо не стараться.|

Сначала он поймал себя на мысли о том, что как-то жутко в это время видеть за окном что-либо кроме хорошо знакомых улочек Третьего. А следом ему стало не по себе от осознания ситуации, в которой он погряз.
-Прочувствуй!- звучало в его голове- тебе не по себе не быть там. Чувствуешь себя не в безопасности? А что тебе, скажи-ка на милость, угрожает?
Монолог подсознания прервал его ментор:
-Зависли?- женщина в возрасте, сидящая напротив, бесконечно мило ухмыльнулась- Устали-таки. Уверены, что можете продолжать?
Голос из реальности рывком выбросил его из подсознания. Стол, полсотни листов, исписанных математическими символами, шариковая авторучка в правой ладони и снисходительное выражение лица преподавателя напротив.
-Я не устал, честно. Можно мне выйти на улицу, покурить?
Каждые 2 часа интенсивной умственной деятельности прерывались этим нехитрым способом обмануть защитные механизмы его мозга, убедив склизский центральный процессор в том что тот свеж и полон энергии продолжать вычисления на повышенных мощностях.
Ему было бесконечно неудобно перед своим преподавателем. Она, будучи крайне добродушным существом, позволяла юноше со странными повадками заниматься с ней много дольше оговариваемых и оплачиваемых двух часов. Когда к ней приходили другие дети, она любезно предлагала ему другой стол, за которым тот самостоятельно прорешивал задачи, основываясь на только что пройденном с ней материале. Любое "окно" она посвящала ему. Бесплатно. Бескорыстно. Она видела.
Мысль о том, что всё это неправильно, заставляла его жмуриться от стыда. В любой другой ситуации он бы не посмел столь нагло пользоваться добродушием людей. В любой другой ситуации...
 
-Вам точно есть где ночевать?- заботливо поинтересовалась ментор.
-Да, разумеется, не беспокойтесь. И спасибо вам большое!- сказал он, собирая свои письменные принадлежности.
- Не-е-е-е за что!- с улыбкой произнесла она.
-Ну как это не за что?- возмутился внутренний голос- Лукавит ведь, восемь часов со мной нянчилась!
-Всего доброго и до завтра!- сказочно по-доброму попрощалась ментор.
Вопреки здравому смыслу, он чувствовал бодрость и силу в каждой клетке своего тела. Ему нравилось топать по улицам этого города.
Каждую субботу он приезжал сюда, чтобы готовиться к экзаменам на том уровне, который не способна была предоставить ему родная школа Третьего.
Слово "репетитор" он не любил. Репетиторы дрессируют, натаскивают на выполнение конкретных типовых заданий, вырабатывают навык, рефлекс. Репетиторы способны лишь закрепить в голове идею о том что один ряд символов может быть преобразован в другой, эквивалентный, но совершенно непонятный и оттого такой же бессмысленный ряд символов по строгим, придуманным кем-то правилам. В конечном итоге львиная доля поступивших в элитные университеты- люди, запросто решающие любое тригонометрическое уравнение, но совершенно не понимающие, что вообще такое тригонометрия и зачем она нужна. Они умело и совершенно правильно жонглируют функциями углов, мастерски манипулируя их свойствами, но не имеют даже близкого представления о том, как и где всё это применяется на практике.
Он добирался сюда из другого города, работал на износ и ночевал где придётся не для этого. Каждая минута у преподавателя ценилась на вес золота.

Быстро перекусив в квартире его близкого друга, юноша поспешил на выход- не привык опаздывать на встречи, эта привычка стала самым ценным подарком, доставшимся от отца.
-Куда-то собрался?- поинтересовалась очаровательная супруга товарища, приютившего его этим холодным осенним днём.
-Да, у меня встреча со знакомым, чрезвычайно важная- отвечал он, торопливо обуваясь.
-Возьми ключи, мы рано ложимся спать- произнёс появившийся в коридоре хозяин жилища- тебе будет постелено в гостиной.
-Премного благодарен!- с воодушевлением промолвил мальчишка, поймав брошенную ему связку ключей- доброй ночи!

Он стоял в одиночестве на безлюдной улице и думал о чём-то неважном, периодически пиная в случайном направлении попадавшиеся под ноги камешки. Жёлтый свет фонарей уныло освещал всё вокруг.
Ему отчего-то доставлял неописуемое удовольствие сам факт его нахождения здесь в это время, хотя ещё несколько часов назад вроде как в дрожь бросало.
Она как всегда неожиданно бросилась к нему в объятия. От её появления из головы мгновенно улетучились все мысли о том, сколько десятков километров отделяют его от Третьего и какие чувства он на самом деле от этого испытывает.
Он жадно, но как-то несвойственно ласково обнимал эту миниатюрную девочку, с которой будет гулять до поздней ночи.