Часть I

Начало положено,
кладбищу домашних животных,
ямой в три четвёртых
метра.
Циничней,
по сравнению с себе подобным,
подводит итоги,
не причиняя
взрослого опыта,
моя детская лепта.
Мракобесия
непроходимые пустыни,
я знаю ты где-то там.
Где столицы уроженец - лимита.
И не отбрасывает жар
банный веник из полыни.
Голубое,
печально-голубое
океанистое небо.
Сколько ложек сахара? Ребус.
Правильный ответ
горьким шоколадом.
На одну меньше,
чем кубиков льда.
На чём стоит мир,
шелудивый пёс?
Если бы нам
приблизиться к разгадке
на три слона,
должно черепахе
оставаться за кадром
во весь
человеческий рост.
У собаки
адресный медальон
и купированный хвост.
Мука долгой разлуки.
Тревога списания со счетов.
Захлопни свой рот.
Со всех ног за порог.
Фальстарт забредает в долг
болеутоляющих грёз. 
Искрится шампанское.
Я гуляю
по московским проспектам.
Дождь кончился
каплями с крыш.
Я обязан быть
беззаветно предан.
Реабилитирующая диета.
Иммунитет кредо.
Влагалище пепельницы мышц.
На поруки лозам розг.
Эхо песнопений менестреля.
Гулкость шагов
по тоннелю.
Человек себя
замуровывает в стену,
там сподручней
отхаркивать мышь.
Истин ход
фундаментальных на износ.
А моим глазам головокружение
голубое небо.
Моим глазам услада сует
голубое море.
Жаль, моим глазам
исконно голубого цвета -
дано видеть
не только лишь голубое.
Но пусть глаза мои
в миг ослепнут,
если цвет чего-угодно,
любого.
Родом
не из причудливых игр,
присущих свету,
между градаций голубого.
Затем, я фиксирую
истоки цветовому спектру
под эгидой монохрома,
чтобы даже покидая квартиру
или планету
я по-прежнему
оставался дома.
Благодарю уют
сущий материнскому чреву.
За то, что знаю,
как не должно быть.
Но вотум
недоверия полезному совету,
и я снова не отнекиваюсь
экивокам
в посторонний шёпот.
Будто осенние листья,
перегной слов
срывается в последний полёт:
самоубийца,
который не умрёт.
Вернее умрёт,
но не акцентировано быстро.
В каждодневной
неловкости неистов.
Настольная лампа
мерцает в тени
огромного города.
Сочиняем
прощальные письма,
но у топливной канистры
кровоточат
бумажные царапины холода.
Наклон улицы.
Матовый асфальт.
Друзья не понаслышке.
Вертолёт президента.
Сердечной мышцы
нержавеющая сталь.
Ребёнком на гипсе
нарисованы цветы.
На гипсе
поломанной судьбы.
Всё вокруг
отвечает на вопрос,
как быть никем и кем-то.
Играл в волосах пальцами.
Нашла коса на камень.
Клад найти неужели нельзя,
вытягивая
обезглавленное тело
вслед за волосами?      
Главным образом,
приковывают
ужаленный взгляд
отдушины
в частной галерее
страданий.
Придерживайтесь стрелок
указателей сами,
и за одним из поворотов
вам уже пятьдесят.
Пот стёр с лица.
Дочь,
гастролирующая балерина,
уже обручена.
В Афганистане
постарели сыновья.
Тот, кто с фронта
пришёл невредимым,
компенсировал
пошлину могилы
тем, что лишился сна.
Недвусмысленная радость
под нажимом
обихода неумолимо обречена.
Тогда как, мы
чертим прямые наобум
инерциями авокадо,
за нас
и сколько угодно
доживёт зола.
Колосья пшеницы.
Мотор комбайна
разряжает пулемётные ленты,
как плодотворный автор
с музой не в ладах.
Скрипучие половицы.
Эпилог заглохнувших работ
обнаруживает брань
комбайнёра.
Деревенский мужик,
за привычкой не слышать
рёва мотора,
о чём-то тихо взгрустнёт.
Пожалеет тех,
у кого ни на что
не похожая жизнь.    

Реальный мир
не так уж плох,
если он воображенья плод,
то наш.
Пусть в глазах
ты днём с огнём
в нём наведёшь переполох,
когда вдруг
примерещится мираж.
В пике доводов
трезвости оглох.
Ведь, в одночасье,
стал мил
шалаш.
От руки
экваториальный рубикон.
Крив горизонт,
но брызжет слюной
тираж.
Я - небытия
безмолвный страж,
потому, что оттенки полутонов
вершили свой шабаш. 
На повестке дня дождь.
Аэропорт. Ажиотаж.
Радиотрансляции вечерний джаз.
Щёк
гладковыбритый мох.
Бог кураж.
Поцелуем в лоб
первый и последний шанс.
Однажды всё,
что прежде так влекло
издали сойдёт за блажь.
Реальный мир
не так уж плох,
если он воображенья плод,
то наш.