Слепой бродяга

По жизненным путям идём мы иногда как слепцы и ориентиром может быть лишь наше намерение и вера... Вера в то что всё не бессмысленно и намерение сделать правильный выбор, несмотря на то, что делаем его порой в слепую...
С каким желанием и настроением ты шагаешь на встречу всему миру? От этого зависит распахнёт мир перед тобой свои объятия, либо закроет все двери. Решать только тебе.

СЛЕПОЙ БРОДЯГА.
По лесу темному, в объятья тишины,
Передвигался, спотыкаясь о коряги,
Совсем один, с мешком потертым вдоль спины,
И перевязанной ногой, слепой бродяга.

И перед небом был душою он открыт,
Не нагрубил ни разу в жизни никому,
И сколько раз его спасал небесный щит,
Известно было лишь бродяге одному.

В руке измученной кривая с виду трость,
Была надломлена у самого конца,
А под бинтами на ноге болела кость,
После бессчетного падения слепца.

Вся тяжесть времени осела на плечах.
И от усталости уже дрожали ноги.
А он мечтал погреться в солнечных лучах,
В конце пути, у черной смерти на пороге.

Куда он шел, известно было лишь ему.
Тихонько ветер поднимал седые пряди.
И видно было только лесу одному,
Как семь волков голодных тихо плелись сзади.

Вел не спеша волк старый стаю впереди,
Но, почему-то, торопить не собирался.
Щемило что-то душу серую в груди.
Благодаря слепцу, когда-то жив остался.

А за плечами его дюжина клыков,
Блестели голодом, слюною истекали.
И каждый броситься в атаку был готов.
Лишь вожака сигнала терпеливо ждали.

А старый волк уже заранее все знал,
Он не позволит, как бы не был страшен голод,
Чтоб лишний волос с головы слепца упал.
Ведь он все помнит до сих пор, хотя был молод.

Матерый взгляд воспоминанья озарял,
Когда пришлось впервые стае разделиться.
Ужасный голод в те года на лес напал,
И волк решил в селе ближайшем поживиться.

Тогда еще был молодым он вожаком,
Задрать овцу хотел, спасая этим стаю.
Пошел один, не взяв на помощь никого.
И обошел село вокруг пять раз по краю.

Когда он в первый раз селенье обходил,
Ступая лапами на землю еле-еле,
Вдруг неизвестный запах волка с толку сбил,
И он не мог понять, что там на самом деле.

Тяжелый вздох услышал где-то вдалеке,
Затем последовало тихое шуршание,
Луна зловеще отразилась вся в реке….
С кем приготовила судьба ему свидание?

Насторожился волк, но все ж пошел вперед,
Ни что сравнится, не могло с природным зовом,
Ведь там, в лесу, его с добычей стая ждет,
Желудок жалобно бурлил голодным стоном.

Пройдя немного, зверь увидел вдалеке,
Прям на траве под золотистой кроной дуба,
Спал человек на сырой матушке земле,
В побитой временем каракулевой шубе.

Забилось сердце в предвкушении борьбы,
И обострилось чувство голода в мгновенье,
Тогда не знал еще вожак закон судьбы,
Охвачен был проклятым голода забвеньем.

Пошевелился человек и чуть привстал,
Но что могло его встревожить в ту минуту,
Ведь волк бесшумно абсолютно подползал,
А тут вскочил, вздымая шерсть, оскалил зубы.

Волк попытался взгляд соперника поймать,
Ему так важно это было перед боем.
Он не спешил у человека жизнь отнять,
Малейший промах обернется против вдвое.

Увидев мутные потухшие глаза,
И безразличный взгляд без страха и упрека,
Зверь ошарашено попятился назад,
Внезапно сердце охватила безнадега.

Ведь перед ним сейчас незрячий человек,
И он ни видит, кто его покой нарушил,
От всяких шорохов ночных покоя нет,
Острее зверя теперь слышат его уши.

Но по неопытности молодой своей,
Волк зарычал, не удержав в душе амбиций,
А человек вдохнул дурман ночных полей,
И обреченно отвернулся от убийцы.

У вожака перевернулось все внутри,
Теперь уже он не на миг не сомневался.
Во власти мрака постоял минуты три,
И словно призрак среди сосен потерялся.

А человек еще немного поселил,
Прочел молитву и сказал спасибо Богу,
И, поуютней шубу рваную надел,
Поджав удобнее под себя больную ногу.

Немало слышал разговоров по селу,
О том, как стадо уберечь не знают толком,
Лишь шерсти клок, и кровь находят поутру,
Совсем забыли страх и обнаглели волки.

И мужики договорились меж собой,
Что каждой ночью, от заката до рассвета,
Дежурство принимать с двустволкой за спиной,
Обязан каждый, по решению совета.

Слепой бродяга без сомненья понимал,
Что и сейчас, сидит охотник, притаившись,
И было слышно, как двустволку обнимал,
И как звенели громко нервы, накалившись.

Возможно, волк бы не заметил никогда,
Немного бдительности потеряв в азарте,
Что засекли его охотника глаза,
И зверя жизнь уже написана на карте.

Бродяге было, почему-то волка жаль,
Ведь тот настолько благородным оказался.
На безразличный взгляд обрушилась печаль,
А зверь тем временем опять к слепцу подкрался.

Решил вожак, что безопаснее всего,
Начать охоту будет рядом с человеком.
В селе к бродяге ведь привыкли все равно,
Никто внимания не бросит на калеку.

Бродяга слышал каждый шаг звериных лап,
И сердцем видел, где охотник притаился.
Его нарочно он вниманье отвлекал,
Изображал, как будто сонный шевелится.

Но человек в засаде четко дело знал,
Держа звериный силуэт прицелом метким.
Сосредоточившись тихонечко дышал,
Маскировав себя сухой дубовой веткой.

Все чувства волку перебил голодный спазм.
Как под гипнозом мог он видеть только стадо.
Дурманил голову звериную соблазн,
Но лишь одну скорее выбрать было надо.

И человек, боясь промедлить хоть чуть-чуть,
Какими волки, зная, хитрыми бывают,
Курки попробовал тихонько отогнуть,
Мгновенье выбрав, когда ветер задувает.

В ушах бродяги, словно ветер просвистел,
Щелчок услышав, для другого неприметный,
Не видя волка, на него вдруг поглядел,
В глазах туманных притаив момент заветный.

Схватив измученной рукой кривую трость,
Он со всей силы ей по дереву ударил.
И зверь вскочил, не зная деть, куда всю злость,
Как будто в спину его шмель сейчас ужалил.

Он не успел понять, за что ему старик,
За жизнь, подаренную, так нелепо платит,
Как в ту секунду прозвучал двустволки крик,
Но зверь бежал в тот миг, на сколько силы хватит.

Остановился зверь и морду повернул,
Голодным взглядом, и, оскалив зубы глядя,
Как неизвестный гром кусок земли рванул,
В том месте именно, где волк лежал в засаде.

Григорьева Анастасия.