книга

М А Т Е Р И Я   И   П А М Я Т Ь    Анри Бергсон

Глава первая

Отбор образов для представления. - Роль тела.

Сделаем вид на мгновение, будто мы ничего не знаем ни о теориях материи, ни о теориях духа, ни о спорах по поводу реальности или идеальности внешнего мира.
    Тогда я оказываюсь в окружении наличных образов - в самом широком смысле, который только можно придать этому слову, - образов воспринимаемых, когда мои чувства открыты, не воспринимаемых в противоположных случаях.
    Все эти образы действуют друг на друга всеми своими элементами, согласно неизменным законам, которые я называю законами природы, а так как совершенное знание этих законов дало бы мне, без сомнения, возможность вычислить и предвидеть заранее всё, что совершится в каждом из этих образов, то будущее образов должно уже заключаться в их настоящем, не прибавляя к нему ничего нового.
    Однако один из образов выделяется среди всех прочих, выделяется тем, что я знаю его не только извне, посредством восприятий, но и изнутри, посредством аффектов: это моё тело.
    Я исследую условия, , при которых возникают эти аффекты, и нахожу, что они всегда вклиниваются между воздействиями, получаемыми мною извне, и теми движениями, которые я собираюсь совершить, словно они должны оказывать какое-то неясно определённое влияние на моё окончательное поведение. Я вызываю перед моим умственным взором различные аффекты: мне кажется, что каждый из них на свой лад содержит в себе побуждение к действию и в то же время разрешение выждать и даже вообще ничего не делать.
         Я присматриваюсь поближе и открываю в себе движения, начатые, но не выполненные,указание на некоторое принятое мною и более или менее полезное для меня решение, не на принуждение, исключающее всякий выбор. Я припоминаю и сопоставляю известные мне факты и прихожу к выводу, что подобного рода чувствительность всегда появляется в органическом мире именно в тот момент, когда природа, наделив живое существо способностью передвигаться в пространстве, сообщает данному биологическому виду посредством этой чувствительности о тех общих опасностях, которые ему угрожают, и предоставляет индивидуумам возможность принимать меры предосторожности, чтобы их избежать.
    Я спрашиваю наконец моё сознание о роли, которую оно играет в аффектах, и оно отвечает, что в форме чувства или ощущения действительно сопровождает все мои поступки, инициативу которых я приписываю себе, и наоборот, отступает и исчезает в тот момент, когда моя деятельность, став автоматической, свидетельствует тем самым, что она в нём в нём более не нуждается.
     Таким образом, или все эти явления обманчивы, или же действие, к которому приводит аффективное состояние, не принадлежит к числу тех, которые могут быть выведены из предыдущих феноменов, как одно движение из другого, а следовательно, добавляют нечто действительно новое во вселенную и её историю.
     Будем же придерживаться явлений: я просто, без добавлений, сформулирую то, что чувствую и вижу.
      
      ВСЁ ПРОИСХОДИТ ТАК, КАК БУДТО БЫ В ТОЙ СОВОКУПНОСТИ ОБРАЗОВ, КОТОРУЮ Я НАЗЫВАЮ ВСЕЛЕННОЙ, ЧТО-ТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НОВОЕ МОГЛО БЫ ВОЗНИКНУТЬ ТОЛЬКО ПРИ УЧАСТИИ ОСОБОГО ВИДА ОБРАЗОВ, ОБРАЗЕЦ КОТОРЫХ ДАЁТ МНЕ МОЁ ТЕЛО.

      Я изучаю теперь на телах, подобных моему, конфигурацию этого особого образа, который я называю своим телом.
      Я замечаю афферентные нервы, которые передают внешнее возбуждение нервным центрам, затем нервы эфферентные, которые из центра передают возбуждение периферии и приводят  в движение отдельные части тела или всё тело целиком.
      Я спрашиваю физиологов и психологов о назначении тех и других.
      Они отвечают, что если центробежные движения в нервной системе могут вызвать перемещения тела или частей тела, то движения центростремительные, по крайней мере некоторые из них, порождают представления внешнего мира.
       Как это следует понимать?
       Афферентные нервы - образы, мозг - образ, возбуждения, передаваемые нервами от органов чувств и распространяющиеся на мозг - также образы.
       Для того, чтобы образ, который я называю церебральным возбуждением, мог породить внешние образы, он должен очевидно, так или иначе содержать из в себе, и представление всей целиком материальной вселенной должно быть заключено а представлении этого молекулярного движения.
            Но достаточно высказать такое предположение, чтобы обнаружилась его нелепость.
       Ведь это мозг составляет часть материального мира, а не материальный мир - часть мозга.
       Устраните образ,носящий имя материального мира, и вы тем самым уничтожите и мозг, и церебральное возбуждение, являющиеся частями этого образа.
       Предположите, наоборот, что исчезают эти два образа - мозг и его молекулярные возбуждения: согласно нашему допущению мы не устраняем при этом ничего, кроме них самих, то есть нечто совершенно ничтожное, незначительную деталь грандиозной картины.
        Картина в её целом, то есть вселенная, остается не тронутой.

               Рассматривать мозг как условие существования совокупного образа -
значит в подлинном смысле противоречить самому себе, ибо мозг, по нашему допущению, есть лишь часть нашего образа.
         Ни нервы, ни нервные центры не могут, следовательно, обусловливать образ вселенной.

               Остановимся на этом последнем пункте.
         Вот внешние образы, затем моё тело, наконец, те видоизменения, которые моё тело внесло в окружающие образы.
         Я прекрасно вижу, как внешние образы  влияют на тот образ, который я называю своим телом: они сообщают ему д,звестной степени избирать тот способ, каким оно возвращает полученное.
         Но каким же образом моё тело вообще, моя нервная система в частности могут породить все мое представление о вселенной или хотя бы часть его?
         Скажете ли вы, что моё тело - это материя, или что оно образ, безразлично:от слова дело не изменится.
         Если оно - материя, оно составляет часть материального мира, а следовательно, материальный мир существует вокруг него или вне его.
         Если же оно образ, то образ этот не может дать больше того, что в нём заключено, а так как, согласно допущению, это образ одного только моего тела, то было бы нелепо пытаться вывести из него образ всей вселенной.
         МОЁ ТЕЛО - ПРЕДМЕТ, НАЗНАЧЕНИЕ КОТОРОГО ПРИВОДИТЬ В ДВИЖЕНИЕ СЕБЯ И ДРУГИЕ ПРЕДМЕТЫ, - ЭТО, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ЦЕНТР ДЕЙСТВИЯ; ОНО НЕ В СОСТОЯНИИ ПОРОДИТЬ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ.

                *   *   *


                Но если моё тело суть предмет, способный оказывать реальное и новое воздействие на окружающие его предметы, то оно должно занимать среди этих последних привилегированное положение.
         Вообще говоря, тот способ, каким какой бы то ни было образ влияет на другие образы, вполне определён и даже может быть вычислен, исходя из так называемых законов природы.
         Так как образ не делает выбора, то ему нет надобности ни исследовать окружающую его область, ни проигрывать заранее несколько, пока только возможных, действий.
         Необходимое действие совершится само собой, когда придёт его час.
         Но я предположил, что роль того образа,  который я называю своим телом  состоит в том,  чтобы оказывать реальное влияние на другие образы,  а следовательно, избирать один из многих материально возможных способов действия.
         Способы действия, без сомнения, подсказываются ему той более или менее значительной выгодой, которую оно может извлечь из окружающих образов; необходимо, следовательно, допустить, что на обращенной к моему телу стороне, или лицевой части этих образов, так или иначе обозначено, что в них может быть для него полезным.
             
              В самом деле, я замечаю, что размеры, формы и даже цвета внешних предметов изменяются в зависимости от того,приближается к ним моё тело или удаляется от них, что сила запахов, интенсивность звуков возрастает или убывает с расстоянием; что само это расстояние, наконец, представляет, так сказать, ту меру, в какой окружающие тела гарантированы от непосредственного воздействия моего тела.
          По мере того, как расширяется горизонт моего восприятия, образы, окружающие меня, как бы рисуются на более однородном фоне и становятся более для меня безразличными.

               Чем этот горизонт ограниченнее, ближе, тем отчетливее очерчивающие его предметы размещаются в соответствии с большей или меньшей лёгкостью для моего тела коснуться их или привести в движение.
          Таким образом, они, как некое зеркало, воспроизводят то влияние, которое мое тело может оказать на них; порядок их расположения соответствует убывающей или возрастающей власти моего тела над ними. ПРЕДМЕТЫ, ОКРУЖАЮЩИЕ МОЁ ТЕЛО, ОТРАЖАЮТ ВОЗМОЖНОЕ ДЕЙСТВИЕ МОЕГО ТЕЛА НА НИХ.


                *   *   *

                Я хочу теперь, не затрагивая прочих образов, слегка видоизменить тот из них, который я называю своим телом.
       В этом образе я намеренно отсеку афферентные нервы головного и спинного имозга.
       Что тогда произойдёт?
       Несколькими ударами скальпеля рассечено несколько пучков нервных волокон - и больше ничего: вся остальная вселенная и даже все остальные части моего тела остались неизменными.
        Произведенное изменение , таким образом, незначительно.
        А между тем "мое восприятие" исчезло всё целиком.
        Исследуем поближе, что же в сущности произошло.
        Вот образы, из которых слагается вселенная  вообще, вот те из них, которые находятся в непосредственном соседстве с моим телом, вот наконец, само мое тело.

                В этом последнем образе обычная роль центростремительных нервов сводится к передаче движения головному или спинному мозгу; центробежные нервы отводят это движение обратно к периферии.
        Рассечение центростремительных нервов может поэтому иметь лишь один действительно доступный моему пониманию результат, а именно: прекращение тока, направляющегося от периферии к периферии и проходящего через центр; тем самым моё тело лишается возможности получать от окружающих его вещей то качество и то количество движения, которые ему необходимы для того , чтобы затем на них воздействовать.
        Всё это затрагивает действие и только действие.
        А между тем целиком исчезло моё восприятие.
        Что это может означать, как не то, что моё восприятие предназначено именно для того, чтобы рисовать в совокупности образов, в виде проекции или отражения, виртуальные, или возможные, действия моего тела?
        Но система образов, в которой скальпель произвёл лишь ничтожное изменение, и есть то, что я называю обычно материальным миром; с другой стороны, то, что исчезло, и есть моё восприятие материи.
        Отсюда следующие два предварительных определения: я НАЗЫВАЮ МАТЕРИЕЙ СОВОКУПНОСТЬ ОБРАЗОВ, а восприятием материи ТЕ ЖЕ САМЫЕ ОБРАЗЫ В ИХ ОТНОШЕНИИ К ВОЗМОЖНОМУ ДЕЙСТВИЮ ОДНОГО ОПРЕДЕЛЕННОГО ОБРАЗА, МОЕГО ТЕЛА.


                *   *   *

                Изучим это последнее соотношение глубже.
         Я рассматриваю своё тело с его центростремительными и центробежными нервными связями, его нервными центрами.
         Я знаю, то внешние объекты сообщают афферентным нервам возбуждения, которые распространяются к центрам, что эти центры являются местом самых разнообразных молекулярных движений, что эти движения зависят от природы и положения объектов.
                Измените окружающие предметы, перемените их отношение к моему телу, и совершенно иными будут внутренние движения моих воспринимающих  центров.
          Но совершенно иным будет также "моё восприятие". Моё восприятие есть, таким образом, функция этих молекулярных движений, оно зависит от них.
          Но какова же эта зависимость?
          Вы скажете, быть может, что в конечном счёте я не представляю себе ничегоЮ кроме молекулярных движений мозгового вещества.
          Но может ли это утверждение иметь хоть малейший смысл, если образ нервной системы и её внутренних движений, согласно нашей гипотезе, есть лишь образ одного материального предмета, а я представляю себе материальную вселенную всю целиком?

                Правда, делаются попытки обойти эту трудность.

                Мозг изображают аналогичным по своей сущности остальной материальной вселенной, он, следовательно, есть образ, если вселенная есть образ.
          Но так как после этого хотят, чтобы внутренние движения мозга создавали или определяли собой представление всего целиком материального мира, то есть образ, образ, бесконечно превосходящий образ мозговых вибраций, в молекулярных движениях и движении вообще приходится видеть уже не образы, подобные всем другим, а нечто большее или меньшее, чем образ, во всяком случае, нечто, имеющее иную природу, так что возникновение из этого нечто представления было бы настоящим чудом.
           Материя становится чем-то существенно отличным от представления, чем-то, что не воплощается для нас ни в каком образе; ей противопоставляют свободное от всяких образов сознание, о котором мы не можем составить себе никакого понятия; наконец чтобы наполнить сознание, изобретают непостижимое воздействие этой бесформенной материи на эту нематериальную мысль.
           Но истина в том, что движения материи для нас совершенно ясны, поскольку они суть образы, и что нам нет никакой надобности искать в движении чего-либо иного, кроме того, что мы в нём видим.

                Единственную трудность представлял бы тогда лишь вопрос о том, как эти совершенно обособленные, частные образы могут породить бесконечное разнообразие представлений?

                Но зачем ломать над этим голову, если мозговые вибрации образуют часть материального мира, а следовательно, занимают лишь маленький уголок в мире представлений?

                Что же такое, наконец, эти движения и какую роль играют эти образы в представлении целого? - На мой взгляд, тут едва ли возможны сомнения: назначение происходящих внутри моего тела молекулярных движений в том, чтобы подготавливать реакцию моего тела на воздействие внешних предметов, кладя ей начало.

                Будучи сами образами, они не могут творить образов; но они отмечают в каждый данный момент, подобно подвижной магнитной стрелке, положение одного определённого образа, моего тела, относительно образов, его окружающих.
        В общей совокупности представлений значение их вполне ничтожно; но они имеют существенное значение для той части представлений, которую я называю своим телом, ибо они набрасывают в каждый данный момент план его возможного поведения.
        Существует, следовательно, лишь различие в степени и не может быть различия по существу между  так называемой перцептивной способностью головного мозга и рефлекторными функциями спинного мозга.

                Спинной мозг превращает возбуждения, которым он подвергся, во вполне законченные движения; головной мозг продолжает их, превращая в зарождающиеся реакции, но и в том, и в другом случае роль нервной материи состоит в том, чтобы проводить, опосредовать или тормозить движения между ними. Отчего же тогда "моё восприятие вселенной" представляется зависимым от внутренних движений мозгового вещества, меняется вместе с ним и исчезает, когда они прекращены.
              Трудность этой проблемы обусловливается в особенности тем, что серое вещество мозга и его видоизменения представляются как нечто самодостаточное и то, что может быть изолировано от остальной вселенной.
       Материалисты и дуалисты в сущности согласны между собой в этом пункте.
       И те , и другие рассматривают как обособленные определенные молекулярные движения мозгового вещества, и тогда уже одни видят в нашем осознанном восприятии некую фосфоресценцию, которая сопровождает эти движения и освещает их след,а другие развертывают наше восприятие в сознании, непрерывно выражающем на своём языке молекулярные колебания вещества мозговой коры.И в том , и в другом случае восприятию вменяется в обязанность лишь изображать или переводить на другой язык состояния нашей нервной системы.Но разве можно рассматривать живую нервную систему независимо от организма, который её питает,без атмосферы, которой этот организм дышит, без Земли, которую эта атмосфера окутывает, без солнца, к которому эта Земля тяготеет? И вообще говоря, не содержит ли в себе фикция изолированного материального предмета нечто абсурдное, поскольку предмет этот заимствует свои физические свойства от тех отношений, которые он поддерживает со всеми другими предметами, и каждым из своих определений, а следовательно, и самим своим существованием обязан тому месту, которое он занимает во вселенной? Не стоит поэтому говорить, что наши восприятия зависят лишь от молекулярных движений мозговой массы.Скажем лучше, что они изменяются вместе с ними, но что сами эти молекулярные движения неразрывно соединены с остальным материальным миром. Вопрос, следовательно, уже не просто в том, какова связь между нашими представлениями и видоизменениями серого вещества.Проблема расширяется и вместе с тем ставится в более ясной форме. Вот система образов, которую я называю моим восприятием вселенной и которая переворачивается сверху до низу из-за мимолетных вариаций одного привелигированного образа, моего тела. Этот образ занимает центральное место: с ним сообразуются все остальные и с каждым его движением всё меняется, как от поворота калейдоскопа.
   Вот, с другой стороны, те же образы, но отнесенные каждый к самому себе; они без сомнения влияют друг на друга, но так, что результат всегда сохраняет соответствие с причиной: это то, что я называю вселенной.
   Как объяснить, что обе эти системы сосуществуют и что одни и те же образы относительно неизменны во вселенной и бесконечно изменчивы в восприятии?
   Таким образом, вопрос, вокруг которого вращается спор материализма с идеализмом, а быть может также материализма со спиритуализмом, должен быть. по нашему мнению поставлен в следующей форме: ПОЧЕМУ ОДНИ И ТЕ ЖЕ ОБРАЗЫ МОГУТ ВХОДИТЬ СРАЗУ В ДВЕ РАЗЛИЧНЫЕ СИСТЕМЫ, ПРИЧЕМ В ОДНОЙ ИЗ НИХ КАЖДЫЙ ОБРАЗ МЕНЯЕТСЯ САМ ПО СЕБЕ И В ТОЙ СТРОГО ОПРЕДЕЛЁННОЙ МЕРЕ, В КАКОЙ ОН ПОДВЕРГАЕТСЯ РЕАЛЬНОМУ ВОЗДЕЙСТВИЮ СО СТОРОНЫ ОКРУЖАЮЩИХ ОБРАЗОВ А В ДРУГОЙ, ВСЕ ОБРАЗЫ МЕНЯЮТСЯ В СВЯЗИ С ОДНИМ, И В ТОЙ НЕПОСТОЯННОЙ МЕРЕ, В КАКОЙ ОНИ ОТРАЖАЮТ ВОЗМОЖНОЕ ДЕЙСТВИЕ ЭТОГО ПРИВИЛЕГИРОВАННОГО ОБРАЗА?
   Всякий образ является внутренним по отношению к одним, внешним по отношению к другим образам, но о совокупности образов нельзя сказать, что она является для нас внешней или внутренней, ибо внешность и внутренность есть лишь отношение между образами.
   Следовательно спросить, существует ли вселенная только в нашей мысли или вне её, значит поставить вопрос в неразрешимой форме, допуская даже, что входящие в его формулировку слова осмысленны; это значило бы осудить себя на бесплодную дискуссию, в которой термины "мысль", "существование", "вселенная"неизбежно будут браться спорящими сторонами в совершенно различных смыслах.
   Чтобы решить этот спор, надо прежде всего найти ту общую почву, на которой могла бы вестись борьба, а поскольку и те, и другие признают, что мы постигаем вещи только в форме образов, наша проблема должна быть поставлена именно и только в связи с образами.
   Ни одно философское учение не оспаривает, что одни и те же образы могут входить сразу в две различные системы, - в систему, которая принадлежит науке и в которой каждый образ, относясь только к самому себе, сохраняет абсолютное значение, и в систему, составляющую мир сознания; в которой все образы регулируются одним центральным - нашим телом, изменениям которого они следуют.
   Вопрос, из-за которого происходит борьба между реализмом и идеализмом, становится, таким образом, совершенно ясным: каковы те отношения, в которых находятся друг к другу эти две системы образов?
   И легко увидеть, что субъективный идеализм состоит в том, что первая система выводится из второй, а материалистический реализм - в том, что вторая выводится из первой.

         В самом деле, реалист исходит из вселенной, то есть из совокупности образов, взаимоотношения которых регулируются неизменными законами; здесь действия сохраняют строгое соответствие с причинами и характерным признаком является отсутствие центра. другими словами, все образы развертываются в одной общей плоскости, простирающейся в бесконечность.
   Но он не может в то же время не констатировать, что вне этой системы существуют восприятия, то есть системы, в которых все эти образы соотнесены с одним из них, располагаются вокруг него в различных планах и целиком преобразуются при небольших переменах в этом центральном образе.
   Идеалист исходит из восприятия, и в системе образов, которую он берёт как данное, существует один привилегированный образ, с которым и сообразуются все прочие.
   Но как только он задаётся целью вывести настоящее из прошлого или предвидеть будущее, он вынужден покинуть эту центральную позицию, поместить все образы в одной и той же плоскости, предположить, что они изменяются уже не в зависимости от центрального образа, а сами по себе, и рассматривать их так, как будто они составляют часть системы, где всякое изменение строго соразмерно со своей причиной. Только при этом условии возможно познание вселенной, а так как это познание существует, так как научному знанию удаётся предвидеть будущее, то гипотеза, лежащая в его основе, не может считаться произвольной.
   Только первая система дана в нашем наличном переживаемом опыте, и мы верим во вторую лишь потому, что утверждаем непрерывность прошлого, настоящего и будущего.
   Таким образом, и идеализм, и реализм берут за данное одну из двух систем и пытаются вывести из нее другую.

       Но ни реализм, ни идеализм не могут успешно это осуществить, так как ни одна