Четверть

А. В.

Бледное солнце
Пятном на измятой рубашке
Просвечивает сквозь сизый базальт туч,
Купающихся в закатном бордо.
Сипло горланят голодные птицы.
Воскресный вечер
Глядится в зеркало календаря
На тридцать первое мая.
Время идёт,
И тёмная пастель
Ложится на человеческие лица,
Проплывающие мимо меня
Под сенью соцветий зонтов.
Этот месяц запомнится чередой дождей,
Миазмами мусорных свалок,
Разлитыми в густом тёплом воздухе,
Грязными целлофановыми пакетами,
Распластанными на сером асфальте
Подобно тусклым мёртвым медузам.
Густеющий бархат сумерек
Нехотя впускает в своё нутро
Лучистый серебряный свет фар,
Холодный неон ресторанной вывески,
Спичечные бусины фонарей.
Стылая вода,
Предпочитая небесной земную твердь,
Струится ручьями по тротуару.
Матовый обсидиан пустых бутылок,
Разбитых возле поребрика,
Отражает лунное сияние.
За четверть жизни, ушедшую в арьергард,
Я так и не узнал,
Есть ли на свете что-то
Помимо этого прокрустова города,
Неба, гниющего синим слоистым плюшем,
Колючего визгливого ветра
И кляксы собственного отражения в луже,
Чей ртутный морщинистый глянец,
Засеянный стальным пшеном созвездий,
Растекается под ногами.
Я возвращаюсь к себе домой,
Встречая юный июнь.

Входная дверь,
Застывшая угрюмым циклопом,
Смотрит на меня в какой-то жуткой надежде.
Металлический лязг ключей
Знаменует конец прогулки.
В кухонном шкафу
Ютится бутылка ирландского виски,
И я наполняю стакан, не раздеваясь.
Свинцовые трупы воспоминаний,
Чей жертвой я пал несколько лет назад,
Оживают,
Впитывая сухими фибрами алкоголь.
Время, скукожившись висельником
На ремне моих наручных часов,
Пятится назад.
Кислая полночь кашляет скрипом двери,
И, обернувшись, я вижу девушку
С родинкой на левой щеке.
Мы разговариваем с ней всю ночь,
Срываясь с плача на шёпот,
С крика на смех.
Она спрашивает меня о том,
Что такое любовь,
И я отвечаю
"Ком обледенелого снега.
Идеальное орудие убийства,
Не оставляющее улик.
Я помню твои нежные руки
На моей шее.
Помню, как я сплюнул на землю кляп
Из трёх слов
И посмотрел на тебя.
А ты, смеясь, лепила снежок.
Я помню, как ты перестала смеяться,
Когда он выбил мои зубы
И застрял в горле.
Помню смертельный приступ удушья,
Растянувшийся на два года,
По прошествии которых
Талая вода стекла в желудок,
И причина моей гибели
Перестала существовать".

Ночь осыпается на плечи хлопьями пепла.
Огни тощих уличных фонарей
Ползут по занавескам рыжими пятнами.
Звёзды ядовито сверкают,
Сгорая в окне.
Червивый оскал худого полумесяца
Пылает над опустевшим городом,
Утопая в кипящей смоле небосвода.
В его болезненной желтизне
Скрывается что-то осеннее -
Хворь листопада.
Многоэтажные дома,
Лежащие в аспидном неглиже,
Выплёвывают с балконов
Редких дымящихся светлячков.
За четверть жизни, ушедшую в никуда,
Я так и не узнал,
Есть ли на свете что-то
Помимо сутулых домов по ту сторону улицы,
Злобно взирающей на меня
Пустыми глазницами люков,
Помимо хрустящего гравия под ногами
И грудного молока Геры над головой.
Помимо собственных рук,
Недоверчиво касающихся зеркала.
Рук,
Судорожно сжимающих бутылку.
Все попытки забыть то, чего не было,
Заранее обречены на неудачу.
Оттого моя ночная гостья,
Живое доказательство фиаско,
Вновь задаёт мне вопрос о любви,
И, вопреки всему, я понимаю:
Мне хватит две буквы
На ответ.
Сглатывая первую из них,
Я роняю на пол пустой стакан,
И всё, что остаётся от второй -
Крик.