Рассказы о войне. Зоя Бесконечная

Хворост

1

Сегодня Аля больше часа стояла у проруби в очереди за водой. Казалось, этой цепочке промёрзших, осунувшихся от голода ростовчан не будет конца. Ледяной февральский ветер, дувший с верховьев Дона, насквозь пронизывал ветхое, не по росту маленькое пальтишко, а отцовские осенние ботинки, надетые на дырявые портянки, совсем не согревали озябшие ножки двенадцатилетней девочки. Но она не унывала: то и дело подпрыгивала на хрустком снегу и напевала незамысловатую песенку из кинофильма «Весёлые ребята». Чтобы согреться, Аля готова была ещё и хлопать в ладоши, но мешал огромный медный чайник, доставшийся по наследству
маме от ее бабушки. Поставить его на снег девчушка боялась: чайник могли стащить недобрые люди. Поэтому то и дело перекладывала его из одной руки в другую.
Завтра Але нужно было сходить поискать хворост, чтобы растопить ненасытную «буржуйку». Говорят, его полно в Балабановской роще. Правда, это далеко от дома, но что поделаешь: надо помогать маме. Зато потом, поздним вечером, они сядут с мамой возле печки пить чай, вернее, просто кипяток с чёрными лепёшками, выпеченными из горелой муки, перемешанной с песком. Её Аля с мамой собирали ещё летом на одном из парамоновских складов, подожжённых отступавшими советскими войсками. Песок в лепёшках будет противно скрипеть на зубах, но это не беда, это всё-таки лучше, чем совсем ничего. А бывало и такое. Мама, конечно, положит больше лепёшек Але, потому что ей «нужно расти, опять сесть за школьную парту...». Так скажет мама. Бесконечно добрая мама! Бедняга! За последнее время она так похудела, что, как говорится, от неё «остались одни глаза». Она едва держалась на ногах, а левая руки висела плетью, парализованная после инсульта.
Случилось это от переживаний, когда погиб папа. Маму очень жалко, поэтому Аля изо всех сил старается ей помогать...
«Ну, наконец-то!» – облегчённо вздохнула девочка, опуская в прорубь чайник. Ловко зачерпнула воду.
– Ой! Как тяжело!
Наполненный чайник будто прилип к воде и никак не хотел выныривать на поверхность.
– Девочка! Чего ты так долго возишься, – пробубнил чей-то ворчливый старушачий голос. – Очередь ждёт!
– Не видите, тяжело ребёнку! – воскликнула молодая симпатичная женщина в сером вязаном шерстяном платке. Её длинные сильные руки дёрнули за ручку чайника, и он оказался на льду.
Аля поблагодарила добрую женщину и с трудом стала подниматься в гору...
Дома пахло варёной перловкой. Мама с радостью готовила ее на примусе, в котором еще совсем недавно не было и капли керосина. На базаре можно было купить что угодно. Но мама выменяла бутыль керосина на праздничную, почти новую скатерть, которую ещё до войны папа по случаю приобрёл в универмаге и подарил маме на день рождения. Папы теперь не было...
Год назад, ещё до прихода в Ростов немцев, когда шли занятия в школе, Але задали писать сочинение на тему: «Кто такой настоящий герой?» Учительница привела в пример подвиг Павлика Морозова. Но для девочки героем был её папа. В первый же день войны он добровольцем записался в Красную Армию. В то злосчастное воскресенье папа ушёл на сборный пункт, едва успев попрощаться с мамой и с ней, Алей. Уже в ноябре сорок первого он погиб смертью храбрых под Москвой. Тогда папе исполнилось тридцать лет...
Спорить с Промокашкой (так между собой ребята звали учительницу) было делом опасным. И всё же Аля написала другое сочинение, назвав его: «Мой отец – настоящий герой». Как ни странно, Промокашка не поставила ученице двойку.
Только жирно подчеркнула название работы красным карандашом и вернула тетрадь. Быть может, поняла всё-таки, что привела не совсем удачный пример, а может, посчитала, что Алин папа тоже герой...
Скатерть матери было, конечно, жаль, но теперь, когда в семье знали точно, что папа не вернётся, особых праздников мама с Алей отмечать не собирались... Мама наложила в алюминиевую миску дымящуюся кашу.
– Возьми, Алечка, отнеси это Арсеньевне, старушка совсем исхудала, вовсе нет сил, не встаёт с кровати, – обратилась Вера Антоновна к дочери.
– Мамочка, – возразила было Аля, – у нас же у самих крупы почти не осталось, что мы станем делать, когда она кончится?
– Ничего, доченька, Бог нам ещё даст. Видишь: наши пришли, авось жизнь и наладится! А соседям надо помогать!
– Разве Бог есть? – удивлённо спросила девочка, зная, что мать всегда была атеисткой.
– Бог есть у каждого в душе, надо только услышать, что он тебе хочет сказать, доча, – устало вздохнула мать.
– Ты так думаешь?
– Да...

2

Аля давно мечтала сшить себе медвежонка из маленькой шубейки, валявшейся без дела в кладовой. Шубка была поношенная, с проплешинами, но девочка выбрала кусочек со спины, сделала выкройку по старому журналу, который одолжила у соседки Капитолины, и стала шить. Медвежонок получился забавный: с поднятой кверху лапой, большими глазамипуговицами, чёрным носиком и весёлой улыбкой «до ушей», вышитой красной ниткой.
«Сейчас пришью маленький хвостик, и игрушка будет готова, – радовалась Аля. – Возьму его завтра с собой, когда пойду за хворостом. Авось быстрей дело пойдёт!» Пушистого друга девочка назвала Минькой...
Утром Аля засунула медвежонка в карман пальто, взяла санки, верёвку и отправилась за хворостом. Погода совсем испортилась: морозный ветер накручивал падающий крупный снег на невидимое веретено, лепился на веки, обжигал щеки.
Но Аля решила добыть хворост во что бы то ни стало.
Девочка шла медленно, то и дело поправляя сползавший на глаза мамин платок. Примерно через час вдалеке, наконец, показалась роща. Перед ней тянулся заснеженный пустырь, на котором Аля, к удивлению, не заметила ни единого следа.
«Странно, – подумала маленькая добытчица, – неужели никто не захотел набрать хвороста?»
Перед пустырём одиноко торчал небольшой столбик с прибитой деревянной дощечкой. На ней, залепленной снегом, едва различалась какая-то надпись. Аля решила не тратить зря время на чтение и стала пробираться быстрее к роще. Одной рукой она тащила за верёвку санки, другой – сжимала лапу маленького мишки, лежавшего в кармане. Вокруг не было ни души. Беспощадный ветер продолжал колоть лицо, морозить правую руку, которой держала верёвку. Ноги девочки вязли в глубоком, плотном снегу, – каждый шаг давался с большим трудом. Але вдруг отчего-то стало страшно. Но упрямица никак не хотела признаваться в этом даже самой себе.
– Ничего, Минька, не пропадём, – обращалась она к медвежонку, то и дело поглаживая пальцами его лохматую голову.
Вот, наконец, и роща! На ветвях ближних деревьев молча сидели угрюмые, нахохлившиеся сторожа – вороны. Время от времени они крутили длинными чёрными клювами из стороны в сторону и взмахивали растрёпанными мокрыми крыльями, пытаясь стряхнуть беспрерывно падавший снег.
– Кар-р-р! – раздалось вдруг где-то над самой головой Али.
– Кар-р-р, кар-р-р, кар-р-р! – откликнулись соплеменники и с шумом перенеслись на другие деревья, подальше от девочки.
– Ну и что, подумаешь, – вороны! – успокаивала себя вслух Аля, у которой от внезапных громких звуков задрожали коленки. – Пусть они меня боятся! Всё, не буду оглядываться, – надо собирать хворост! – приказала она себе. Валежник приходилось откапывать из-под снега руками, и Аля пожалела, что не захватила маленький детский совочек, без дела валявшийся в кладовке.
Прошло немало времени, прежде чем вязанка была готова. Аля приладила её к санкам и пустилась в обратный путь. Перейдя через безмолвный пустырь, девочка почувствовала какое-то странное облегчение.
– Фу-у-х! – громко выдохнула Аля и решила остановиться...
Тут она увидела быстро шедшую навстречу женщину в истёртом старом ватнике и чёрном платке. Она тащила огромные сани. Когда-то, еще до войны, в такие впрягали лошадь, катали ребятишек. Теперь было не до развлечений, да и все мало-мальски пригодные лошади находились на фронте. Оставив сани, женщина вплотную подошла к деревянной табличке, прибитой к колышку, стала смахивать с неё снег. Прочитав надпись, она вдруг быстро перевела испуганный взгляд на Алю и часто заморгала.
– Девочка, ты где хворост брала? – спросила она, замерев от ужасной догадки.
– А вон там, тётенька, в роще, – ответила Аля.
– Да ты что, неграмотная, читать не умеешь?!
– ???
– Тут же ясно написано: «Осторожно! Заминировано!».
– Я... я не стала читать. Я очень спешила. Хотела побыстрее хворосту набрать и принести домой... Но... я же не подорвалась! Я живая! – обрадованно закричала девочка и, раскинув в стороны руки, принялась крутиться на месте.
– А я-то – дура! – воскликнула в сердцах женщина, нервно затягивая простенький платок на худой шее. – Пошла в такую даль! Ничего толком не разузнала. Боже! Бедные мои детки! Опять сегодня будут в холоде! А младшенького, Сергуньку,
жальче всех: захворал он, простыл, температурит. Ему в январе только годик исполнился. Боюсь, не выдержит, помрёт! – В отчаянии женщина заплакала.
– А сколько же у вас детей? – спросила Аля, начиная переживать за собеседницу.
– Пятеро. Старшей, Ариночке – восемь лет... А папка наш... Папки больше нет... Погиб он... В самом начале войны... Ну, прощевай! А то расклеилась я.
И женщина развернула сани в обратную сторону.
– Постойте, тётенька!
Женщина повернула голову.
– Я отдам вам свои дрова! И ещё пройду: земля-то мёрзлая... и снег сверху...
Аля взяла вязанку со своих санок и переложила в большие сани.
– Давайте ещё верёвки, – Аля протянула руку.
– Как... Как тебя зовут, ангел мой?
– Аля. Но я совсем не ангел, – просто ответила девочка.
Женщина подняла глаза к небу.
– Господи, прости меня за то, что я творю! Я, раба твоя Мария, молю тебя, Господи: помилуй и спаси рабу твою, отроковницу Алю, – женщина со слезами на глазах перекрестила и прижала к себе девочку. – С Богом!..
Аля с лёгкостью ступила на заснеженный пустырь, идти она решила по своим следам. Минька по-прежнему сидел в кармане, а пальчики девочки всё так же гладили его. Было чуть-чуть не по себе, но перед глазами храброй девочки дрожали от холода и плакали маленькие дети Марии... Появился образ родного отца. Аля подумала: а что бы он сказал, увидев её на минном поле? Наверно бы, одобрил!
– Вот, Минька... всё у нас хорошо, тихо, спокойно!.. А почему, собственно говоря, тихо? Зачем эта дурацкая тишина? А давай-ка, Мишутка, мы песенку споём: и время скоротаем, и веселей будет идти! – сказала Аля и тут запела:
Жил отважный капитан,
Он объездил много стран.
И не раз он бороздил океан.
Раз пятнадцать он тонул,
Погибал среди акул,
Но ни разу даже глазом не моргнул...
Вскоре девочка оказалась среди деревьев. Внезапно её правая нога провалилась в запорошенную снегом ямку и застряла. Аля стала разгребать снег, дёргать ногой, но из этого ничего не вышло: нога проваливалась ещё глубже. И тогда девочка нашлась: просунула руку к ботинку и развязала шнурок. Вынув ногу, она опустила руку в углубление, развернула ботинок в другую сторону и вытащила.
Портянка была вся мокрая. Аля засунула её в карман, а стопу обернула лоскутом, оторванным от исподней рубашки. «Вот и всё... И ничего страшного», – успокаивала себя девочка, хотя руки слегка дрожали. Она быстро начала собирать хворост...
Так ещё несколько раз пробиралась через минное поле отважная проходчица. И вот уже сани Марии доверху наполнились бесценным грузом.
– Не знаю, как и благодарить тебя, моя хорошая, моя драгоценная девочка! – расплакалась женщина, обнимая Алю.
– Да что вы, тётя Маша, пустяки. Не волнуйтесь. Давайте лучше я вам помогу довезти сани до дома...
Было далеко за полночь, когда в квартире Веры Антоновны раздался громкий стук в дверь. Женщина вскочила со стула, кинулась в прихожую открывать...
– Алька! Это ты?! Живая! Я уже не знала, что и думать! – расплакалась взволнованная мать, обнимая дочку. – Боже! Ногито совсем мокрые. Снимай живо ботинки! А где же хворост?
– Мама, прости, хворост я отдала другой женщине. Ей он нужнее: у неё пятеро маленьких детишек мёрзнут. Мы потерпим немного... всего одну ночь! А завтра с утра и у нас будет тепло!
– Милосердная ты у меня, моя родная! Пойдём-ка, Алечка, пить чай... с лепёшками. – И мать ласково положила руку на плечо дочери...

3

Закончилась война. Аля выросла. Стала учительницей. Но до конца жизни Вера Антоновна так и не узнала о том, что дочка много раз ходила за хворостом по заминированному пустырю...