О Марине Цветаевой. 26 сентября 1911 г

Сопоставляя записи, письма и факты, описанные в мемуарах, можно попытаться восстановить события одного дня, пофантазировать о том, как он мог пройти. Можно почувствовать день начала XX века так, как будто он хранится в нашей собственной памяти, хотя от него нас отделяет почти почти 109 лет...

26 сентября 1911 г. (по старому стилю) Марине Цветаевой исполнилось 19 лет. Точно известно, что празднование Дня рождения – было. Об этом Марина сообщает в письме Максимилиану Волошину чуть позже – 1 октября. (Макс в это время в Париже.)

   «26 сентября было Сережино 18-летие и мое 19-летие. Это был последний день дома без папы. Мы сидели вчетвером наверху у Айзы при канделябрах, обжирались конфетами и фруктами и вспоминали нашего незаменимого Медведюшку. Мы праздновали за раз 4 рождения – наши с Сережей, Асино, бывшее 14 сентября, и заодно Борино будущее, в феврале. Как бы ты на Асином месте вел себя с Борисом? Ведь нельзя натягивать вожжи с такими людьми. Как ты думаешь? – Из-за мелочей. – Напиши, если хочешь, об этом твое мнение. Ты ведь знаешь людей!» (1)

На фотографии (2) мы видим именно то, о чем по горячим следам писала Марина: не пирожные, не какие-то другие сладости, а именно фрукты и конфеты! Логично предположить, что фотография сделана в тот самый знаменательный день празднования «4-х рождений». А кто же фотографирует? Это явно не папа! Да Иван-то Владимирович еще в июле уехал в Германию по делам Музея (3). В конце августа он почувствовал резкое ухудшение здоровья. Ему пришлось провести целый месяц в больнице в городке Штрелен недалеко от Дрездена.(4).Возвращения папы ожидают завтра, а сегодня – еще одна встреча вчетвером.

Вряд ли приглашали профессионального фотографа. Легко определить, что его роль исполняет Борис Трухачев – 19-летний возлюбленный Аси. При этом надо вспомнить, что в те далекие годы не было мобильных кино-фото-камер на длинной палочке. Невозможно было сделать селфи. Не было и фотоаппаратов типа «мыльница» с автоматическими настройками. Еще не изобрели небольших компактных  аппаратов в кожаных футлярах, которые можно было положить в сумку или повесить на шею. Но в доме Цветаевых было много новинок техники. Среди них нашелся и фотоаппарат. Скорее всего, это был большой, деревянный ящик на треноге, с фотообъективом, который выдвигался устройством, похожим на «гармошку». Фотограф прятался под плотной черной накидкой и сообщал: «А сейчас вылетит птичка!» И «птичка» с громким хлопком вылетала!

В Трехпрудном переулке, в милом доме, сложенном из прекрасных сосновых бревен темно-шоколадного от времени цвета, осенью 1911 г. солнце уже не заливало комнаты, потому что летом напротив него вырос 7-этажный дом. Комната экономки Айзы на втором этаже так же стала темновата. Профессионалы знают, как непросто сделать качественный снимок в комнате с низкими потолками, в удаленном от окна углу. Скорее всего, у Цветаевых нашлась и магниевая лампа-вспышка, которая в момент съемки дала достаточно света. Все параметры экспозиции – величина раскрытия диафрагмы, выдержка, расстояние – выставлялись вручную. Хочется пофантазировать и предположить, что молодежная компания долго спорила, какие цифры выставлять на шкалах. А расстояние до «объекта»?.. Предположим, 3 метра от кого отсчитывать? От Марины в дальнем углу «кадра» или от Аси, которая гораздо ближе? То-то ребята веселились! Представляется, что они испортили целую пачку фотопластинок – на всякий случай! Хоть один из негативов окажется качественным…

Сережа весел, Марина внимательна, а вот Ася явно грустна. Почему? Может быть, юной девушке хотелось бы, чтобы осталась фотография, где она вместе с Борисом? Но день-то – рождения Марины и Сережи! Борис по-настоящему отпразднует свое 20-летие позже, в феврале 1912 г. Справедливости ради надо уточнить, что настоящий день рождения был только у Марины. С.Я. Эфрон родился 29-го сентября 1893 г. Он станет виновником семейного торжества только через 3 дня. Но Марина любила подчеркивать их с Сережей рождение в один день, хотя и с разницей в год.

Может быть, и существовал вариант этого же снимка, где Ася и Борис рядом. В судьбе Анастасии Цветаевой было множество переездов и арестов. Ее семейный архив не раз изымался. Хочется верить, что когда-нибудь в хранилищах бывшего НКВД «всплывут» ее проза, стихи, дневники, семейные фотографии…

А тогда не зря Марина беспокоилась и спрашивала у Макса Волошина совета для младшей сестры. О том, почему настроение было безрадостным и тревожным, оставила воспоминания сама А.И. Цветаева.

   «Я не понимала, что происходит меж нас с Борисом. Я чувствовала вину перед ним. В нем проскальзывала тень неуловимого раздражения (уловимого – мне!). Я измучила его? <…>
   Да, меня радовало, мне льстило, что Марина так оценила Борю, нежно дружит с ним, что оба – и она и Сережа – так восхищенно к нему отнеслись – но – как я могла объяснить им свою тоску, сама ее до конца не понимая? Я была несчастна, не обвиняя никого.
   Все шло как шло, чувства изменяли друг друга в постоянной метаморфозе – а в итоге была печаль. В этом тоже ничего незнакомого не было: так было с детства.
   Сетовать – не на кого… И все-таки непонятно, почему ушли те – зима, и весна, и начало лета – дни радости (они же были настоящим счастьем!) общенья с Борисом, то высокое душевное и умственное волненье познаванья друг друга, касанья к иной душе? Откуда эта… усталость? И у него – тень раздражения. Какая-то тень вражды.» (5)

Ася, которой едва исполнилось 17 лет, была грустна не из-за мелочей, а по причинам глобальным. Почти ровно через 8 лет, около 10 ноября 1919 г. (вероятно, по ст. ст.), М. Цветаева напишет в записной книжке, которую в то далекое время, 3 декабря 1911 г. (6), ей подарила Ася:

   «– Ася уезжала за границу с Борисом – мы только что провели вчетвером: Ася, Борис, Сережа и я – восхитительный, волшебный месяц в Трехпрудном – сколько сладких пирожных – всё время сладкие пирожные! – и сколько стихов – всё время стихи! – и сколько любви: наша влюбленная дружба с Асей («неразлучные») – и наша – навеки – любовь с Сережей, и Асина шутливая нежность с Сережей («Сереженька» – «Аинька»), и моя – настороже – галантность с Борисом – и увлеченность – несмотря на разительную разницу – друг другом Сережи и Бориса – и каток – и вечера в темном папином кабинете с бюстом Зевса и страшными рассказами – и папа заграницей! <…> – и мы одни – вчетвером – крест на крест любовь! – веселые глаза и крайняя корректность сообщников…»(7)

Да, звучали стихи! Что читала Марина в свой день рождения? Конечно, что-нибудь новое. В те годы она еще не ставила даты под стихами, но об этом можно пофантазировать, предположить по смыслу написанного, пока не будут сделаны новые открытия относительно времени написания ранних стихов. Приблизительно в то время появляются стихи «Домики старой Москвы» и «”Прости” волшебному дому», в современных изданиях условно помеченные 1911-м годом. А еще Марина могла прочесть свое «программное» стихотворение «Молитва», написанное в день 17-летия ровно 2 года назад, в Тарусе: «Христос и Бог! Я жажду чуда…».
 
Вряд ли молодые люди в ближайшее время занимались проявлением негативов и печатью фотографий. Слишком насыщенной была середина осени: возвращение папы, разговоры с ним о замужестве и переезде, сам переезд… Скорее всего, они сдали негативы в фотоателье.

Радостно и трогательно видеть всех четверых юными, почти беззаботными, счастливыми. Даже Асина печаль – счастье. Ведь было много ожиданий. Эта фотография – одна из немногих сохранившихся, где сестры Цветаевы еще на пороге взрослой жизни, с любимыми куклами в руках. Ровно через год Марина и Ася так же, как сейчас кукол, будут держать на руках своих первенцев – Андрюшу Трухачева и Ариадну Эфрон. Но сегодня, 26 сентября 1911 года, до этого еще далеко…

10 июня 2020 г.

**********************
Примечания:



************

Публикация на Проза.ру    https://proza.ru/2021/01/27/1583