9. Страсть выше всех спасательных метаний

 (предыдущий фрагмент главы из тома «Генриетта», роман «Миледи и все, все, все»
    http://stihi.ru/2020/06/16/4617 «8. Насилуют Судьбу ремарки нравов»

...Влюблённые следов не заметали.
У Страсти непонятный нам кульбит.
Поскольку у любовников свой быт,
ход действий не всегда у них ментальный.
Страсть выше всех спасательных метаний…

Нет, фактор оберега не забыт.
В углу алькова или на кордоне
всегда найдётся и проявит прыть
тот злопыхатель, что в шпионском тоне
доносом замахнётся на святое.
Но тут влюблённых некому топить.
Подружек-фрейлин у принцессы трое –
безгрешных. Никому из них мастит

не страшен был, как плата за шпионство.
Вокруг и так в избытке вероломства!
Смолчать про честь принцессы очень просто.
Пусть, если что,  король  сестру гвоздит
и хахаля доводит до погоста.
Людовику грозит скандал и стыд.
                .                .                .
– …Плоть графа я бы вверил только моргу.
   О блуде там уместен плебисцит.
   Запрятались любовники в каморку?
   И спрятана их тайна да блестит –
   шпионы подсветили втихомолку.
   Со зла не заработать бы гастрит!

   Умножились доносы не без толку.
   Носить я приказал.  Но чтоб по стольку?!
   Шпионов много ль у сестры гостит?
   За эту службу Бог грехи скостит.
   Сей компромат, как в горло мне касторку,

    таскали вскачь, аж падая с копыт! –
Людовику Тринадцатому горько
доносы на сестру свою копить.
Наполнив ларь до дна и даже с горкой,
решил всем этим печку он топить. –

  Не надо прятать голову, как страус.
  Докладывайте, сударь, не стесняясь,
  хотя   устал   я. Будет ли конец?!
  Оставить бы для сих известий анус
  и вовсе разгрузить от них ларец!

  Итак, на что шпионы уповали,
  ввиду имея парочку имён?
  Вновь граф и Генриетта куковали?!
  Не    вовремя   явился к нам д’Эгмон!
  Испанцы бы такого на хамон

  пустили и публично шинковали!
  Ох, мезальянс! Что может быть коварней
  для нас в глазах английского посла?!
  Насколько Генриетта в блуд вросла?
  Я знаю, за кого бы дура шла

  безумно под венец! Плод чьих влияний?!
  Не слушает сестра увещеваний?
  Жужжит и жалит словом, как оса?
  За всё заплатит граф! Ату, осла!

  Д’Эгмон ведь балансирует на грани.
  Когда-нибудь замрёт зловеще в ране
  чья-либо шпага, смерть туда внося.
  Конечно, кровь – не божия роса!

  Убийце не воскликну я   виват,   но,
  случись оно летально и приватно,
  озвучиваясь после нараспев,
  другим бы было вовсе неповадно
  в Париже королевских портить дев
  по штуке в день и даже не вспотев.

  Шучу. Но и прощать я многократно
  не стану! Сплетни, плешь мне всю проев,
  падут на графа вовсе не галантно.
  Плевала Генриетта, вероятно,

  на честь всех королей и королев.
  Принцесса начинает жить азартно.
  Строптивых чёрт суёт в подарок Ев,
  врасплох опекунов дубьём огрев.

  Коснулось созревание внезапно
  сестрицы юной, в нас рождая гнев.
  Неплохо повернуть бы всё    назад,   но…
  пример возьмёт с отца потомок-лев.

  Нервируют девицы, вырастая.
  Один любовник – норма, ибо стая
  зелёную девчонку вводит в раж.
  Но дело-то зашло в крутой вираж!

  Сестра сбежит нагая и босая?
  Беспутен граф д’Эгмон, как некий паж!
  Засунуть бы безумца в экипаж
  да скинуть вниз с обрыва, не спасая!
  Проблема с этой парочкой большая.

  На блуд стал походить их дерзкий пляс,
  а сплетни Лувра всем разносит ветер.
  Жаль, что избранник – не имперский князь,
  однако родословную проверьте…

  …От яда не спасает сталь кирас.
  И пуля тоже действенна в привете.
   Судьба подкараулит, в ад кренясь, –
поморщился Людовик, и не раз,

когда вновь донесли о Генриетте. –
   Как много о сестре тут закаляк!
    Мне новый оглашать не   хрен   ли крендель?!
Докладчик развернул обзор, как флаг:
– Поскольку ряд отслежен передряг,
  позвольте, сир, дополнить. На примете
  у нас с недавних пор есть ярый враг

  и ревностный соперничек д’Эгмона.
  В любовный треугольник непритворно
  ревнивец тот сердито плотно влез.
  Причина – герцогиня де Шеврез.
– Всё это любопытно, хоть и вздорно.

  Откроет   осязаемый   ли срез
  нам то, что на сегодня иллюзорно?
  Желаю графу смерти иль позора.
  А если взять д’Эгмона под арест?
  Должна же   отдыхать  шпионов свора!
  Опять шучу. Зачем мне с графом ссора?!

   Желаю я   бескровного   конца, –
Людовик покосился на гонца
от гильдии потомственных шпионов, –
Я – праведный король, гарант законов…
            *             *             *
«Д’Эгмона вызывайте на ковёр.
Пока д’Эгмон бесчинствует, как вор,
я слягу в монастырском лазарете.
Ох, этот надоевший мне сыр-бор!
Принцессу приструните ли за эти
бесчинства, что творятся до сих пор?! –
вдова Мария Медичи в укор
Людовику прошлась по Генриетте. –
Вы, сын мой, настоявший на запрете,

ей просто брат, иль истинный монарх?
Ум строгий и для нации маяк.
В последний раз и действенно, мой витязь,
с распущенной принцессой разберитесь»!..

…Король из-за волнений исхудал.
Сердечный мог хватить не вдруг удар
его из-за сестры? Брат был под мухой.
Взрывая Генриетте будуар
и Душу, озадаченную мукой,

несдержанными воплями: – Кошмар!
В зятья прёт граф! По счастью, не клошар! –
Людовик угрожал принцессе хрупкой
привычными ей карами и хрюкал
порой от возмущения. – А ну-ка,

  кто тут наиглупейшая из Ев?!
  Позорите, к морали охладев,
   к чему честь королевских юных дев?! –
сестру брат осчастливил не минуткой
и вовсе не семейной прибауткой. –

   Мать наша, как никто из королев,
   обрушится на вас, как дама треф.
– Речь брата тоже кажется мне жуткой.
– Чего вы улыбнулись во весь зев? –
король чуть не назвал принцессу сукой.

– Простите, мой король, вы через гнев
  придумали немало на мой   суд   кар?
– Сестра, лишились точно вы рассудка!
  Хотели выйти замуж, охренев,
  вы за кого попало, белозубка?!
  Кому бесстыже сделали уступку,
позволив залезать себе под юбку?

  Вспылили? Укажу вам – охлажу
  весь пыл: не превращайтесь в проститутку!
  Нет, вовсе не играю я ханжу.
  Вы пляшите, сестра, под чью-то дудку,
  иль так смелы, что я от вас дрожу?!
  Даю оценку дерзкому поступку

  и вас незамедлительно прошу
  вернуться на черту благоразумья!
  Как можно маргинальную паршу
  тащить вам, беспардонная плясунья,
  на древо династическое?! Шут
  и тот вас осудил за эту жуть!
  Плодите вы грехи – растёт их сумма.

  Д’Эгмон вас взял на страсть иль на испуг?
  Он так вас жал, что слышен был хруст торса!
  А верный мой слуга так ухом втёрся,
  служа, в стенную кладку, что припух.
  Уж так на игры ваши он повёлся.

– О нас вы собирали зря весь вздор! 
– Свидания свои в известном стиле
  озвучили с д’Эгмоном на весь Двор!
  Вы, мягко выражаясь, нерестились?
  Принцесса! До чего вы докатились?!

  С    капустою    вы схожи! Граф – козёл!
  Опять вы улыбаетесь? Не нужно
  со всею вашей свитою гадюшной
   отныне жить вам в Лувре – так я зол!
Король стал на себе терзать камзол.

Ему от возмущенья стало душно. –
  Отправитесь вы в дальний монастырь.
  Нет кайфа в том, чтоб вляпались вы в   глушь,  но
  тогда себе я сам скажу: остынь!

  Забудете о том, что неразлучно
  хотели жить с д’Эгмоном во грехе.
  Его к вам письма стану рвать поштучно,
  не дав вам выть по этой чепухе.
  Вам в ссылке без д’Эгмона будет скучно?

  Вам письма перешлю – клочки в трухе.
  Протестов ваших шум – гром погремушный.
  Зато достойный сыщется враз   муж   нам.
  А вдруг вас с возраженьем никчемушным
  из Англии возьмёт вот-вот к руке
  Карлуша? Коль сойдёмся.  Э-хе-хе…
  Не будем говорить пока о грустном.
  С  д’Эгмоном не шуршать вам впредь. Och Aye!
  У вас ещё все губы в молоке.
  Вот сладкая морковка – ешьте с хрустом.
   Лишь так вот и шумите с полным чувством…
            *             *             *
…Строению присущ ли крепкий дух?
Потоками воды мил акведук,
похожий на большого зверя тура,
но… если в нем ослабнет арматура…

…Страсть ищет сумасшедший стиль не вдруг.
Найдёт, чтоб дыбом встала шевелюра…
…Любовь девичья – счастье, иль недуг?
Жизнь выбрала галоп, но от аллюра
прыть девы отличал любовный дух.
Ему что табор, что элита Лувра.
То свет, то хмуро в царстве у Амура.
Одна стрела порой убойней двух,
когда Амур выходит на прямую
и хвастает: «Любовью короную»!..

…Певец любви подружке свил постель.
В любви выпь, соловей и свиристель
споют согласье, иль негодованье…
…У юной Генриетты через день
по ритмам Счастья шло чередованье.

Накопленный шлак комплексов редел,
невеста обретала вид «товарный».
Христос в душе имеет свой предел.
Амур в её судьбе – правитель равный.
Душе известно: боги – не тираны…

…Любовь принцессы выдержала курс
на пик, где устоять дано лишь слитно.
Влюбилась Генриетта так, что вкус
Арман формировал ей в новых ритмах.
С ума сходи, но в меру, будто трусь…

Вне Лувра мир опасней, габаритней.
Принцесса оценила этот груз.
При этом, не боясь любовных уз,
осталась для поклонников открытой.
Себе внушала, что всё шито-крыто,

роман с Арманом тайно протекал
в тиши от толп, шпионов и конфессий.
Король, иезуиты, Ватикан,
к несчастью, были в курсе уз принцессы.

Для юной Генриетты вне страстей
ни дня не проходило в скрытых нишах.
Сама она при этом – образ, цель
и тайная отрада для ценивших...

Поклонники принцессе льстили в ряд,
но впала в деликатность их орава.
Любовнику честь с юности вверять
при брате-короле кто даст ей право?!

Принцессу за строптивость и «разврат»,
точней, за шашни с графом-гугенотом,
отправил венценосный старший брат
в неблизкий монастырь – остыть. Да   что  там!

Принцессу, нелюбимую в семье,
могли и   вовсе   вычеркнуть из списка
семейного подряда. И не пискнул
никто в её защиту бы извне.
Шиш монастырской узнице! Чёрт с ней!

Изрядно репутацию загваздал
принцессе пресловутый граф д’Эгмон.
А женский монастырь к числу имён
своих мог приобщить навек (чем хвастал)

ещё и   титул   громкий бы. Однажды
в округе монастырской (плен не плен,
а пленница гулять с Мари-Мадлен
за стены выходила в день аж дважды)

принцессе «повезло» вдали от стен
наткнуться у дороги на три трупа.
Рок девушек берёг, а между тем,
едва ли подавал кошмары скупо.

Покойников им видеть не впервой –
над жертвами ничуть не верещали,
а после поднимать не стали вой,
узрев, что третий труп пока живой
и был обременён ещё вещами.
Себя девицы долго не стращали.

Не то чтоб был им мил кровавый вид…
Нет, женский мозг   загадкой   просто занят.
Кровавый обыск – самоистязанье,
но трепет Генриеттой был изжит,
поскольку в ней проснулся следопыт.

У раненого (слёг он без сознанья
и мог совсем откинуться с копыт)
нашлось в камзол зашитое посланье.
Пакет ещё заведомо был вскрыт,

наверно, получателем. Средь прочих
вещей нашёлся перстень. В кулаке.
Принцесса по нему смекнула, кем
мог быть сей недобитый, без проблем.

По просьбе Генриетты местный возчик
доставил жертву прямо в монастырь.
Принцессу поразил знакомый почерк,
равно как содержание и стиль
из тайного письма. Прощай-прости

спокойствие души для Генриетты!
Едва ли проявлением вендетты,
тем паче, не разбоем вовсе, нет,
являлся сей кровавый инцидент.

Полезна ль будет инициатива?
Ход мыслей Генриетты захромал.
Внедренье в тайный мир необратимо.
И речь не про любовный тут роман.
Посланье – политическая мина!
Писал собственноручно де Роган,
а принц Субиз – его второе имя.

Серьёзный фигурант, не шарлатан,
вождь гугенотов Франции был рьян
по части   оппозиции,   вестимо.
Принцесса напряглась. Чёрт де Роган!
Ему-то и служил её Арман.
Читалось   тяжко   ей. Невыносимо!

Что в душах у людей? Апломб? Нажива?
Письмо (предмет её душевных ран)
по части козней, в кои  встрял  Арман,
в её глазах не выглядело льстиво.
Каков сюрприз!    Кошмар,   а не шарман.
Принцесса ужаснулась: чёртом зван,
граф вёл себя не   просто   шаловливо.

Не зря считаясь тёртым калачом,
её любимый мог быть уличён
тут в преступленьях не   одной   строкою!
Арман был заговорщиком, причём
не рядовым, а правою  рукою
стал принцу де Субизу. Не мечом,

ну, так пером большого дипломата
другую чашу выбрал он весов.
План действий агрессивного формата
(смекнула Генриетта с первых слов),
как есть, был против правящего брата!..

…В устах Луи сошла  за гнев тирада,
когда он взвыл: «Среди иных ослов
Субиз творцом премногих катастроф
мог стать, не сделай я свой трон преградой»…
Жизнь вовсе перестала быть приятной.
Принцесса прошептала безотрадно
(в душе же это был не шёпот – рёв):

«Арман с Субизом   наломают   дров
во Франции, да так, что будь здоров –
блеск дел былых покажется аскезой –
коль граф решил, что этот гоблин – Цезарь,
а Франция – бесхозный каравай»!..
…Оставив перстень у владельца, в рай
себе путь не    отрезала   принцесса.

Короткий опыт жизни не соврал:
узор на перстне олицетворял
зловещий Орден Чёрных капюшонов.
И где ни наводил бы Орден шорох,

там Смерть касалась высшего звена
заслуженных   папистов иль   матёрых.
Смерть – тень регулировщика в заторах.
Подход свирепей был, чем у зверья,
а корень зла – живей, чем корень пня.
Спасённый – лев, иль орденский подонок?

Насколько он бесчувственней бревна?
В обители, в доступных ей покоях,
взирая на бойца из незнакомых,
была принцесса всласть удивлена.
Пора бы подобрать все сопли дня.
Болота тайн? Быть нужно   рыбаком   в них.
Растеряна и видимо бледна,
не вдруг порозовела: жив покойник!
Тому, что он – сюрприз, удивлена,
она дошла в суждениях до колик.
…Очнувшийся маркиз де Молина

свою сиделку встретил с подозреньем,
не прочь был ей скомандовать: «Кругом», –
но слишком был пригож лицом, сложеньем,
чтоб девушке казаться бирюком:
– Да разрази меня – дебила – гром,
  чтоб возле вас познать бы воскресенье!..

  Видать, что  вам   обязан был спасеньем 
  Эрнандо Молина. Не слаб я зреньем,
  но, верно, обескровлен был врагом –
  козлом, что взял меня своим везеньем,
  толкая на тот свет меня послом.

  Жизнь возвратили вы каким мне зельем?!
  Я где лежу? Каким, узнать бы, злом
   похищен у меня пакет с письмом»!
Принцесса протянула с омерзеньем
ему пакет: – Прошу простить за звон
  бестактности, за мой прокол со зреньем.
  Лежали без гербов вы и знамён.

  Надеюсь, оклемавшись, не в обиде
  вы на меня, что я во вскрытом виде
  нашла письмо? Коль есть такой изъян,
  пакет предназначался явно вам,

  Эрнандо Молина.                – Маркиз Валенса.
   Могли б определить вы по кровям.
– Да, кровь у вас   обильно   шла из ран.
  Кто с вами был так груб, я ни бельмеса.
– В привязке к монастырским конурам,
  вы не скромнее ждавших нас у леса.
– Мерси, что вы не жертва энуреза!
    Считайте, мы в расчёте по нулям, –

в глазах маркиза дрянь (не мать Тереза),
принцесса всё ж не корчилась от стресса:
– Предвзятостью   достали   вы! Ну, прям
  всезнайка кафедрального замеса!
– Подкладку распороть сочли уместным!

  Такая любознательность к нутрам
  чужих камзолов  –  мерзость,   в самом деле!
  Вы склонны к мародёрству по утрам?!
– Мы ради   перевязки   вас раздели.

   Печётесь о письме, как неврастеник.
   Да ваш камзол открыт был всем ветрам!
   Со строк летели буковки к кудрям
    на тёпленьком – как есть, на вынос – теле!

Маркиз был слаб, но вылез из постели,
глаза открыто   гневом   заблестели:
– И вы, мадам, прочли – что за бедлам! –
  всё, что не предназначено в нём вам?!
  Но в чём же заключалась доблесть цели?!

  В пристрастии к вещам и хреновням?!
  Вас мародёром сделала власть денег?
– Я не мадам, любезный неврастеник.
  Мадемуазель. Вы с того   света    впрямь

  изъяты Генриеттою Французской!
– Я думал, монастырской карапузкой.
  Пардон, не    дрянь   вы. Но   письмо   не хлам!..
  Что ж,  к вашему высочеству не хам
  какой-то обращается! Я спуску
  за мародёрство ваше вам не дам!..

                (продолжение в http://stihi.ru/2020/06/25/7087)