Жёлтые слоны

Жёлтые слоны


Тринадцатое лето узкоглазый суховей гоняет ломкую шелуху по высохшей земле. Тринадцатый год небесный проектор показывает одинаковые картинки, которые, дрожа, всё ещё тужатся сплавиться в неуклюжую живую анимацию, призванную продлить земное бытие некоего, теперь уже мало кому интересного индивида.
     Где-то над головами потрескивает бегущая кинолента, на экране — счастливые люди. Но будто случайно [нет же, нет — никакого «случайно»!] блекнут отдельно любимые кадры, теряют цвета и покрываются патиной всемогущего забвения. Уже и зрителям в пыльном зале, утомлённым полуденной жарой, не спадающей столетиями, не интересен даже совместный сон: всюду слышны ленивые неандертальские комментарии, да чьи-то узловатые пальцы неохотно тычут в простыню экрана. К тому же и сами зрители по больше части — ссохшиеся мумии-старухи, которым всё едино: что чужие фильмы забрасывать скатанным в шарик содержимым волосатого носа, что, ворча на яркую луну, воровать ночные цветы на клумбе нелюбимого соседа.

Стало быть, да — время. Время — наш Ганнибал, а мы — его послушные боевые слоны. Ганнибал почти не интересуется — холодно ли нам, голодно ли. Он ведёт нас через снежные вершины к сердцу Италии — Риму. И любимец Победы Ганнибал знает: «Карфаген должен процветать. А вдовий плач на гранитных руинах — удел запечённого на солнце Рима».
     Дрожите, темноволосые потомки Ромула — проклята ваша кормилица-волчица. Вас растопчут опухшие ноги африканских слонов.

Тринадцатый год — суховей. Тринадцатый сон — Карфаген. Слоны. Жёлтые слоны бородатого Ганнибала.