Стоимость трусости

Я ждал, скучая. Максим всё ещё не пришёл. Обычно, чтобы подняться на предпоследний этаж, где я жил, моему другу требовалось полторы-две минуты. Ну, это если на лифте. Окей, допустим, что сегодня лифт не работает, что бывает нередко. Тогда ему нужно минуты три–четыре. Ну, хорошо – пять. Но это уже с запасом.

Вернувшись из коридора в зал, я бросил взгляд на настенные часы. Макс позвонил в домофон уже больше семи минут назад. Странно, где его черти носят? И нет, дома, при родителях, я не матерился.

Когда пошла уже одиннадцатая минута, мне стало даже слегка тревожно. Кроме меня в этом подъезде у Максима не было ни друзей, ни знакомых. А это значило, что зайти кому-либо поболтать он не мог, от слова совсем. Внутри противно похолодело. То самое ощущение, когда начинаешь, что называется, прямо жопой чувствовать, что происходит (или должна произойти) какая-то фигня.

Я вышел в «предбанник». Так мы называли часть подъезда, в котором было всего две квартиры: наша и соседей. Я вышел, и прислушался. Нет, никто не ждал за дверью. По крайней мере, было очень тихо. Постоял с полминуты в ожидании ну хоть чего-нибудь. Ничего не произошло, вообще. Переборов волнение, я приблизился к двери в подъезд, и аккуратно приоткрыл её.

Дверь предательски скрипнула, как расстроенная виолончель еврейского музыканта.
– Снова негодяи лампочки повыкручивали… – чуть слышно произнес я и тут же осекся. До моего слуха долетели звуки какой-то… Сложно сказать… Борьбы что ли?

Этажом ниже, и через один этаж, и ещё ниже света тоже не было и в помине. Каждый лестничный пролёт отбирал у меня больше времени, чем обычно. Отмерив неспешным шагом двадцать пять ступенек, я стал гораздо отчетливее слышать те звуки, что беспокоили меня ранее.

– Гони бабки! – произнёс грубый низкий голос.
Череда глухих ударов из темноты следующего этажа.
– Сколько их у тебя? Все давай! – произнёс уже другой голос, и снова несколько глухих ударов, перемежающихся с хрипами и криками боли. На секунду мне показалось, что я в голос человека, кричавшего от боли, я узнал своего друга.

На негнущихся ногах, но максимально тихо, я вернулся к себе в «отсечку» и закрыл за собой дверь. Уперевшись в дверной косяк, я метался между вариантами своих дальнейших действий. В моей голове состоялось собрание, на нем присутствовали Совесть, Своекорыстие и Страх.

– Ну, и кто ты после этого? – в голосе Совести слышалась сталь. – Ты же последняя сволочь…
– Не слушай её! – резко оборвало оппонента Своекорыстие. – Всем на всех насрать. Тебе просто показалось. Это не мог быть голос Максима.
– Может, расскажем маме? Или папе? Или, на худой конец, вызовем полицию? Мы же не вернемся туда, правда? – голос Страха дрожал. Казалось, что ещё немного, и он расплачется.
– Так, всем заткнуться! – прокричал я мысленно.
– Чувак, ты не понимаешь… – начало Своекорыстие.
– Иди в жопу! – огрызнулся я.
– С–с–согласен, – прошмыгал Страх.
– Кто-нибудь, дайте ему салфетку! Ненавижу, когда над ухом сопли на кулак наматывают.
– Молодец. Я в тебе не сомнева…
– Ой, вот только ты не начинай!? – одернул я Совесть. – Лезешь всегда, когда надо, и не надо. Всем тихо! Я думаю.

Прошли долгие минуты. Может быть, пять, а может, и все десять. Не знаю, видимо, Совесть всё же победила, или… Да Бог его знает…

Правая рука нащупала тяжёлый предмет, стоящий у двери. Это был брусок около полутора метров в длину, узкий к низу и расширяющейся к другому концу (я пытался выстругать себе меч). Как только рука ощутила тяжесть дубинки, сердцебиение слегка унялось.

Стараясь не шуметь, я снова преодолел те же двадцать пять ступенек. Глядя в темноту, сжимая импровизированное «оружие», я сказал нетвердым голосом:
– Макс, это ты?
Возня и шорох прекратились.
– Максим?! – мой голос стал громче и увереннее.

Внезапно послышались шаги вниз по лестнице. А через мгновение лифт заработал. Я поспешил подняться на свой этаж. Опередить кабину лифта мне, как не странно, удалось.

Когда двери лифта разошлись на моём этаже в стороны, я увидел моего друга. Его лицо было мало похоже на привычное человеческое: кровавое месиво вперемешку с начинающими окрашиваться в яркие цвета синяками. Завершало картину отсутствие зубов. Не всех, конечно, но всё же.

С тех пор прошло очень много времени. Слишком много. Мой друг получил тогда множественные травмы, провёл в больнице две недели, его семья потратила много денег на реабилитацию. А я? Я так и не смог признаться ему в том, что я в тот момент струсил. Убежал, зассал, испугался.

Тех подонков, конечно же, нашли, осудили, и они провели положенное время за решеткой. Они уже даже успели выйти. И жизнь, вроде, теперь идёт своим чередом, вот только…

Только у меня по сей день в душе ощущение, что я не достоин его дружбы. Что я – последний предатель. И как бы хорошо могла бы сложиться судьба моего друга, если бы не моя секундная слабость и трусость. Я не знаю, может быть, именно эта ситуация, и помешала моему другу совершить что-то хорошее, большое, вечное. Не знаю. Я не могу это оценить. Но я уверен точно, если бы я тогда сразу «вписался», что называется, и помог ему – жизнь была бы другой. Его жизнь была бы ярче и лучше. Я в этом абсолютно уверен.

P.S. Знаете, что самое страшное в этой истории? То, что она абсолютно реальна и произошла именно со мной. Это своего рода исповедь.


Май 2019 г.