Время

Время, которого у нас нет, дороже фигур, которые у нас есть.
М.Таль

Если постельное белье погладить и сложить, оно занимает в шкафу гораздо меньше места. А если в нем не копаться, то его практически не заметно. Белья и былья к сорока годам накопилось столько, что никаким искуплением красных коней уже не обойтись. Кони на доске были только у меня, и те черные. Соперник имел преимущество двух слонов и опасно атаковал на ферзевом фланге, мне оставалось лишь обороняться, маневрируя ладьями на последней линии. Скованность ощущалась во всем: в позиции на доске, мыслях, эмоциях. Чувства атрофированы, темы заболтаны, слов нет.
Яшкин, Яшкин, что ж ты вьешься над моею головой… Как тебя отвлечь, родной? Время, время… Можно убить желание, можно убить насекомое, можно убить человека, сложнее всего убить время. Убить человека! Яшкин! Яшвин! Ликарь ты мой булгаковский! Я убил!
- Я убил! – начал я и сделал тихий ход крайней пешкой на одно поле.

- Бля буду, Еблантий! Как ты достал со своей потенциальной энергией! Ну, пойдем на софу, что ли, - сказала тучная женщина неопределенных лет и, распуская засаленные волосы, поковыляла в направление разобранной кровати, такой же разобранной походкой. За ней засеменил Гена Маренюк, поджарый дядечка, явно южных кровей, этакий суржик донского «ряженого» казака и еврейской изворотливости. Гену в Я*** называли не иначе как Еблантий из-за вечных припрашиваний «добавить ему оптимизма» или «перевести его потенциальную энергию в кинетическую». Похоть Еблантия границ не знала, иначе никогда бы он не оказался на Хронёвке и тем более на Лосте Щетининой. Хронёвкой называлась съемная изба на окраине города, где собирались побухать, покурить и пообщаться адепты свободной любви, древние неформалы и прочая неприкаянная шелупонь - все они здесь были «случайниками», кем в общем-то и являлись. Курили, понятное дело, не только сигареты, а пили так и вообще, что бог пошлет, рассуждали о разном, в том числе иногда и о том, какой стеклоочиститель вкуснее, а от которого меньше чернеет кожа. Лостой Щетининой слыла ни кто иная, как мамка приходящего на хату местного кордебалета. В 26 лет она уехала за приключениями из родного города, где курсирует автобус номер один по маршруту «Лоста – Щетинина», проезжая каждый раз мимо мужика с кейсом. В мужике люди узнают поэта Рубцова, в кейсе узнают перфоратор. Ничтоже сумняшеся наша знакомая взяла себе имярек автобусного маршрута и по номеру оного провозгласила цель быть всегда и во всем первой. Я*** встретил молодую авантюристку прохладно, но в дом пустил, даже немного обогрел и подкинул на сладости. Сладкое сыграло злую роль в судьбе Лосты, за три года в новом городе она приросла не только полезными знакомствами, но и просто приросла.
Да, действительно, можно убить желание, можно убить насекомое, можно убить человека, сложнее всего убить время. Еблантий в ожидании прихода случайников занимался именно этим:
- Лоста, а почему Хронёвка?
- Да потому что все мы тут хрони гидролизные и пьяни голимые. И сини безшаботные. О! – женщина резко повернулась в сторону дверей и радостно вскрикнула, - вот и посланцы пришли! Будет кого за винищем послать.
Вошедшие две девушки разных полов, ничуть не сконфузившись, прошли, не снимая обувь, в комнату. Черненькая, с выбритым виском, села на колени к рыжей, обе закурили и последняя процедила через губу:
- Щас, погодь, покурим, сползаем, не гони. Кэш сегодня имеется.
Черненькая, не смущаясь, поцеловала подругу в губы и, лениво вильнув попой, побрела гладить кота. Серополосатый носил гордую кличку Матраскин, к людям особой нежности не питал, но в те дни, когда на Хронёвке водилась провизия, заглянуть на огонек не брезговал.
Лоста в предвкушении выпивки суетливо убирала со стола пустые стаканы, хотела даже сменить газету на свежую, но передумала.
- Ну чё, вы одни сходите? Или вон, этот, - Лоста кивнула в сторону Еблантия, - поможет бухло дотащить.
Еблантий услужливо вскочил со стула и застыл в полупрогибе. Прогиб был не зачтен:
- Сами справимся! – отрезала черненькая.
- Оки, Леночка, как скажешь. Жрачка есть. Бомж-пакеты, майонез, сосиски остались, так что не заморачивайтесь.
Пригорюнившийся Еблантий – он рассчитывал выклянчить у богатеньких лесбиянок «полтосик на телефон» - прогундосил под нос:
- Вот ведь, куда жизнь катиться, вот они, изменяемые константы. Вот они, о, темпора, о, морес. Вроде и дамочки, вроде и симпатичные, а не пойми что на деле-то.
- Да тебе-то какое до них дело, шлягер ты писюкавый! Мало тебе меня, маньячина адлерская, ты еще и жалеешь, что девки не под твой агрегат оказались. Тебе только ням-ням и тык-тык надо, злыдень ты лярвовый. Тьфу, уйди, террорист! И не подлезай, даже на коленях приползешь - не прощу.
Еблантий, выслушав эпатажный спич госпожи Щетининой, послушно ретировался в дальний угол комнаты. Он понимал, что ненависть и презрение экзальтированной подруги улетучатся после второй-третьей рюмки и не провоцировал.
Однако через минуту не выдержал:
- Лоста, ну чё ты, хватит заниматься перистальтикой.
- Чем-чем, бля?
- Харе, говорю, высером заниматься. Малые насаются, а мы так и будем по трезвяку тухнуть? Давай я сгоняю за водчанским!

- И вот, - оборвал я повествование прямо на середине, - всех их я тогда и убил.
Яшкин сидел бледный, черные мышиные глаза его, казалось, выкатились еще больше и он напоминал нетопыря, натолкнувшегося на неожиданную преграду. Что ж, господин Нетопырь, или так – Нектопырь, время на партию у Вас истекло, флажок упал, Вы проиграли, сударь.
Я зачем-то добавил, что убил еще троих-четверых, но уже при других обстоятельствах, встал, поклонился и вышел. Нектопырь Яшкин не сдвинулся с места.
Я убил. Я действительно убивал их: Лосту, Еблантия, этих лесбиянок. Я убивал продавщицу Лиличку, убивал бомжа и сумасшедшую, убивал других добропорядочных граждан. Убивал. В своих рассказах. Я убил.
Я убил время?