Гела

Шелестит надо мною молчание,
Я спускаюсь по горной тропе,
Вот река впереди... Замечаю я,
Как по ней смерть моя в небольшом катерке
Приближается в виде бычары, бля,
Без печали и в пиджаке,
С ним десяток бойцов рядом чалятся, а в руке
Они держат по ворованному узи,
Это бойцы из бригады Мгелико и Торникэ.
Имена их – проклятие Грузии.

Люди видят тот катер
И людей с автоматами,
Затихает от страха гурьба.
Начинают убивать их,
И в воде красноватой
Лишь всплывают убитых тела.

Ресторанчик здесь с песнями,
И подплыв к нему, зверь один
Расчехляет гранатомёт.
Пару выстрелов издали,
И кабак был зачищен им,
На хозяина был тот налёт.

Я смотрю на кабак тот с печалью,
Понимаю, что смерть приближается,
Смерть мне и моей справедливой и честной братве....
Вот и катер рядом со мною причаливает,
И вот я думаю, жизнь так внезапно кончается,
Так зачем я блатным был? Не знаю, каков ответ...
Так зачем мы вчера еще тот кабак крышевали,
Кабака теперь больше нет...

За спиной у бойцов скрылся Хвича, ублюдок,
Говорит мне: "Ну здравствуй, Гела.
Гела, все твои братья мертвы. Скажи, может, ты передумать успел?

Не передумал? Тогда снимай всё рыжее.
Гела, я в возрасте твоего отца,
Я прошу тебя, будь разумным.
Выживи.
Гела, я помню тебя, мальца.
Все подохли от свинцовой пули.

Гела, цепь твоя весит конкретно,
А теперь снимай одежду.

А зачем вы меня обрекли на все это,
На мои муки вечные?"
Я отдал ему все, и меня завалили выстрелом из пистолета.
И сбросили тело в речку.
94-ый. Лето.
Я в могиле. Но по мне не поставили свечку.
Вот я мёртвый. Не отпетый. Убивал других я. Убивал. Грабил. Калечил.
Дел немало, но славлюсь я нечистью.
Моя мама одна больная осталась.
Постоянно плачет вечером...