Новые двенадцать

— Бандиты — тоже люди, дорогая,
ну что же мы не люди — дорогая?
Возьмём тебя на стрелку, чтоб рамсила,
чтоб говорила все свои «понеже» —
от хохота умрут, поди, ребята
и скажут: «ну кого вы привезли?»
Давай своё про Гитлера, про войны,
про как там — гуманизм — ну чё зажалась?
Да ладно, мы не тронем, ты чего,
и винегрет свой заправляй, мечи на стол.
 
А я стою на погребе с картошкой
и рыбным фаршем —дёшево достался
и думаю: «вот только бы не в погреб».
А винегрет — ну ладно, что тут сделать.
А за окном орут на вишне соловьи,
 
и только бы соседи не вернулись —
мы сняли огроменную квартиру,
мы все — студенты, нас двенадцать человек,
но все — студенты, эти — местная шпана.
 
Не помню, как оно всё замутилось,
как я проснулась, как хрипела кодла,
как я смогла в неё залезть и разделить
на части и за мной закрылась дверь.
Я оказалась в сиплом коридоре:
один орал от крови на лице —
ему почти отрезали ноздрю
и кровь лилась на грязные перила,
он смахивал её и взглядом сизым
ощупывал пространство и рычал.
И воздух вис. И речь не появлялась.
И я была на этой стороне.
 
Как бьётся дверь! Умелые удары
раскачивают дверь, а там — двенадцать
и кто-то уже прыгает в окно,
да точно, там танцор и он боится
и он летит в окно, страшнее травмы
та кодла — бьётся дверь — твои удары
страшнее, чем пришествие … — о чём ты —
так бьётся дверь, как будто кровь в аорте
и хлещет ярость — благородные удары —
и помощь ниоткуда не придёт.
 
О чём я думала, когда к двери вставала?
Всё время, что по двери колотили
я ритм считала, чтобы встать к двери —
ведь там двенадцать, я случайно здесь осталась
и значит я должна, ведь кто-то должен!
Я встала, чтобы всё остановить —
безумная, понеже, тоже люди
про гуманизм, про зло, твои удары —
 
щелчок