Бабочка

Я сидел на почти неудобном железном стуле и тупо смотрел перед собой. Ощущение было крайне странное: будто бы кто-то сзади вдарил по черепу с размаху совковой лопатой. Немеющие и слегка подрагивающие пальцы левой руки сжимали внушительной снимок, отпечатанный на толстой плёнке.

В голове по кругу, как заевшая карусель, крутилась фраза врача–нейрохирурга:
– Опухоль в затылочной доле. Опухоль... Опухоль…
Прицепом к этой фразе шла целая когорта выражение том, что эта скотина неоперабельная. Что её корни уже и в мозжечке, и вестибулярном аппарате, и где–то там ещё. И даже, если повезет, хотя в лотерею я никогда не выигрывал, и опухоль окажется вовсе даже не раковой… Врач «обнадежил»: она меня по-любому «задушит» через месяц. Самый максимум – через полтора.

Всё, memento mori. А ведь, блин, жизнь только начала налаживаться. Я успел более-менее закончить ВУЗ, устроиться на хорошую работу, жениться. У меня, даже, скоро будет ребёнок. Хотя, нет. Я не успею. У моей жены будет ребёнок.

Вот как ей сказать? А что сказать родителям? Мама, поди, разрыдается. А бабушке? Нет, им–то точно нельзя. Иначе, не дай Бог, их инфаркт будет на моей совести.

За этими размышлениями меня застал врач.
– Значит, смотри, – начал он по-свойски. – Если будет голова болеть, вот эти витаминчики попей.
Доктор подчеркнул строчку на бумаге.
– Если будет плохо. Прям, туши свет, на «скорую», и к нам.
Я, молча, кивнул. Сомневаюсь, что я его слышал.
– Ну, а через год, – он слегка запнулся. – Если всё будет хорошо: приедешь, сделаем ещё один снимочек.
– Как может всё быть хорошо? – я был на грани истерики.
Пальцы сами набрали номер отца. Гудок, второй, третий…
– Алло…
– Пап, привет, – как я ни старался, мой голос оставался взволнованным.
– Что-то случилось, Мишкин?
– Да чего-то на душе тяжко, – соврал я.
– Сходи к батюшке.
– Думаешь?
– Уверен.
– Ладно, спасибо, пап.
– Давай, будь здоров.
Отец был, по привычке, лаконичен.

– Отче, я, – начал, было, я, когда храм опустел.
– Не волнуйся, – глаза священника источали уверенности желание помочь.
– В общем, я умираю. Мне жить месяц-полтора.
– Ну, какой быстрый. Это, поди, не нам с тобой решать, – улыбнулся батюшка.
– Вы думаете, врач ошибся? Или соврал? – я ухватился за его слова, как за спасительную соломинку.
– Нет. Просто, не решай за Него, – батюшка поднял палец в потолок храма. –  Всё может кончиться, или продолжится далеко не так, как ты себе напридумывал.
– Но, мне страшно, – я не стал лукавить и юлить.
– Твой страх понятен.
– А что же мне делать? – голос невольно вздрогнул.
– Для начала, давай-ка ты придёшь на исповедь, как полагается. Три денька попостишься, почитаешь Каноны, в субботу вечером на службу, ну, а утром, естественно не кушамши, на исповедь, да на Литургию.
Я сидел и только кивал.
– Вот и славно. А там посмотрим. Ну, ступай. Ступай.
И священник благословил меня перед уходом.

Ни жене, ни отцу, ни, тем более, маме с бабушками я ничего не сказал. На расспросы домашних ссылался на проблемы на работе, которые были. Так что, я не врал. Просто берёг их своим молчанием. Хотя, в глубине души, понимал, что будь я на их месте, то такие вещи про родного человека хотел бы знать.

С тяжелым сердцем я дожил до утра в воскресенье. По приходу в церковь, я встал в сторонке. Тогда же началась исправить я не смог удержаться, и разрыдался. Я давился собственными соплями, понимая, сколько дерьма я сделал, и как мало осталось времени, чтобы за это извиниться и исправиться.

Священник, как добрый дедушка, выслушал, не перебивай. Потом забрал бумажку с написанными мною грехами, и пока её рвал, произнёс:
– Всё образуется.
Я склонил голову, и батюшка произнёс надо мной чин отпущения грехов. И когда он закончил, я вдруг ясно понял, что мне делать дальше. Я всё осознал, я и сердце успокоилось.

После Литургии из храма вышел уже совсем другой человек.
– И пусть. Не важно, сколько мне осталось, главное не ныть, а продолжать жить. Для того, чтобы успеть сделать многое. Для того, чтобы моим любимым и родным жилось хорошо, и…

Я проснулся. Всё это было сном.
– М–да, приснится же что такое.

Но внутри всё ещё теплилось осознание того, что я знаю, что мне дальше делать. Повторное МРТ показало, что это была вовсе не опухоль, а всего лишь особенности развития мозжечка. Как говориться, на скорость полёта не влияет. Да, я не болен, и я не умираю.

И если вы всё ещё не поняли, я вам только что рассказал абсолютно реальную историю.
 
«У бабочки всего лишь день,
Последний день, чтобы влюбиться и умереть,
Но она сидит в закрытой банке,
Из неё можно только смотреть
Как улетают далеко
все кто был с нею рядом…
Бабочка долбится в стекло –
Ей больше ничего не надо.

У девочки всего лишь день,
Последний день, чтобы влюбиться и умереть,
Но она сидит в больнице у окна,
Из него можно только смотреть,
Как убегают далеко
Все кто был с нею рядом…
Девочка долбится стеклом –
Ей больше ничего не надо!

Свобода придёт к ним лишь со смертью,
Хотите верьте – хотите не верьте…
Но ещё не поздно освободиться –
Разбить банку, сбежать из больницы!
Чтобы умчаться далеко,
С теми кто будет рядом…
И это сладкая свобода,
А больше ничего не надо!»

Lumen – Бабочки


Июль 2019 г.