Таня

Она попросила о встрече. Я не могла отказать и настроилась на душевный разговор. Мне было её жаль. Назначили время: 18.30.

В условленном месте на станции метро Петроградская я прождала её почти 30 минут и ушла, подумав: слава Богу! Вернувшись домой, отправила сообщение: «что-то не сложилось?» и тут же получила ответ: она спешно наговаривала ВКонтакте, что пришла в 20 минут, что не дождалась и уехала…, что готова вернуться, если я буду её ждать, что она сейчас на станции метро Восстания и уже входит в метро…
 
Она быстро, почти отчаянно вскрикивала, что уже опустила жетончик, что это её последние деньги… что она уже едет… и почти умоляюще: скажите, скажите, что вы будете ждать!.. Я ответила: хорошо, тогда встретимся на Спортивной. Она ещё что-то говорила, просилась именно в гости - зайти ненадолго, минут на 15, и я поняла, что ей нужны деньги. Голос её дрожал, язык слегка заплетался.
 
Вернувшись с Петроградки, я уже успела принять душ, и мне совсем не хотелось вновь идти на улицу. Время позднее, а мои догадки о цели визита и вовсе делали для меня эту встречу бессмысленной и бесполезной. Но она уже едет. Я нехотя оделась и поплелась к метро. Ждала опять минут 30: то выходила из вестибюля, то вновь возвращалась, поглядывая на эскалаторы. Её всё нет.

На часах уже 21.30. В это время булочная начинает распродажу оставшейся выпечки, а я уже несколько дней не могу купить багет по скидке: то лень специально выходить к 21.30, то просто уже багетов к распродаже не остается. Это мой способ экономить бюджет, и я не отступаю от него уже много лет, наполняя потребительскую корзину только «скидочным» товаром. Ну, нет – и Слава богу!
 
Я решительно направилась к выходу - за багетами, но на выходе из подземки вдруг неожиданно столкнулась с Таней. Оказывается, она успела приехать раньше, и чтобы связаться со мной, зашла в ближайшее кафе - поставить планшет на зарядку. От неё разило перегаром.

Таня асоциальна. Давно ведет бродяжнический образ жизни. Я знала Таниных родителей и невольно была в курсе некоторых событий её жизни. С группой музыкантов она «гастролировала» по Краснодарскому краю, и всё было как будто бы не так уж плохо – хоть какой-то вид деятельности, а не просто унылое прозябание.
 
Папа купил Тане дом там же, в Краснодарском крае, где они благополучно заселились со своим другом – скромным, заботливым парнем, который лично мне был симпатичен. Но вскоре Таню нашли неподалеку от станицы, где находился их дом в невменяемом состоянии с проломленной головой. Те, кому полагается в этом разбираться - нашли и следы наркотиков. Благополучную картину «оседлости» смыло в одночасье.

Таню по состоянию её здоровья поместили в «психушку», а Танин папа прислал нам фотографию – бритый наголо угловатый череп с провалившимися глазами и безумным взглядом. Там, на фотографии, она больше походила на пацана - уголовника. Вот с этим отпечатком в памяти я и ожидала увидеть что-нибудь уродливое существо (не представляя даже, что это будет).

В последнюю нашу встречу накануне её отъезда в станицу на голове у Тани роились неаккуратно разбросанные дреды, потом – эта фотография, И вот, спустя год - передо мной не пацан и не ошалевшая деваха с дредами, а маленькая, щупленькая девочка с аккуратным и очень ровным личиком. Жиденькие волосы отрасли и развевались слабыми кудряшками. Мы пошли в кафе, где она оставила свой планшет.

Уже на ходу она говорила мне, что ей «поставили» врожденную шизофрению, что её нельзя оставлять одну. Когда она одна, с ней происходят какие-то ужасные вещи. Вот и планшет она оставила в кафе просто так, может быть, его уже украли. И ещё много чего-то странного, что по всей видимости должно было во мне вызвать жалость и сочувствие. Я слушала молча. Это давило на мою психику и мне всё меньше и меньше хотелось перешагнуть порог злосчастного кафе. Но я заставила себя – иначе зачем вообще согласилась на встречу. Мы зашли в помещение кафе, где лежал её планшет.

Я не люблю яркий свет в кафе. Я вообще не люблю кафе и не расположена к общению в такой обстановке. Там на Петроградке, на углу Чкаловской и набережной Карповки есть уютное местечко в полуподвале, где продают мои любимые пирожки с капустой. Там можно налить кипяток и взять с собой свой кофе «3 в одном», сэкономив, как минимум рублей 20 на разнице в цене. В этом кафе я и хотела посидеть с Таней. Но, не случилось. А здесь, в неудобном месте, в неудобное для меня время, с мокрой головой мне совсем уже не хотелось никаких разговоров. Да ещё – перегар.
 
Я редко высказываю неудовольствие, отыгрывая положенные роли. Может быть там, на Петроградке, я бы этим и ограничилась - отыграв свою роль, хотя – нет, у меня ещё теплились к ней какие-то материнские чувства, и я действительно хотела обнять её, расспросить об изменениях в её жизни. Я хотела разговора по душам. Но здесь и сейчас между мной и этой девочкой выросла железобетонная стена. Я вдруг поняла, что не хочу ни душевного разговора, ни разговора для приличия. Я вообще не хочу общаться с ней и готова сказать ей об этом. Такая категоричность свойственна мне в особых жизненных обстоятельствах – только если я что-то действительно не приемлю.

Мы присели за столик. Её взгляд то и дело падал на мою сумочку -вполне понятно уже для меня. Она продолжала говорить о своей шизофрении и ещё о каких-то проблемах: о соседе, который набросился на неё в комнате, - у которого какие-то отношения с её мамой, что-то ещё и ещё.

Танину маму часто помещали в «психушку», хотя по впечатлению моего знакомства с ней и предположить подобного нельзя. Она выглядела вполне адекватно и даже более того - она была интересна. Пышущая здоровьем, сияющая, стильно одетая, она вызывала у меня симпатию. То, что у неё бывают запои, по ней никак не скажешь. Да и работала она не где-нибудь - в учебном заведении.

Я видела её рукоделия -  прекрасные вязанные на спицах и крючком произведения искусства. Множество таких произведений: кофточки, маечки, платья, пледы, игрушки, салфетки, скатерти. Это действительно было искусство. Всякий раз, когда Таня звонила папе сообщая, что маму опять увезла «скорая», я недоумевала. Даже представить себе не могла эту женщину в «неадеквате». Танин папа стремился по первому звонку, скрипя и сокрушаясь, но – видимо, чувствовал свою ответственность перед этой женщиной, а я не препятствовала их общению, пока это не перешло какие-то разумные грани.

Я знала и бабушку Тани – прекрасную Ирину Алексеевну, блокадницу, строгую, собранную и одновременно добродушную женщину. Мы бывали у неё в гостях, и я всегда удивлялась способности этой женщины сдержано и содержательно вести беседу – ничего лишнего. А если она начинала увлекаться разговором, то тут же одергивала себя сама, сама себя ставила в определенные рамки. Мне же всегда было жаль прерванного рассказа – я любила слушать стариков особенно, когда они вспоминали своё прошлое, свою молодость.

В молодости Ирина Алексеевна была красивой женщиной и всю жизнь свою пожертвовала своему мужу – выходцу из преподавательской семьи. Муж полностью был в науке, что тоже достойно уважения.Первое наше знакомство с ним было мельком, я только запомнила насупленные брови и недовольный взгляд. А вот впоследствии, когда он был уже прикован к постели, мы пришли с нему поделиться своими впечатлениями о поездке на его родину - в Белоруссию.

Под впечатлением наших рассказов и собственных воспоминаний он преобразился - глаза его сияли, горели, он искрил юмором и всё расспрашивал, расспрашивал. А мне было чем поделиться, ведь Белоруссия - родина и моих предков - на самом деле поразила меня и внешним обликом, и чистотой, и не тронутой своей «советскостью», и редкой прелести людьми – родственниками Ярослава, проживающими в Речице и в Минске. 

Когда мы вошли в его комнату - он лежал, но ни немощи, ни болезни в нем я не увидела и подумала, что в этого человека ещё можно влюбиться – каким огнем он горел, когда рассказывал истории из своей жизни.А ведь ему уже за 80!
Всё это - Танины «предки» по линии отца - мощный фундамент, на котором почему-то так ничего и не было построено. Где-то там в далеких корнях примешивалась дворянская кровь, а со стороны бабушки – Ирины Алексеевны – есть знаменитая танцовщица. Я видела книгу с фотографией танцовщицы - внешне точь-в-точь на неё похожа Таня. И вот, передо мной - Таня.
 
Слушая бессвязную речь, и половину пропуская, я резко спросила:
- Почему ты не с папой?
– «Я не могу, он меня бесит»
- Почему ты не с мамой? – тупо напирала я.
– «Мама в больнице. Нет, у неё всё в порядке, завтра я должна забрать её домой, но я не могу везти её на общественном транспорте, вы же понимаете… Конечно же, мне нужно взять такси, а денег нет...».

Я продолжала упорно спрашивать, как будто давала ей понять, что ей есть к кому обратиться:
- Почему ты не с бабушкой?
- «Почему я должна быть с бабушкой?» - удивилась она. 
- Ну, если ты не можешь быть одна, тебе надо быть с кем-то, надо быть с близкими тебе людьми – продолжала наседать я.
- «Бабушка не ходит»
- А кто за ней ухаживает?
- «Не знаю, Дима, наверное, - брат. А может быть сиделка…»

Она отвечала нехотя. Её взгляд опять упал на сумочку. Моё напряжение достигло предела. Мне хотелось уйти, и я сказала: Знаешь, ты сильно изменилась, мне не очень приятно с тобой общаться, к тому же от тебя разит алкоголем. Я ничем не могу тебе помочь, я не могу дать тебе денег. Что ты хочешь? – «Я хочу кушать». Кушать? Что ты хочешь кушать? -  спросила я, вставая. – «Что-нибудь…» Я направилась к стойке раздачи, но взглянув на очередь, решительно повернула к выходу.

Мне хотелось уйти, но я подумала: так нельзя, это - оставление в опасности. Она хочет кушать и у неё нет денег на обратную дорогу. Выйдя из кафе, я быстрым шагом направилась в свою булочную за багетами, надеясь ещё успеть, но багетов там опять не оказалось - разобрали. Не раздумывая, я повернула в сторону ближайшего магазина: сыр, хлеб, колбаса, сметана. Пожалуй, достаточно. Теперь вернусь в метро, куплю жетончик и – всё.

Уже на ходу я подумала: до какой степени она невменяема и до какой степени не адекватна? Может быть, она вообще не одна, а в сговоре с кем-нибудь - может быть там, в кафе радом с ней её подельник? Чушь какая-то… Я попрошу кого-нибудь, чтобы ей передали сверток с продуктами и жетон, если она ещё там.
 
Так размышляя, я уже подошла близко, и вдруг увидела её идущей через дорогу на зеленый свет светофора, в противоположную сторону от кафе. Я прибавила шагу и едва успела перебежать на тот же зеленый свет, чтобы не отстать. Она удалялась. В одной руке у нее был планшет и сигарета, в другой – фирменный бумажный стаканчик - кофе. Она шла быстро, совершенно свободно, без какого-либо напряжения, то и дело склоняясь к планшету и на ходу потягивая кофе… Но шаг у неё всё-таки был не совсем ровный, и какой-то совершенно детский.

Догоняя, я окликнула:
- Таня!
- «Ой, а я думала, что вы испугались и ушли»
- Да, я действительно испугалась и ушла. Вот, - возьми. Здесь продукты и жетончик на обратную дорогу, сухо сказала я.
- «Спасибо!»
- Больше я ничем не могу тебе помочь
- «Вы уже помогли в данный момент!»

Мы запихивали пакет с продуктами в её рюкзак. И когда молния на рюкзаке, наконец, сомкнулась, я посмотрела на неё, и каким-то глухим, ничего не выражающим голосом, без всякой надежды сказала:
- Я желаю тебе удачи! Вернись к самой себе, начни всё заново!
- «Я уже делала это, - бесцветно сказала она, - Спасибо», - и зашагала дальше без оглядки. Я тоже зашагала прочь, затем оглянулась на ходу,- мельком окинула взглядом удаляющуюся фигурку в голубеньких штанишках и цветастой сине-голубой курточке – всё. Я больше никогда не хотела бы встречаться с ней.

Над нами возвышался Князь Владимирский собор. Величественный. Свежеокрашенные стены его излучали солнечный свет и тепло. Я перекрестилась ещё и ещё раз. Господи, прости!

Она уйдет в темноту, и, пожалуй, уже никогда не вернется к прежней нормальной жизни. Но ей комфортно именно так. Совершенно ровное загорелое лицо, совершенно ничего не выражающие глаза – какие-то тоже ровные, округлые, по всей видимости желающие в данный момент только одного – любым способом раздобыть деньги на очередную дозу или стопку. Совершенно детское лицо. Сколько ей? 32? Мне действительно жаль её. И всех нас – тоже.
 
Господи, что с нами происходит? Никого из нас уже нельзя назвать нормальными. Вот только диагноз «шизофрения» нам пока ещё не поставлен.
29.10.2019