по следам Андерсена

...и вонзила русалочка кинжал принцу в самое сердце. а потом и его луноликой белобрысой пассии. оба были мертвецки пьяны, даже не заметили, как отошли в мир иной.

теперь земля не обжигала ступни. бежать было легко и задорно. бросив окровавленное платье в море, подобно траурному венку, русалочка носилась голой и счастливой, орала матерные частушки и жадно вбирала в себя как можно больше этого освобождаюшего воздуха.

морская королева не обманула. у бывшей подводной девы появился вполне себе неплохой шанс для хорошего человеческого старта - уютная квартирка недалеко от пляжа и место певицы в ресторанчике с видом на море. и голос у нее тоже появился, густое меццо-сопрано, обвалакивающее слух и усыпалющее бдительность молодых мужчин. да и немолодых тоже.

ей больше не нужно было убивать кого-то, чтобы любить. она любила механически. точечно, слаженно, где нужно смазано и сигнализирующе - что о начале, что о конце. такая любовь не ставила вопроса жизни и смерти, да и вообще ни о чем не вопрошала. выбирать приходилось между красным и белым вином, между "а давай-ка со светом" или "ну в темноте-то загадочней". ни больше, ни меньше.

поначалу в каждом спящем любовнике русалочка видела принца. того самого, оставленного истекать кровью. того самого, ради которого она так легко едва не распрощалась с собственным голосом, мнением, спокойствием и комфортом. ей казалось, что и этого вон, сопящего на ее плече едва ли знакомого мужика, завтра прирежет какая-нибудь девица, пахнущая ламинарией и вселенским отчаяньем. вытрет беленькие мягонькие рученьки, пронесется по лестнице, вылетит в ночную синь. выучит много новых слов, из которых сложит фразы, песни, анекдоты. станет такой же экс-ундиной, лихой и звенящей. позже пободные мысли прекратились.

...шло время, шуршало сланцами, скрипело пакетами из супермакетов. голос приобретал хрипотцу, связки слабели, ноги отекали от жары и сердечной усталости. в ресторанчике в основном пели две другие молоденькие певички. еще играл саксофонист. еще выступал чернобровый перкуссионист, вокруг которого собирались танцующие посетители. как же русалочке хотелось к ним присоединиться!... но, каждый раз, порываясь сорваться с места и пуститься в пляс, взгляд останавливался на раздутых венах и оттопыреных вальгусных косточках. и она оставалась сидеть за дальним столиком, рассматривая мелькающие наряды и моргающие огоньки на танцплощадке.

...и все же за ней оставалось несколько выходов на протяжении вечера. русалочка пела романсы - взрослые, спелые, красочные как сицилийские апельсины* истории о трагических любовях далеких и неизвестных ей женщин. категория слушателей в большинстве своем тоже была возрастная, хорошо подрумяненная бытностью, а где-то и подкопченая. как-то русалочке привиделось, что у одной из ее ежевечерних седовласых почитательниц из-под юбки на щиколотке виднеется рыбья чешуя. ну, может, показалось просто.

...была полночь, очередная сквозняковая полночь. русалочка давно не приводила к себе мужчин, давно не заходила вслед за ухажерами в их незнакомые ей апартаменты. не хватало голоса, чтобы кому-то отвечать взаимностью и было больно ступать навстречу кому-либо. идя вдоль береговой полосы, ей подумалось, что она благодарна принцу - за его смерть и за ее жизнь, но больше всего в этой новой жизни она боялась оказаться чьей-то любовью, чьей-то монетой. оказаться на месте того, кого сама некогда полюбила. ей не хотелось умирать. еще и так некрасиво, грязно, совсем по-земному.

...русалочка поняла, что тело ее дергается и шипит, подобно таблетированному средству от похмелья в стакане воды. хотелось закричать - не получилось. рот открывался беззвучно и бесполезно, будто у пойманой лупоглазой камбалы. хотелось отскочить - суставы подвели. ноги подкосились, руки опустились, поседевшие локоны выбились из тугого пучка и расплескались по плечам. нос и глаза наполнились солью, морской и слезной одновременно.

русалочка стала пеной, свободной игривой пеной.


*сицилийские апельсины - они же красные, "кровавые" апельсины.