Звезда экрана

Кинематографические байки

«Не люблю я этих киношников» - мрачным тоном произнёс Константиныч и глубоко затянулся «примой» «Особенно не люблю Славку Тихонова и Серёгу Бондарчука».
«А что они тебе, дядя Коля сделали?» - робко спросил практикант Андрюха, молодой человек, лет семнадцати, балующийся в свободное время сочинительством стихов.
«Раз не люблю, значит причины на это имею. Ну ладно, слушай, как я кинозвездой был. Произошла эта оказия в начале моей армейской карьеры. Приехал к нам в часть кинорежиссёр Сергей Бондарчук. Построили нас всех на плацу, Сергей Федорыч и говорит:
«Ну что, орлы-молодцы, кто хочет в кино «Война и мир» сниматься, два шага вперёд!»
Все два шага вперёд сделали, а я – три. Уж больно хочется на киноплёнке запечатлеться, да чтоб невеста моя в родном городе увидела.
Бондарчук продолжает: «Сначала наберём гусарский эскадрон. Кто хоть примерно знает, с какой стороны к лошади подходить, - два шага вперёд!» Все два шага вперёд, а я – четыре. Всю жизнь мечтал в гусары попасть. Всё же взяли меня в гусары. Видно рожа моя наглая, ассистентке режиссёра приглянулась. Хорошо, думаю – и форма красивая, и место подвигу есть. Стали нас наряжать. Выдали доломаны, сабли, ташки, ментики. К кирзачам шпоры прицепили, и пошли мы коней седлать. Я всё пытался коню уздечку на хвост нацепить, а седло - на голову. Хорошо , рядом деревенские пацаны оказались. Помогли мне и с седлом, и с уздечкой, и даже в седло закинули.
Фёдорыч командует: «Вперёд, рысью, марш!» И поскакали мы рысью на французские позиции. Скакал я, скакал в общей лаве, и вдруг подумалось мне, - а как же я в общей толпе подвиг совершать буду? Даже если и совершу, в такой толчее меня всё равно, не то что невеста, - мать родная не узнает. И решил я в отрыв идти. Ударил я коня пятками по крутым бокам и понёс меня мой вороной. Узды не слушает, шпор не боится. Ну, думаю, хана тебе, Константиныч, и невеста тебя, не только в кино, - в гробу не узнает. Бросил я поводья, обнял коня за шею и ору благим матом: «Ой! Мамочки! Спасите! Помогите! Караул! Погибаю!»
Поглядел Бондарчук в подзорную трубу и говорит ассистенту: «Что это за идиот всю съёмку нам портит? Убрать его немедленно! Подскакали каскадёры. Коня на скаку, над самым речным обрывом остановили, привели меня за шиворот к Бондарчуку. Дал мне Фёдорыч подзатыльник и говорит: «Иди ка ты в партизаны, и чтобы я тебя больше не видел».
Дали мне рогатину, в лапти обули, шинель верёвкой подпоясали – и лазил я по бурелому с толпой таких же неудачников, пока не надоело мне. Думал я: «Кто же меня в этих чащобах увидит, как же меня невеста в лохмотьях, да с длинной бородой узнает… . И решился я - Родине изменить. К Французам решил податься. У них хоть форма красивая. Невесте моей понравиться должна. Улучшил я момент, подскочил к Наполеону и говорю: «Игнатьич, возьми меня к себе. Я парень боевой, и малость «парлею ву франсе», там типа: «се ля ви, дежа вю, шерше ля фам, пардон, мерси, бон жур и т. д.» Стржельчик отвечает: «Нужны мне бойцы. Потери большие, а через полчаса батарею Раевского брать. А ты – парень видный – сгодишься. Иди переодевайся, а с Фёдорычем я договорюсь.
Выдали мне синий мундир с красной грудью, кивер с султаном, ранец с сухим пайком, дюралевую саблю, деревянное ружьё и в каре поставили. Император кричит;
«Старая гвардия! Вперёд! Не подведите! На вас вся Европа смотрит! В атаку! Монжуа Сен-Дени!» Это они ещё в Столетнюю войну так кричали. Побежали мы батарею Раевского брать. А наши то батарейцы – не отдают! И где только таких жлобов набрали: - Каждый две сажени ростом, косая сажень в плечах. Без рубах. Чёрные от пороха, - как черти. Только вскочил я на бруствер, - как дали мне банником по пузу – я через три лафета перелетел, под четвёртую пушку упал.
Выполз и пошёл к Наполеону. «Игнатьич» - говорю, - «не нужна мне батарея Раевского, я лучше в чистом поле повоюю… Только я от узурпатора отошёл, ищу – куда бы пристроиться, смотрю: - бегут на меня наши пехотинцы. Я ещё не успел понять – которые наши, - русские или французы, как вдруг, налетела на меня девчонка с ведёрком полным красной краски, мазнула меня огромной кистью по лицу и кричит: « Падайте! Вам ядром голову оторвало!» Ну и упал я в лужу крови, или красной краски. Пробежала пехота, проскакала конница, а я – лежу. Час лежу, другой лежу. Надоело. Поднимаю голову, которую ядром оторвало, смотрю; - а надо мной на горе убитых бойцов, - и наших, и заморских Андрей Болконский лежит, и знамя хладеющей рукой сжимает.
«Ну что, парень, холодно лежать?» - шёпотом спрашивает.
«Ничего, прорвёмся!» -отвечаю.
«Тебя как звать-то?»
«Колька».
«А меня Славка. Выпить-то хочешь? Потерпи немного. Съёмка кончится. Серёга плеснёт грамм по сто пятьдесят».
Лежу. Жду. Подходит Бондарчук.
«Вставай» - говорит, - «Слава. Съёмки на сегодня закончились».
Налил ему стакан из фляжки, тот выпил, крякнул, огурцом закусил. Обнялись и пошли, а про меня то и забыли.
Обиделся я и уехал дослуживать в танковую часть.
Но об этом в другой раз разговор будет».

А на другой день весь цех читал стихи неизвестного автора, под названием

Гусарская баллада

Колю баламута
Знаем мы давно.
Он сказал нам, будто
Снялся он в кино
Не лишён фантазий
Этот лоботряс, -
Множество оказий
Сочинил для нас.

Как его на службу
Бондарчук призвал,
Как в кино, по дружбе
Каскадёром взял.
Слушаю я байки,
Сердце так и мрёт: -
До чего же бойко
Наш приятель врёт.

Он в «Войне и мире»
Первый был актёр.
В скачках, на турнире
Зад до крови стёр.
Он служил в гусарах,
С саблей, при усах
И в шинели старой
Прятался в кустах.

А когда француза
Он надел мундир,
Бил его по пузу
Дюжий бомбардир.
Он в войне кровавой
Руки отмахал.
С Тихоновым Славой
В луже отдыхал.

Штирлиц вдруг очнулся,
Глазом покосил,
К Коле повернулся
И его спросил:
«Парень, хочешь водки?
Так смотри бодрей,
Через час – по сотке
Нам нальёт Сергей».

Бондарчук шагает,
Фляжка налита…
Славу угощает –
Колю – от винта…
Так с «Мосфильмом» дружбу
Кончил наш артист,
И продолжил службу
Дальше, как танкист.

Так что, дорогие читатели, хотите верьте, а хотите нет. Но если кто и соврал, то не я, а Николай Константинович.