мятлик у голубятни

1
и с чистыми прудами всё нечисто
и копоть на пречистенке и смоль
и этот вяз и этот дуб плечистый
пе-ре-из-воль

за тем что сокровенен каждый жёлудь
и вязка суверенная смола
и сон ложится памятью тяжёлой
на край стола

но это ты я помню мы встречались
качались ветки клёна у реки
ты был синеголовый осерчалый
тебя несли на берег рыбаки

и верилось с трудом в твоё начало
но ты сошёл на берег и зацвёл
копною незабудок у причала
и жгущиеся принял жала пчёл

ну так и что теперь когда за пеплом
не видно ни иконы ни пруда
тебе ли на древесном на ослеплом
не-со-стра-дать

по жёлудю и вязовой серёжке
по супнице и ложке на столе
замаливай на золотой смоле
осточертелый воздух на земле
и мрак истошный

2
и с тем ещё что голос твой шатун
я на непререкаемом счету

в каком таком бурливом буреломе
ты зябличье растрачивал гнездо
когда тебе несбыточно везло
и в изголовье нежилось а кроме

созвездия присаливали суп
ты был таёжный ненец и селькуп

что сталось с тем чем выло перелесье
чьей белокурой выросло травой
всё то о чём курлыкал куролесил
твой херувимский говор горловой

всему тому чем теплится звезда
я завещаю ласковость гнезда

3
за всех кто ты
за тех что я
за всё чему мы неподсудны
за скрежет списанных посудин
в речных краях

заговорит захороводит
запричитает будь здоров
такая сила половодий
и вводных слов

что безо всякого остатка
на веки вечные
ну-ну
за всё что мы
и куропатка
во рту и
шершень под лопаткой
во-и-сти-ну

***
в предсердии у голубятни
благословенна голытьба
и в подмосковье голуба
грозы набухшая губа
иссушен мятлик
 
я это знаю наизусть
из черноплодных этих уст
в уста смородинные эти
нисходит рассеченье смерти
на дух и вкус
 
мы так стояли озерцо
плыло под нашими ногами
и в небо обращался камень
и всё безвыходно цвело
лицу в лицо
 
и было сдавленно и страшно
не узнавать в тебе реки
и хохотали корольки
как этот клич ни нареки
он – жар и жажда
 
так не беги меня вразлад
предтече почты голубиной
мы обнищало нелюбимы
и нелюдимы нелюдимы
как стыд и сад

***
это не ты не думай
это во мне - скрип
лёгшей под шторм шхуны
с ласковостью внутри
 
это не сад вовсе
волею не твоей
вьёт виноград косы
и голосит пырей

брось же - да чёрт с ними
с нами – крепка снасть
чьё-то ещё имя
у твоего сына
и моего сна

***
и так недолго с чем-то порывать
покуда перерёвана кровать
и в кухне пересолено жаркое
по первому качанию левкоя
прощание и жжённая трава

и свет фонарный между губ реки
и мотыльки и снова мотыльки
и ничего о сломленности ветки
и общего на плоть и дух ребра
за вычетом речного серебра
раскаянье и пение в беседке

и так ещё возможно но струна
предельна - миг и перережет пальцы
по воле лета колокольцы танцы
и прикроватный обморок и соль
за лунный грошик выдержать лицо
и не остаться вовсе не остаться

***
некоторые люди
для меня навсегда остаются маленькими
потому что встречалась я с ними
только в нашем общем детстве
и моя память никогда не видела их после
например лариса из музыкалки
всегда сопливая и по-мальчишески стриженая
хлюпающая всей своей недооформленной носоглоткой
и как будто не поющая вовсе
(в хоре её не бывало слышно
даже если разучивали только её партию по двое или трое)
или анька дубакова из начальной школы
я не помню о ней ничего другого
кроме её разбитого носа
первый наш день здоровья
проводили в классе ритмики
весёлые старты оказались не таким уж и веселыми
анька врезалась в дегтярёва на всех парах
когда вприпрыжку несла яйцо
на мельхиоровой ложке
в другой конец комнаты
нужно было совершить тачдаун
за противоположным краем паласа
и анька бы совершила
если бы не дегтярёв
и не эти жёлто-смородиновые потоки
сырого яйца и крови из её звенящего носа
ещё была какая-то девочка
не помню её имени
мы ходили в гости к папиным друзьям
и она была там
черноволосая кудрявая
с двумя переспелыми маслинами вместо детских глаз
она танцевала что-то нерусское
хотя была слишком мала для того
чтобы знать что такое русское
и что такое нерусское

какие они теперь
эти никогда не выросшие цветочки
эти сгустки горловой слизи и крови
эти электрические мушки
которые я в детстве любила вызывать
растирая глаза до невозможного
осталось ли ещё хоть что-то от них
слюнявых и тонкокрылых
помнят ли они меня
в золотых серёжках-капельках
с накрахмаленным белым бантом
были ли мы все когда-нибудь вообще
сколько ещё пробудем
и где прощение
всему бесповоротному
что мы

***
и это лето нас не пощадит
у буковой щеки остра щетина
и буквенная жжётся скарлатина
и тина вьётся в брешах площадных
но брошенное за борт возвратимо
как воздух этот едко выносим
нет времени и дна за камнем сим
качаются две мачты - побратимы
и корефаны корифеи штормов
на что тебе молчание в огне
предсердия рассержено в котором
незнание и буквы обо мне
и в это лето всё ещё в цвету
ореховом и липовом дослушай
как бесконечно ощущенье суши
у кораблекрушения во рту