8. Насилуют Судьбу ремарки нравов

 (предыдущий фрагмент главы из тома «Генриетта», роман «Миледи и все, все, все»
    http://stihi.ru/2020/06/14/2415  «7. Не к выгоде, а к женскому триумфу...»

Цветы – краса букетов и... венков.
Насилуют Судьбу ремарки нравов.
Не терпят испокон седых веков
в семействе королевском маргиналов
и вправе насылать силовиков,
которые проучат экстремалов.
Любовь карая, проливали кровь
(плоть пряча то ли в яму, то ли в ров),

ценя свои жестокие законы,
монархи и цепные их драконы…
…О том, кто с кем и кто кого сильней,
секрет откроет вновь Полишинель.
Ты – зрелый демократ, он – граф короны.
Он носит яркий плащ, а ты – шинель…
…Велик, кто обретает право кроны
хранить любовь в тени и в тишине.
А кто-то это счастье проворонил:
не близок ни к невесте, ни к жене,
но принят был Хароном на пароме…

…Ещё недавно жив (и   пылко   жив!)
Арман д’Эгмон притом, что был красив
и крепок по-мужски, хандре поддался.
С кем с юности граф только не бодался,

красуясь кучерявою копной!
А нынче, как друзья и предрекали,
любовь воспринималась им, как бой
с самим собой. От самонареканий
душевный потеряв давно покой,
Арман жестикулировал руками.
Тряс даже шпагой в ножнах, как клюкой.

Есть риск обзавестись ещё рогами,
иль посланным быть очень далеко.
А есть и  омут  между берегами:
завистники повсюду – интриганы.
«Без риска балансировать легко ль
между прелатом и его врагами!
Какой бы ни был я на фарт лихой
и подлинно везучий чёрт с рогами,
но как земле не вспыхнуть под ногами?!

Я, больше не расшатывая трон,
барахтаюсь в предательской лохани.
Летит разоблачение ядром,
но бдительней с огнём я в балагане.
Опасность явно чувствую нутром,

но суетно – навязчив, как цыгане –
Амурчик так и   вьётся   комаром!
С любовью этой я держусь на грани!
Не я    один    такой, конечно. Мрём

в интригах мы и войнах. Жизнь как бренность
со Смертью не играет в суверенность.
Мы, графы, смерть как   мясоруба   ждём.
Сознанию близки – я убеждён –
палаческий топор и…  бегства   тщетность…

Быть в Лувре горше, чем за рубежом!
Закономерность это иль нелепость»? –
граф, удручён и на себя взбешён,
родил вопрос: способна ль сдаться крепость

в лице принцессы? Кто ж ему     ответ     даст?!
«На медленном огне я испечён.
Стал самой уязвимой из персон,
допущенных к  тебе,  я, ваша светлость, –

граф мыслил своим мукам в унисон. –
Не жди мою, принцесса, откровенность.
Хоть не грозит тебе   соперниц   сонм,
а мне хранить тебе пристало верность,

я впредь не повернусь к тебе лицом
и в бегстве удовлетворю потребность.
Милей стать дезертиром-беглецом,
чем гонки за взаимностью и ревность»! –

ещё недавно бодрый и крутой,
пришёл к решенью граф, от мук худой.
Пик воли или виды на смиренность?
Несчастный не   поднимет   на смех бренность.
Кому какая выпадет юдоль?

Арман д’Эгмон был граф незаурядный,
но в тридцать молодецких лет злорадно
сердечную взяла в нём волю боль.
На верность даме граф    тяжеловат,   но…
сумела подкосить его любовь.
Излечит, успокоит ли лаванда?

Тот шарм, каким владел Ла Рош-Гюйон,
которым насладится и инфанта,
мог быть в герое, только не в любом,
пусть даже грех снобизма искуплён
хоть как-то в каждом, кто всерьёз влюблён.

Едва ли Бог хотел быть экономней,
принцессу видя в истинной красе.
Чертовски хороша принцесса всем,
чем деву наделить мог Бог по норме.

Чуть в росте обделил, но дюймов семь
прибавки дали туфли на платформе.
Нетрудно воссиять на блеклом фоне.
Красотка для пиров, балов и сцен
что на пленере, что в теснине стен.

Конечно же, завистницы повсюду
пропитывают сплетни ядом слов
и яду сыпанут легко в посуду,
но ангелы хранители с постов
не сходят, жизнь храня от катастроф…

…Хотя вокруг «мужающей» принцессы
шпионы – то ли люди, то ли бесы,
но жизнь – всегда плацдарм для перемен,
где доброе окажется в привесе…

…Сент-Люс, Катрин Монсо, Мари-Мадлен –
доверенные девушки принцессы.
Она подруг любила, и взамен
они ей облегчали в жизни стрессы…

…Милейший мэтр, а не пройдоха злой,
граф нынче мог быть выше притязаний
на Генриетту. С виду доходной,
как блудный гость он шёл без докладной.
Армана  муки  совести  терзали:
сердечно в Лувр его не  вдруг  зазвали…
…Средь фрейлин (молодых всех до одной)
за дверью смех Сент-Люс звучал живой.
В упругом юном теле, а не в сале,
бюст был пикантной частью основной…

…Арман, зол, неулыбчив, сам не свой,
упёрся в дверь (ждала принцесса в зале).
Имел граф норов смелый, именной,
но комплексы – они всему виной –
в   уныние   Армана засосали.
Да, вне хандры (текуще-навесной)
другим   он первый раз тут был весной,
каким его тут знали месяцами.
А ныне граф был, как бирюк лесной.
Пропала жизнерадостность с концами.

Смятенье – в сердце, в мыслях – кавардак.
Он личностью не станет бесхребетной,
но как же угораздило вот так
ему околдоваться Генриеттой!..
            .             .             .
У скромницы Сент-Люс оголены
не грудки, а ключицы. Грудь завесу
имела, уходя под галуны.
«…Ходить в посудной лавке, как слоны –
не хуже, чем в любовь я чью-то влезу…

…Мы счастью своему внимать вольны.
Запрашивать его нельзя по весу…
…Кто там побитый, словно бы с войны,
затёрся в двери?! С виду не повеса», –

мечтательно вживалась баронесса
в амурные иллюзии свои,
а тут-то вдруг, как тощий волк из леса,
в зал кто-то влез и сразу не свалил.

Вперёд простёрши до упора руку,
Сент-Люс не распознала речь по слуху,
а «хмырь» ворчал, не чувствую вину:
– Сержусь я на судьбу-змею-подлюку.
  Не хочется помногу раз на дню
  впадать мне в меланхолию по стуку
  измученного сердца одному.

  Забыть бы всё, но снова страстно льну!
  Преодолеть ли ностальгию-суку?
  Что в Лувре прилагается к досугу?
   Себе вина я на свой вкус налью? –

вошедший улыбнулся грустно. – Злю
   вас новым появленьем? Мне в заслугу…
– Постойте-ка, я вас  не узнаю! –
Сент-Люс не удержала плед с испугу,
коленкой опрокинула скамью. –
   Д’Эгмон! Пришли прогнать печаль и скуку? –

резвушка баронесса впала в шок,
нос к носу встав с осунувшимся графом.
До шёпота упавший голосок
у девушки несвязным стал, корявым.

Усмешка у д’Эгмона на устах
даст фору по сарказму всем двуногим
(как компанейским, так и одиноким).
И в   остальном   он – тот ещё рысак!

Общению с людьми обязан многим,
граф   ловок   был. Попасть ему впросак
могли ль позволить собственные ноги?!
Чуть было не споткнувшись на пороге,
рукой граф ухватился за косяк.
Препятствие граф шпорою потрогал.
Лежало что-то яркое. Пустяк?

Роняет что ни попадя девица,
не веря в назначение примет?
Прикрылась у порога половица?
Тут даже не подумав наклониться,
взошёл на ткань гость, как на постамент,

застыв в апартаментах на границе
(у фрейлины из рук пал на пол плед).
– О боже!  Вы похожи на скелет!
  Как если бы из собственной гробницы!

  А в маске стали мистером бы Иксом.
– Вам, баронесса,   рад.   Что не секрет.
  Всё ждёт меня  принцесса?                – Аж сто лет!
  А вы, видать, не  тот  уже брюнет.
  Вас выловили только что из Стикса?!
  Как можно было так два дня поститься?!
   Арман  д’Эгмон!   Вы   это или нет? –

так, вопреки желанью подольститься,
от графа отшатнулась вдруг девица.
– Не лишний ли для трона я клиент?
По жизни я – устойчивый клеврет

изгнанья прагматизма из традиций.
Нельзя сердечность скидывать в кювет!
Без оной счастье вновь не возродится.
Мной не допет любовный мой куплет.

Наложен   кем  на мой реванш запрет,
не знаю, но дошёл я до кондиций…
– Вы это иль не вы? Не ваш «портрет»!
  Слегка похож, но нечем вам гордиться.

  Оскорблены вы чьим-то словом «нет»?
  Отшлёпал кто-то вас по ягодицам?
  Вас не узнать! Разлука вам – во вред.
  И это  граф?!   Наш бравый экстраверт?!
  Такие лица корчить не годится!
  В ночи не торопитесь охладиться.
  Возможно, приукрасит вас рассвет.

  Ваш постный   лик   похож на ягодицы.
  Вам лишь   Амур  навёл бы марафет.
  Принцесса, потеряв совсем ваш след,
  разыскивать   собаками   грозится,
  а вам, беспечный граф, и   горя   нет!..

  Вы в гости без улыбки?! Без гостинца?!
  Решили, что само всё упроститься?
  Ходили где-то солнцем средь планет,
  как будто и принцессы вовсе нет!

  У вас осенний сплин?! Вы, бросив свет,
  скрывались, не подумав отпроситься!
  Вы, верно, посетитель тайных сект?
  Граф, ешьте хоть   лимон   сейчас – эффект
  на вашем лике вряд ли отразится.
   Хоть лайте! Не   идёт   вам образ шпица! –
как знак того, что девушка резвится,
смешинки озорные из-под век

столь юной баронессы – смех не львицы.
– Вновь собственной же   слабости  боюсь.
  В бессилии мне впору удавиться.
   Я на  себя,  а не на   осень  злюсь, –

столкнувшись с баронессою Сент-Люс,
граф сделался совсем смиренно хмурым. –
  Я с некоторых пор не веселюсь.
  И надо ли дразнить меня Амуром!

  На трёп обычный я не  буду  яр,
  а из всего оружия покуда
   достаточно мне будет только зуба…
К принцессе без доклада в будуар

впустила графа фрейлина, как чудо,
и шёпот встречных фрейлин обдувал
горящий лик героя пересудов.
Кто-кто, а граф отнюдь тут не приблуда!

Граф – дипломат и многим не чета,
преодолевший юные лета
игрок для рода женского опасный –
смутился, тем не менее, ужасно.

Пусть кожа лика сделалась бледна,
гость-завсегдатай  выдохнул,  едва
воззрился со спины на стан прекрасный:
– Мысль о сердечном поприще заразна.

  Будь в жизни у меня приюта два,
  рассчитывать на третий – несуразно.
  Я к вашему высочеству.                – Да-да.
  Арман?! Ну, наконец-то! Маета

  моя от ожиданья не напрасна.
  Мне в мысли сплошь белиберда!
– У вашего высочества беда?
– Да просто я по вас скучаю страстно!

– Сквозь слёзы мне с того скорее ржачно.
  При вас я постоянно обитал,
  но выгляжу в глазах своих невзрачно…
– Дам   шанс   вам. По-английски овертайм.
  Бес, в вас сидящий, вас оклеветал.

  Не знаю, кто кому душевный   врач,  но
  без вас во мне птенец не щебетал.
– Прошёл пешком я не один квартал
  так быстро, словно к вам я нёсся  вскачь, но…

  заметен я Двору, как миг годам.
  Совсем не ко двору я, однозначно.
– О  чём   вы?!                – Утеку я, как вода…
– Арман, вы избегать, как никогда,
  пытаетесь меня, причём удачно!
  Какая вас смущала колготня?
– Свои разлады с бесом я   утряс,   но…
ни для кого я в Лувре не родня.
– Сему вы огорчаетесь напрасно.

  Не то чтоб для меня Двор – западня,
  но это –  ваш  Двор!               – Вы из-за меня
  считаете, что вам тут быть опасно?..
  Как я разочарована! Два дня
  ждала вас, чтоб услышать… мне всё ясно!
  Что ж, ваше отчуждённость так заразна,

  что дух её в меня войти успел.
– На вашем месте я бы не довлел…
  Своя    жизнь у меня: где вскачь, где шагом.
  Увы, не для того я овдовел,
  чтоб жизнь детей-сирот пошла бы крахом…

– Себя не   оправдали   б вы, доверь
  высочество своё я вам со страхом…
  Рассматриваете вы хмуро дверь,
  как будто я подвергну вас атакам!

– Хотя я и не ровня всяким Жакам,
  пускай я  –  королевский   муравей,
  во мне, увы, бурбонских нет кровей.
– Начало предстаёт недобрым знаком.
– Левей  от вас держаться, иль  правей?

  Коль тут моя судьба – нет   крова   в ней.
– Похоже, что звоночек первый звякнул…
– Я здесь – определяясь, что главней:
   нужней  сердечный лёд,  иль как   пустяк   ум?
– Дотроньтесь. Я   теплей   льда и камей.

– У вашего высочества ко мне
  есть дело, что условно справит всякий?
  Я – скромный ваш слуга, но не скромней
  служаки с   королевскою  присягой.
  Конечно же отдать сочту за благо
  долг чести я душой, а дубли – шпагой.

  Всегда был в пользу службы счёт – два-ноль.
  Оставив всю романтику за дверцей,
  я службе отдавался с головой,
  и мысль опережала так зов сердца,
  что всюду укрощала гонор мой
  присяга, что давал я экселенцу.

– Себя сейчас дурёхой из дурёх
  и  пигалицей   чувствую невольно!
  Граф! Может быть, вас кто-нибудь увлёк?
  Прелестных дам, что дышат к вам неровно,

скрыть от меня всех надо поголовно?..
Вас за  рубеж  шлют? Отправляют в полк?
– Нет… но уехать надо… безусловно.
– Добавьте же  ещё   без пауз слово!
  В чём дело, граф?! Никак не взять мне в толк

  причину  охлажденья   напускного.
  А прежде от меня в большой восторг
  вы приходили. Кто ж отторг
  меня от вашей дружбы?! Вот уж ново!..
– Такой упрёк доходит до смешного.

  Притом, что я – отнюдь не фарисей,
  как могут ту достичь безумцы цели?!
  Ведь я – не Одиссей, вы – не Цирцея.
  И мы не Андромеда и Персей.

  Всё проще, но едва ли вам ясней…
  Мне смесью чувств играть – не панацея,
  но это жизнь –  моя.  И помесь – с ней.
– Что было, то и вновь для нас – бесценно.
– По мне вы – королева! Жизнь – не сцена.
– Как славно началось всё по весне!

  Мне до поры, изменчивый вы змей,
  так было с вами радостно всецело!
  В компании не ваших ли друзей
  я словно расцвела и повзрослела!

  И пусть правофланговый всех важней,
  но мне всего милей ваш образ слева.
  Пойдёт на край умело королева,
  как только совпаду я снова с ней.

  Отдаться вся решусь, вам доверяя.
  Оконная преграда иль дверная –
  для нас ведь не преграда?          – Вот-те на!
– Вам дерзкой назовусь, не завирая.
  Отваги мне придаст не сатана.

  Решусь ли на побег, на выезд в   рай   я?
  Мне смелость пробуждённая дана.
  Была я словно   кукла   вырезная!
  Живее становлюсь день ото дня.

  Когда во мне открыли вы меня,
  саму себя тогда я и не знала.
  Познаний столь бесценных времена
  пусть   тянутся  –  мне вечно будет мало!

– Ваш брат король одобрит мезальянс,
  как только вы об этом заикнётесь?
– От брата отрекусь я из-за вас.
– А путь для бегства нам подскажет глобус?

  Мои к вам чувства – некий был аванс, –
  потупив взор, но лик держа анфас,
Арман робел, хотя был вдвое старше. –
  Я, Генриетта, не достоин вас.
  Держаться б лучше мне от вас подальше!

  Пусть будет образ жизни мой бродяжьим!
   Поэтому уйду я, не винясь.
(Граф прежде был известный ловелас,
но эту тему мы не забодяжим.)

– Ужель вот так исчезнете вы с глаз?! –
в принцессе здравый смысл был на страже. –
  Загоним всё в тупик нелепой блажи?!
  А вправе ли бежать хоть кто из нас…
  меня теплом не   удостоив   даже?!
  Решили утвердиться в эпатаже,

  устроив в отношеньях кавардак?!
  Граф, если вы покинете вот так
  меня сейчас, то я сочту вас трусом!
  Забудете меня, чтоб  снова  птах
  себе ловить? И это с вашим вкусом!..

  Сопернице заказывайте гроб!
  Соперниц прокляну! И весь их род!
  Отсох чтоб… как там по-латыни… пенис!
  Вы видите, я вся кипю и пенюсь!

  Быть откровенной – мой теперь черёд.
  Открыта настежь, страсть моя – не ребус.
  Но ей, увы, сопутствует и ревность!
  Коль я вам не нужна, то вы – урод!

  вас другая – вот те на! – берёт,
  не отпущу вас – знайте наперёд!
  Не собираюсь я делить ни с  кем вас!
  Во взоре вашем я читаю скепсис…

  Тоскую   я! Какой же мне в   тоске   приз
  положен в утешение?! Боюсь,
  что вы давно с прелестницами спелись.
  Снимите с моего сердечка груз!
  Вне Лувра вам милей интимный сервис?

– Пустое. Мне и   думать  о других
  не хочется! Что ж, знайте, Генриетта,
  я   люблю  вас! Но признанья миг
  мне дорого. За лето

  понял, что лишь вами обладать
  я, но и этого не вправе
  мне, графу! У Бурбона зять
  быть должен королевской крови.                – Браво!
  Своими именами всё назвать
  решились героически и здраво!
  Ужели завершился наш разлад?!
  Любовь – животворящая отрава!
 

  Миг откровенья   многое   вместил!
– Теперь уж мне следов не замести.
  Но разве я, простак,   достоин   дара?!
– А я всем вас хвалю: что за мессир!

– Лишь в   мышеловке  между нами сыр!
– Судьба   нам, а не   я   вам сыр кидала.
   Коль сердце ваше всё ж не из металла,
   за смелое признание мерси!

   Влюблённой-то что в уши ни вплесни!
   Услышать я давно от вас мечтала.
   Живу я ожиданием с весны…
   И знайте, граф, я вас не отпускала
   И   впредь  не отпущу, коль на весы

   возложена любовь! Страсть озарима
   должна быть счастьем только на двоих.
  Утешу вас, сказав: любовь взаимна.
  Я тоже вас люблю!!! И надо миг

   взаимности, Арман, пока в  пылу   я,
    отдать на откуп страсти поцелуя!..
Мир, расцветая, райских   кущ   достиг
где тайну раскрывал... от сих до сих,
нервируя    шпионку   пожилую…

– Ушам не верю! Иль, о Боже,  сплю   я! –
неудержимо вырвалось, как чих,
из уст мужских. – Люблю! Люблю! – приник
к возлюбленной Арман, её целуя.
Тут и Амурчик, сводник-озорник,
восторженно бы крикнул: «Аллилуйя», –
и даже прослезился бы, воркуя,

но, с кем ни наступал бы бабий век,
дворцовый статус – слабый оберег.
Преграда он какому поведенью?!
Всех прошлых удовольствий опыт мерк
пред новым и казался деве тенью.

Летел за мигом миг. В телах томленье
над разумом одерживало верх.
Французский поцелуй  для утоленья
взаимной страсти – первое кормленье.

«Со всех сторон тебя я обведу.
Со всей   душой  к тебе стремглав иду»! –
так язычки друг дружку трут на пару…
…Желанный ты иль временно опальный –
быть у объекта страсти на виду

не значит сделать страсть взаимно пьяной.
Чужое сердце сколько ни вербуй,
останется чужим. Взаимность – явней!
Но… сказочно стремительно, не плавно

октябрь обратился вдруг в июль.
Мир сделался уютней и шикарней.
С души упал (открыв дорогу к тайне)
пугающе больших пропорций куль.

…Влеченье, поцелуй комплиментарны.
Шокирующе   сладок  поцелуй,
что длительными выстрадан мечтами.
Любовный ураган – не ветродуй.
Влюблённые следов не заметали…

Нет, фактор оберега не забыт.
Всегда найдётся и проявит прыть
тот злопыхатель, что в шпионском тоне
доносом замахнётся на святое.
Но тут влюблённых некому топить.
Подружек-фрейлин у принцессы трое –

безгрешных. Никому из них мастит
не страшен был, как плата за шпионство.
Вокруг и так в избытке вероломства!
Смолчать про честь принцессы очень просто.
Пусть, если что,  король  сестру гвоздит
и хахаля доводит до погоста.
Людовику грозит скандал и стыд...

             (продолжение в http://stihi.ru/2020/06/22/2176)