Александр Воронцов, пять лет в чеченском плену

В ту первую чеченскую войну,
В местечке Ханчелак, Введенского ущелья.
Взяв тридцать душ спецназа на броню,
Ушла с заданьем группа штурмовая.

Ждала их там засада, значит смерть,
С высоток БэРДэМы расстреляли.
Двадцать минут осталось группе жить,
Они у штаба помощь запросили.

Два вертолёта с группою другой,
Да место прибыли минут через пятнадцать.
Ракетами закончили тот бой,
чтобы сполна за братьев рассчитаться.

Но чудо, были живы почти все,
Не досчитались Воронцова Саньки,
Он был на первой БэРДэМовской броне,
И после взрывов не нашли его останки.

Лишь на краю ущелья, крови след,
Он сброшен был туда взрывной волною.
Бандиты Воронцова взяли в плен,
Контужен был и не владел собою.

Мы трое суток лазили в горах,
Обшарили в округе все селенья.
Но тщательно он спрятан был от нас,
И горькое осталось ощущенье.

Потом списали, без вести пропал,
И орден мужества родителям вручили…
Вот год уже двухтысячный настал,
Шатой мы в это время, штурмовали.

Блокировали пункт Уртум-Кале,
И мирные нам жители сказали,
Что вот на протяженье пяти лет,
У них солдат сидит в одном зиндане.

Надо сказать, день плена, это ад.
А тут пять лет, кто выдержит такое?
И мы конечно же, бегом туда,
А БМПэ светил в то место роковое.

Зиндан, три на три, семь метров глубиной,
По лесенке на дно его спустились.
А там, Санёк, обросший бородой,
Живые мощи, мы все удивились.

Узнал я Воронцова по глазам,
Узнал, хоть столько время не видались.
Он на коленях кое как стоял,
И слезы радости ручьями изливались.

Сопрел давно на нём уж камуфляж,
И он лишь мешковиной согревался.
О родненькие, я пять лет ждал вас,
И что придёте, ни на миг не сомневался.

Он в этой яме, испражнялся, жил и спал,
А на работу, через два, три дня таскали.
Позиции чеченцам укреплял,
Бойцов, в живую, на нём тренировали.

Ножом, бьют в сердце, должен отбивать,
Была в спецназе серьёзной подготовка.
Не мог, от голода, он на ногах стоять,
Не все удары отбивал он ловко.

Изрезаны все руки у него,
Нещадно и жестоко его били…
В охапку подхватили мы его,
И баньку истопили, и помыли.

За трапезой, рассказывал семь дней,
Не как в той первой, обеспеченье было.
А он совсем практически не ел,
Сказал, его два года вовсе не кормили.

Мусолил хлеб и тихо его ел,
Утратил, вкуса качество, надолго.
Его спросил: -А как ты Саня жил?
Так быстро умереть ведь можно.

- Ты представляешь? Крестик целовал,
Крестился и молился - брал я глину.
И катышки я из неё катал,
И ел, была вкусней, чем тот пирог старинный,

 - Ещё ел снег, он слаще мёда был,
Его я тоже в катышки катал.
Я их как глину, целовал, крестил,
Такого вкуса, раньше, не встречал.

Пять раз, на Пасху, он расстрелян был,
Пред скалами стоявши на коленях.
- молись ты Богу, старший говорил,
Быть может он спасёт тебя в моленьях.

И он молился: - Господи Иисусе,
Христе сладчайший и Предивный мой.
И коль угодно будет Тебе ныне,
Я жизнью, поживу ещё земной.

Глаза зароет, истово крестится,
Они снимают спусковой крючок.
Осечка, старший удивился,
И так два раза, но автомат, молчок.

Передвигают раму, не стреляет,
Меняют спарки, выстрелов то нет.
- Ааа это Крест убить мешает,
Сними его быстрее в сей момент!

- Снимать не буду, я его не вешал,
Священник в таинстве Крещенья надевал.
Хотели сами, руки тянут к шее,
Их Святый Дух, в момент одолевал.

И скрюченные падали на землю,
Потом прикладами месили в кровь.
И не сумев сломить Святую волю,
Тащили его в яму бросить вновь.

Два раза автоматы не стреляли,
Три раза пули били в камни лишь.
От них осколки рикошетом посекали,
Господь всесильный, Ты меня хранишь…

Нам говорил, герой России Шадрин,
Как странна и прекрасна штука жизнь.
Неведом нам в ней путь Господень,
Лишь помыслам его держись.

Влюбилась в Саню, девочка, чеченка,
Ей было от роду, шестнадцать лет.
В год третий, молоко, в потёмках,
Ему носила, зная много бед.

Родители её нещадно били,
Вязали, закрывали на замок.
Но у девчонки силы были,
Верёвки грызть, чтоб Саня выжить смог.

Окошко разбирала, вылезала,
Доила козочку и молоко несла,
Бидончик на верёвке опускала,
От голода Санька она спасла…

Ассель, крестилась она Анной,
Её конечно же Санёк забрал.
Была она ему одна желанной,
Венчались, двух детишек родила.

Кирилл и Машенька, семья прекрасна,
Вот встретились мы с ним в монастыре.
В Псково-Печорском, обнялись и плачем,
А он рассказывает снова мне.

Его повёл я к Андриану старцу,
А там народ и не пускает нас.
Взмолился, пропустите, сестры, братцы,
Пять лет провёл, в плену мой брат солдат.

Все на колени встали и сказали,
- Иди сынок, пусть он благословит.
Сорок минут мы Саню ждали,
Он вышел, улыбается, блестит.

Не помню ничего, но с солнцем будто,
Я это время с Андрианом говорил.
В руке его ключи от дома,
То Батюшка их Сане подарил.

И главное сказал мне Саша,
При расставании, когда его спросил:
- Чем выживал пять лет тех страшных,
Как ты всё это пережил?

 - Смотрел я в небо, чеченское, ночами,
И глина была мокрая от слёз.
Искал Спасителя тогда в зиндане.
Рыдал младенцем, вопрошал, где Бог?

- А дальше? Я спросил у Сани,
 - Два года я его искал,
И Он пришёл, всегда Он с нами,
Объятьями, навеки, обласкал.