Я не папаша, стряпуха! Я не пара тебе, гадина!

Заметка эта была опубликована в "Независимой газете" от 13.05.20 в приложении  НГ EX LIBRIS под заголовком "Я не папаша, стряпуха!"

Сказание о вдове Прокопович, которую можно выдавливать, как ливерную
колбасу. К 60-летию со дня смерти Юрия Олеши.

"Когда б вы знали, из какого сора растут стихи не ведая стыда."
Ну стихи ладно. А вот проза...
С каким удовольствием перечитывал я недавно "Зависть" Юрия Олеши, этот
монолог "толстенького", "толстоносого", смешно одетого человека с
единственной уцелевшей пиджачной пуговицей "на пузе", каким он увидел
свое изображение, отстранившись и взглянув на себя глазами десятилетнего
мальчишки-хулигана.
Бродит он по своей родной Москве, чувствует себя неудачником. "А годы
проходят – всё лучшие годы."

"Мне 27 лет. Я не буду уже ни красивым, ни знаменитым. Я не буду ни
полководцем, ни ученым, ни бегуном, ни авантюристом. Я мечтал всю жизнь
о необычайной любви. Скоро я вернусь на старую квартиру, в комнату со
страшной кроватью. Там гнусное соседство: вдова Прокопович. Ей лет сорок
пять, а во дворе ее называют "Анечка". Вдова Прокопович стара, жирна и
рыхла. Ее можно выдавливать, как ливерную колбасу. Утром я застигал ее у
раковины в коридоре. Она была неодета и улыбалась мне женской улыбкой.
У дверей ее на табурете стоял таз, и в нем плавали вычесанные волосы.
Вдова Прокопович – символ моей мужской униженности. Получается так:
пожалуйста, я готова, ошибитесь ночью дверьми, я нарочно не запру, я
прийму вас. Будем жить, наслаждаться. А мечты о необычайной любви
бросьте. Все прошло. Вот и сами вы какой стали сосед: толстенький, в
укоротившихся брючках. Ну что вам еще нужно? Та? Тонкорукая?
Воображаемая? С яйцевидным личиком? Оставьте. Вы папаша уже. Валяйте,
а? Кровать у меня замечательная. Покойник на лотерее выиграл стеганое
одеяло. Присмотрю за вами. Пожалею. А?"

Он, разумеется, уклоняется от такого романтического любовного
приключения, но однажды все-таки просыпается на этой страшной кровати,
сам не помня, как там очутился.
Нет сомнения, что это он сам, Юрий Олеша, собственной персоной, хотя он и
именует героя своей повести Кавалеровым.
Для приличия, для приличия. Очень уж всё тут жжется. Так не пишут о
других. Обстоятельства, естественно, вымышлены, но вряд ли так уж
неразличимо далеки от грубой реальности. (Кто-то, может, думает
по-другому. Я говорю о своем восприятии этой книги.)

"Он лежал на Анечкиной кровати. "Ты мне напоминаешь его" жарко
прошептала Анечка, склонившись над ним. Над кроватью висел
застекленный портрет. Висел мужчина, чей-то молодой дедушка. Лет
пятидесяти семи мужчина."

Ему, конечно, больно, этому гордому польскому дворянину, такому
молодому, вдруг осознавшему себя несчастным преемником, каким-то
незадачливым сменщиком этого тоже по-своему молодого дедушки. И
страшно слышать его отчаянный вопль:
"Я не папаша, стряпуха! Я не пара тебе, гадина!"

Но разве поможешь делу криком, и, поразмыслив, взглянув с высоты на эти
свои обстоятельства, он, помолившись на икону святого Франсуа Вийона и
одолжив у Гаргантюа колокола из Собора Парижской Богоматери, то
мучительно морщась, то щурясь от наслаждения и хохоча, принялся готовить
себе свой собственный единственный и неповторимый болеутоляющий
напиток.
Свою кровь, сочащуюся из жестоких ран, смешал он с льющимся из недр его
души неудержимым раблезианским смехом. Напиток вышел хоть куда, и в
какое-нибудь хмурое утро этим коктейлем мы тоже можем утешить свои
печали...
Кровь, как известно, превращается иногда в вино, но не все знают про другое
чудо: простая ругань, замешенная на собственной крови, при определенных
обстоятельствах способна зазвучать как высокая поэзия. При умелом с ней
обращении, разумеется. Прочитав книгу Юрия Олеши, можно в этом
убедиться.
(Настоящий читатель всегда немножечко вампир.
"Мне нужен бифштекс с кровью, а не километры рифмованного вздора", –
шокирующе-откровенно воскликнул когда-то Евгений Винокуров. Да и мы
ведь вожделенно жаждем того же, хоть и не всегда умеем так вдохновенно
это сформулировать.)
...А все-таки жаль, очень жаль его, этого незадачливого Кавалерова, а, по
правде говоря, самого Юрия Олешу. Положение его безвыходно. И не
выплыть уже ему, и он это знает. А вокруг старая Москва, такая заманчивая,
вся в садах, еще не вырубленных тогда, в середине двадцатых...