Часть III

Облупившийся цоколь дома.
Я купаюсь в папиной ладони.
Фотоаппарат.
Отсутсвует смрад
палёной резины.
Моментальное фото.
Мой смех запечатлелся
в глухом мгновении.
Мама выглядит
невинно счастливой.
Потом я буду
сидеть в ванне
до посинения.
На предыдущий
день рождения
я не ел торта,
ведь пока мне
нет ещё и года.
Но каждый последующий
будет с половиной силы.
От прерогативы
хладных вод
воет корабельный корпус.
Внемля тоске
невыразимой.
С языка моря
грубого помола
солоновато
слетает колкость.
Я никогда не видел моря,
глазами
безвести пропавшего
в зыбях трясины.
Но видел ничто
глаза в никуда
разинув.
И мама ещё
совсем молода.
Ось планеты
выбивает Землю из-под ног.
Я уже в таком объёме
солёной воды наглотал,
что меня
реанимирует осьминог.
Альбом для рисования.
Сначала визуально
мироздание
формулирует трещину.
Гляди в оба.
Но с чужого плеча
не прикидывайся дурачком.
Если знаешь, как это,
загнутый ноготь
с противоположных сторон,
значит ты хотел,
как и я
досконально изучить женщину,
при этом не став
её лечащим врачом.
Завод, где делают масло.
Около слонялся попусту.
Иди погуляй.
Завод, куда везут семечки.
Влюблены в этот запах
чёрные тучи ворон.
И я оставил без части суши
надорванный глобус.
За нагоняй.
И начал носить на запястьях
шерстяные фенечки.
Ими цепляясь
за мишуру людей,
из-за чего схожу не на своей
рельсами самости
опустошая автобус.
Это искусство -
трусливый бунт.
Равномерный стук поездов,
их внезапные голоса.
Тихорецкая ветка.
Я сплю.
Как и шерстяная собака
с длинной мордочкой.
Долго объяснять.
Дрожит птицей, неволит чудеса,
грудная клетка.
Футбольные фанаты
проникают
в спальню форточкой.
По меньшей мере,
хорошо, что хоть гол
в футболе редко.
Ужин из магазина.
Целлофановый пакет
в пакете в пакете в пакете.
Жизнь человека -
отнюдь не красива.
И лучший мой день
петухи
спугнут на рассвете.
Папа уже мёртв.
Я видел его в гробу.
В его лучшем чёрном
бархатном костюме.
Я бы завещал свой труп
институту поэтических наук,
а папа просто взял
и умер.
Сейчас же пусть
находит силы память
впредь не забыть
всего о нём.
Теперь справедливо
и многогранник
могу назвать я
мыльным пузырём.
Шкура барана
на кресле в зале.
Шкафы с книжными полками,
стеллажами по правой стене.
На собранном диване
мой брат.
Скользкий типаж “конокрад”.
Он ничего не чувствует.
А я чувствую,
что он не брат мне.
Голова не на месте.
Смотрю тупо перед собой.
Ряженый человек
в сутану священника -
отличный актёр
с плохой ролью.
Вилкой в розетке проверяю.
Пропеклась ли голова
картофельной золой.
Жизни дали ток.
Изголодавшейся земной солью.
Когда-то в этой беседке
я пил чай из мелиссы.
Много позже
наступят сигареты с ментолом.
Это как раз тот случай,
когда даже если
будет дом у Алисы,
то у неё всё равно будут
не все дома. 
В классе “эконом”.
Переносный смысл
воспринятый буквально.
Теперь там рыдают
чужие люди.
Слишком райский уголок.
Уснувшего под
кокосовой пальмой
уже ничто не разбудит.
Но даже капля
требует глоток.
Я жанрообразующий оптимист.
И ты кругом. Оглянись.
Бактерии делятся тайной.
Под чёртовы колёса
прыгают голые груди.
Иногда поверх
нормального зрения
очков пара.
Первые его портят,
вторые равняют
до приемлемой нормы.
А моя запотевает
безлинзовая оправа,
чтоб даже мысленный взор
мылил
резкое черчение мыслеформы.
Жареная рыба.
Лепные пельмени. Костыль.
Бабушка. Мать отца.
Конвейер заботы.
Я был на второй скамейке
запасных с конца
для титулованной внуком
особы.
Настолько тяжёлые роды,
что лучше бы обратно
в небытие плоду
попятиться.
Она умерла
без ружейных залпов и груди.
Мне не забыть простыни
на ней в комнате с пианино.
У него безвкусно
солёные клавиши.
Вся музыка ушла
сквозь пальцы мои.
Нотная безграмотность.
Неприятие
всего золота мира.
С востока на запад,
одиннадцать шагов.
От окна до окна -
дуэль света с тенью.
Моего детства худо-бедно
покосившееся шато,
хоть подоконники уже давно
не тождество средостенью.
Но так бывает, что
снося подчистую дом,
аргумент не слишком весом,
чтоб изгнать из него
привидение.
Политика. Семья.
Огорчение. Освобождение.
Моё место мрачно и зыбко.
Трудно закончить предложение,
когда имел недальновидность
предложить
работу ошибкам.
Контроль качества.
Я не хочу учиться.
Не тратьте силы.
Тётя Света - "Властелин колец".
Тётя Галя - "Девочка на шаре".
Пока невозможно представить,
что героям книг,
то есть кладези знаний,
суждено против меня
ополчиться.
Порой мне есть о чём
поговорить с тем,
кто не читает книг.
Ограждает от искусственности
честность в искусстве.
Долой шпаргалки спектра тем,
я неограниченный ученик.
Полный сбор озноба
в разгоряченной кузне,
плодам которой козни
не учинить.
Только если подробностей
не опустим,
даже в порядком
разнузданный миг.
И я не нарочно
подчёркнуто грустен,
не в качестве гида
на этой экскурсии,
просто я следую туда,
куда заведёт меня дневник.
Чтобы от полуложных
впечатлений
у меня возник двойник,
чуть более несчастный,
мира иждивенец,
если кто вдруг сравнит.
В идеале пусть ему
выносят вердикт,
что, мол, шизофреник.
Таким образом,
я смогу быть,
лишь одним
из ни в чём
неповинных расщеплений.
Виноград сохнет,
стареет
изборождённый морщинами,
как непригодный в пищу изюм.
Смерть всего веселее,
только пока ты
безалаберно юн.
И твоей зиме светит июнь.
Что пока не вхож
за ленту оцепления сомнений.
В ярчайше
ослепительном свету
мы ещё не приноровились
отбрасывать тени
солнечных сплетений.
Отхаркивая сгустком черноту.
Разлинованы по мере
поступления
рвотных масс к кадыку.
Леность. Праздность. Тленность.
Кроличья лапка.
Молчаньем зову ассистента
оперировать краткость.
Пристроенная времянка.
Держу пари,
печная труба вела к камину,
но дежурят дни
над репродукцией картины.
Летоисчисление не с вокзала,
а с полустанка.
Оригинал языка в крови.
Края подлинника
синтетическим аналогом
солнца палимы.
Не все выкорчены пни,
ведь я отлично помню,
как вдали,
сник
силуэт Полины.
Тогда, мне за шиворот
уполз тарантул.
Почему именно я проверял
осёкшуюся петарду
в мякише пластелина?
Жест воздетой руки.
Толкует радушного кассира,
как человека
всем естеством
коррелирующим
с ловлей бумеранга.
А моя рука
всё так же
бросает невод.
И наглаживает
против шерсти небо,
хотя, как минимум, одна
безвозвратно
утрачена фаланга.
Всё потому, что я знал
то, что не полезно знать
в хрестоматийно
невинном детстве.
Понимал то, во что
нельзя поверять близкого. Младенческое неведение
вытошнила кошка
вместе
с комком шерсти.
Что за игрой,
на краю пропасти
в русскую рулетку -
рак
пожирает исподволь.