Коронавирус, что ты лезешь к нам

Так многих ковидвирус напугал,
Меня ж в воспоминания закинул.
Во сне попала я в большой вокзал,
Но без людей, и память не отринуть.

Я где-то видела уже такой вокзал,
Кочуя с детства по родной стране.
- «Это музей», - мне кто-то подсказал.
Рисунки дивные не в рамах, на стене.

Рисунки двигались и странно исчезали,
Но проявлялись, обновившись, вновь.
Как-будто в пряталки со мной они играли.
Вдруг вспышка, надпись «Ты – моя любовь!

Изобразил сюжеты, как спасали кроху мы.
По просьбе Пушкина – он сам просил меня.
Ты с мамой и сестрой тогда бежали от войны,
Но старшая сестра в пору опасности - змея…»

И закружилась память, как по спирали-цепи.
Железной цепи, ржавой, вовсе не из злата.
Как сестра и мама, одна другой свирепей,
Извести меня пытались со свету когда-то.

Война, а я совсем мала, военный строг режим,
Но в поезд санитарный посадил семью отец.
И думал от войны, хоть от бомбёжек, убежим.
Жене сказал: - «Храни детей, а я теперь боец».

И вот нас поезд мчит, как может, под бомбёжкой,
Но кто-то с неба укрывает наш состав с бойцами.
В вагоне раненые стонут и страдают в лёжку,
Без сна снуют медсёстры с усталыми глазами.

Мать разум потеряла, может – бывает на войне,
Тут Гера пятилетняя её родную «поддержала»:
- Еды совсем нам мало. И воняет Релька мне.
Давайте швырнём её в окно, без покрывала.

- Дед сивый тут летает у окна, - ей отвечала мама. -
Подглядывает всё, в чём только держится душа?
А с ним парнишка боевой, вцепился вон за раму.
Хотят поймать при случае дурнушку-голыша?

- Пусть ловят, не получится – Гера не робела,
Пихнув малышку за окно: - «Не пищи, не ной!».
Вдруг няня с кашею вошла – Гера побледнела,
И верещит: - Цыгане утащили! Боже мой!

Мать оживилась вдруг, хватаясь за пелёнки:
- «Ведь дочка только что была со мной.
Скорей найдите мне несчастную девчонку…»
А няне где её искать - хоть волком вой.

Ушла скорее за врачом, идут назад и вот
С младенцем уж мамашу доктор застаёт:
- «Так это шутки всё? Что за чудной народ!
Вам мало что ли бомб и всяческих невзгод?

А что за распашонка–чудо? В тон ползунки!
Да вещи заграничные – откуда? Купили вы?»
Пришлось врать матери: - Цыгане-бегунки
Вернули дочь с подарками, чтоб не было молвы.

-  «Кто запустил цыган! – доктор тут вскричал,
Потом, махнув рукой, уж не ругался боле.
- Проходимцев поезд наш через бой промчал.
Проедут остановки две, и вновь они на воле».

- Удачно кроху одарили - свой оплатив проезд, -
Сказала тихо медсестра, что видела не раз,
Эксперименты с младшенькой двух этих баронесс,
Совавших девочку в окно, мол, душно здесь, жара…

И вот мне взрослой показали «фильмы» на стене -
Ловили как, омыв дождём, одели в чудо рубашонку,
Чтоб Релю не кидали больше, медиков послали к ней,
Чтобы проследили за найдёнкой в дивной одежонке…

Спасал, как оказалось Пушкин – мой пра…праДед.
Как подросла, не раз он мне во снах являлся.
Помощник, тот мальчишка, что как воин был одет,
В литовской школе в старшем классе повстречался.

Но он не мог ухаживать за маленькой девчонкой.
Дикарка в пору ту лишь в первый класс ходила.
Её в войну он с Пушкиным оберегал в пелёнках,
И Реля, им спасённая, тогда казалась дивом.

Ну, а поскольку жил он на Земле после Победы
Родным поведал и о Гере, как сестру бросала
В окно. А он в то время спасал Релю с её Дедом,
Но Гере прошлых тех злодейств казалось мало.

О Гере в школе расползается дурная слава,
Что пожирает Рели–феи – так он звал её – обед.
Ведь ей обидеть младшую - обычная забава,
Хотя в делах семейных Гера ушлый дармоед.

Мать вспомнила: - «Знавала Релю я ещё до школы.
Она спасала младшую сестру от смерти и от холода.
В ту пору делала прививки я детишкам и уколы.
Живя в бараке, не давала Реле умереть от голода.

С собой, Аркаша, захвати хорошей девочке обед.
Тебе и ей с любовью сделаю, для вашего здоровья.
С рождения, столько натерпелась она обид и бед,
Что так нехарактерно для цыганского сословья».

- Но в Реле кровь арапская от Пушкина струится.
Его тоже не любила «прекрасная арапка» - мать.
Стихи и прозу наша Фея уже писать стремится,
Голодного поэта, как же нам не поддержать?

Бросало в жар, то в холод, пока читала письмена,
Как в прошлом голодала я в небедной же семье,
Не принимая к сердцу всё в былые времена.
Чужие люди поддержали, и умереть не дали мне.

Рисунками украшен весь вокзал – за рядом ряд,
Как в Кашине когда-то мне изобразил Аркадий.
В них жизнь моя подробно за годом год подряд,
Как Дед меня в ней направлял, и как её наладил.

Стихом всего не охватить, а прозой, что ж, пожалуй…
На волю из рисунков в жизнь сама проси'тся книга,
Чтоб добрых всех людей в ней я подробно описала,
Злодеев через одного, куда без них, нужна интрига…