Иверский монастырь

А где-то посреди России стоит валдайский монастырь. Пусть в нём не явлены мессии, но необъятна неба ширь. Там жизнь течёт неторопливо – что ей за дело до тревог! – и лишь волна окрай залива ведёт свой вечный монолог. Над тихим озером восходы невольно дух возвысят вам. Неспешно старый теплоходик развозит люд по островам. И я сошёл на берег тёплый, где купол, непокрыт пока, вознёс обглоданные рёбра под голубые облака.
Вот говорят – земля святая, глубинка матушки-Руси. А что я чувствовал? Не знаю. Не трепет, Боже упаси, а русский дух – живой, матёрый, что к сердцу льнёт родным теплом; размах широкого простора у белой чайки под крылом. Я ощущал дорожной пыли тугое, ровное тепло. У чьей-то брошенной могилы ромашек несколько цвело. На камне четвероконечном лишь несколько затёртых слов: тут свой покой обрёл навечно раб Божий Копылов-Орлов. А кто он был? Потом когда-то я разыскал: он был актёр, а здесь могильщика лопата ему свершила приговор.
А чем он жил? О чём он думал? О чём мечтал на склоне лет? Весёлым был или угрюмым? Забыто всё. Ответа нет. Пигмею или же титану – в миру одна судьба всему. И я когда-то так же кану в забвения глухую тьму.
И это старое надгробье на мне оставило свой знак. Бросая взгляды исподлобья, я отошёл. Такой пустяк, такая мелочь – а поди ты! Как жизнь и смерть порой близки, и на гранитным монолите весь путь уложен в две строки…
Бродя под старыми стенами, задумчив весь остаток дня, чужими полон именами, настрой торжественный храня, я ощущал себя и время, я слушал голоса веков. Какую чудную поэму тогда создать я был готов! Теснились образы и строки, и так хотелось рассказать, что мы отнюдь не одиноки, что счастье нечего искать – оно за первым поворотом, внутри нас или же вовне, а мы, такие идиоты, его не видим! И вполне могли бы жить спокойно, просто – нас солнце бы ласкало днём, а ночь нам освещали звёзды своим таинственным огнём.
Закат был ярок. Над утихшей, залитой золотом землёй летучие сновали мыши, и комариной толчеёй блистал над пристанью убогой огарок дня. И, шалопай, вернулся старый пароходик последним рейсом на Валдай.
Спасибо, Господи, за это – за мысли, чувства, неба синь, и если смерть придёт к поэту, будь благосклонен, не отринь и место выдели такое; и не вмени, что я грешу,  и дай мне, Господи, покоя – о большем я и не прошу…