Что такое Шевах-Мофет для меня?

Что такое Шевах-Мофет для меня? И как прикажете на такое отвечать? Можно сказать, что это пять лет моей жизни и друзья на всю оставшуюся. И, разумеется, это будет исчерпывающий ответ. Или можно развести семитомную «прустиниану», где страницы уйдут на описание корешков пятнадцатиномника Виктора Гюго и серии БВЛ в школьной библиотеке. Сейчас, когда я читаю в основном с электронных носителей, я всё равно помню те слегка пожелтевшие страницы. Запах акриловых красок в кабинете рисования. А ведь при знакомстве с Барашковой Татьяной (преподавателем рисования и теории искусств) я бодро заявил, что «краски — это негигиенично», и знаете что - я до сих пор где-то в глубине души так считаю. Просмаковать несметное количество реплик на русско-иврите или как ещё величать ту удивительную смесь, щедро приправленную украинизмами и с совершенно экзотичным гостем из солнечной Молдавии – фразой «Идти на бассейн». Наверное, тысячу партий, сыгранных в «крестики-нолики на бесконечном поле» и поверженного в них Игоря Лисенкера, нашего преподавателя по физике, который грозился разрешить играть в них на уроке каждому, кто победит его самого. Описать жаркое дыхание хамсина и шелест выгоревшей листвы позади футбольной площадки… Только вот вся эта «прустовщина», разумеется, не станет исчерпывающим ответом. Поскольку «пять лет жизни» не поместить ни в какое количество томов и не заковать в слова. А поиски утраченного времени автора всегда оборачиваются уймой утраченного времени читателя. Так, что ответом является, конечно первый вариант, а далее всё что остаётся это лишь несколькими штрихами оживить картину, и попытаться дать понять, что это были «пять очень счастливых лет». К тому же Геннадий Рашап (teacher на этом сайте. Лучший из всех моих классных руководителей, а было их не мало) попросил две страницы :)
Меня можно назвать ветераном. Я переступил порог школы в сентябре 1995 года и даже застал последних израильтян. Так сказать, осколков былой дурной славы школы. Контакт, впрочем, у меня с ними был минимальный. Один из этих малосимпатичных субъектов подозвал меня, видимо, с целью поживиться чем-то в моём оттопыренном кармане. Увы, бедняга не знал, что новоприбывшие «рождённые в СССР» использовали во время сильных насморков тряпичные платки, которые в свою очередь и оттопыривали карманы. Гримаса на его лице отразила всю степень разочарования. Впрочем, моя первая преподавательница по литературе, израильтянка, приносила на занятия целый рулон туалетной бумаги, и после каждого сотрясающего стены высмаркивания, заталкивала результат своей деятельности в дырку в центре рулона. Так что мою «постсовескую психику» тоже травмировали. Культурный обмен стартовал!
Я пишу эти строки из Москвы. Мои одноклассники разъехались по всем частям света. Канада, США, Россия, Австралия даже Латвия. Да, представьте себе, тот самый Рома Березин, писавший на стенах Шеваха «Слава КПСС» теперь ходит на «9 мая» на парад в Риге. Но как же нам всем повезло, что нас всех свела тогда судьба на улице Амасгер. Закончил я класс прекрасный во всех отношениях, носивший гордое имя «научного». Сам принцип формирования нашего класса был столь загадочен, что больше таких классов никто и не создавал. К нам же отношение было наилучшим. Некий очаровательный неудачный эксперимент. Так, наверное, умудрённая матрона в летах умиляется ошибкам своей молодости. Директором в те далёкие времена был Ави Бенбинишци. Человек удивительной ораторской мощи, освоивший две темы. Первой темой была «Вы все такие умники и умницы, и я вами горжусь», второй - «Вы все - подлецы, хулиганы и ломаете стулья». А иногда по особым случаям ему даже удавалось эти темы комбинировать. Но поскольку эти речи всегда шли вместо занятий народ воспринимал их с симпатией. А однажды Антон Спирков (теперь перебрался в Сочи) договорился с Талиёй Тайар (преподавателем программирования), что вызов в аудиторию накроет весь урок физики, на котором была, уже упомянутым выше Игорем Лисенкером, запланирована контрольная, которую все мы непременно должны были завалить. Тему в аудитории выбрали не ахти какую, и она себя полностью исчерпала минут через 15. «Талия»- вопрошающе воскликнул Антон. Талия привела Ави и никогда его речь ещё не была встречена с таким глубоким одобрением в зале. А Игорь Лисенкер спустя годы споёт нам в лесу на шашлыках под гитару. Кто из нас мог до того подумать, что он физик и лирик в одном лице.
Ну и разумеется нужно рассказать про лабораторную по физике, которую вёл у нас Александр Платков. Веселье там было без конца. «Ну ты любишь спорить» - говорил Платков Саше Марьяновскому. «Не правда!» - оспаривал это утверждение последний. Сперва я расскажу, как мы эту лабораторную «распродали». Подкину, так сказать, малоизвестную страницу в летопись. Идея зародилась в Песах, когда нас было буквально пара бедолаг, тех что пришли на каникулах ставить какие-то опыты в лабораторную. Идея зародилась у меня, когда я кормил оголодавших котов у закрытого кафетерия некошерными гренками (хлеб с сыром). Далее был подключён Йосси Шамензон и на изумительном канцелярском иврите было составлено объявление о закрытии лабораторной. «По случаю закрытия нашей любимой лабораторной ...» далее шёл уничижительный во всех отношениях прейскурант на всё оборудование. Данный текст был размножен в 4 экземплярах. Один повешен на саму лабораторную, один на учительскую, один на класс, где Александр Платков преподавал физику и один на доску с объявлениями на втором этаже, где последний экземпляр провисел ещё полгода, что как бы намекает на то, насколько актуально и интересно было и всё прочее там объявленное. Александр устроил разгром ни в чём не повинному классу, выпускники которого может и по сей день не понимают, что же он от них тогда хотел. Мы были молоды и издевались как могли. После окончания учёбы мы раскрыли Александру глаза на авторство этого розыгрыша.
А как мы сдавали саму лабораторную! Семён (сейчас в Нью-Йорке) на занятия по лабораторной ходил чуть реже, чем никогда. Ссылался на колледж. В колледже ссылался на школу. А сам сидел в соседней лаборатории Дацковского. Но на экзамен Семён пришёл. Открыл первый раз тетрадку с описаниями опытов. Прочитал один. Вытащил именно его и, получив твёрдую сотню, скрылся на горизонте. Сеня, давно хотел тебе сказать: научи нас так жить! Мише Печатникову (полагаю, что о нём в этой книге напишут отдельно и есть от чего) достался один из самых тяжёлых опытов. Под клавиатурой я заблаговременно подготовил шпаргалку написанную на столе. О чём шепнул Мише, но вряд ли Миша разобрал мои лаконичные каракули. Но когда проверяющий поинтересовался, что вообще Миша делает. Миша сказал: «Спокойно!» и рассказал что-то такое, после чего проверяющий перестал сам понимать, что вообще тут нужно делать в этом конкретном опыте. Я сам отметился великолепным ответом на вопрос «Где у V-Scope термометр?» V-Scope — это было устройство с двумя датчиками, которое выполняло замеры. Я точно помнил, что там был сигнал световой и звуковой и знал, что на их источники указывать никак нельзя. Но вот где термометр? В комнате было темно. Нет не потому, что темнота друг молодёжи, но оттого, что там проводились и опыты по оптике. И вот впотьмах я на что-то ткнул. «Это — шуруп» - сказал Платков. Не поверите, но я тоже в результате получил сотню. Но всё же главной звездой того дня был тот самый спорщик — Саша Марьяновский. Саша не явился на последнее подготовительное занятие и пропустил рассказ о тех самых заковыристых местах у V-Scope. Последовал вопрос на засыпку: «Какова погрешность V-scope?» Саша невозмутимо ответил «Не знаю, но могу найти». «Ну найди, если можешь»- сказал ехидно Александр Платков. Ответом должно было быть витиеватое описания работы этого агрегата. А слал он, как я уже упоминал выше, сигналы двух типов. Световой в одну сторону и звуковой в другую. И вот погрешность и складывалась из времён за которое эти сигналы пролетали свои мизерные расстояния, но… V-scope был как на зло ещё и программным обеспечением и в настройках была явным образом указана погрешность самим производителем. Саша Марьяновский нашёл её в два счёта. «Вот!» - показал Саша. «А по-другому найти можешь?» - опешил Александр Платков. «Может и могу, но зачем?». Александр Платков умел проигрывать и у Саши тоже — сто.
Всё это только самая вершина айсберга. Всех не упомянуть. Таня, Юля, Инна, Софа, Миллер, Нили … Про всех можно рассказывать бесконечно. Но нужно остановиться и просто сказать ещё про одного человека. И тут уже шутки в сторону. Я считаю Михаила Розенберга — гениальным педагогом. Даже меня, стопроцентного гуманитария, этот человек научил видеть красоту математики. Низкий, Вам, поклон от нас всех, Миша.
А закончу я пожеланием. Всем детям и прежде всего моей дочке, которая через год сама пойдёт в школу, я желаю учителей хоть в половину столь же хороших, какие были у меня.