И после...

Холодный блеск зрачков притягивает даль,
и падает слеза, как маленький хрусталь.

И после... боль не боль — отчаянный призыв,
и голос мой — не мой, а режущий нарыв,
и день похож на день — грядущему предлог,
и ночь — одна лишь ночь — прошедшему итог,
и свет в окне — не свет, а чей-то долгий взгляд,
и мысль летит не в мысль, а повернув назад,

обратно рвётся вдаль, где горизонт поник,
где, кажется, земля уменьшалась на миг.

Оттуда слышен звук: от взвизга колеса
не видим чей черёд, а плачут небеса.
Оттуда слышен крик, переходящий в хрип,
переходящий в стон от вырубленных лип.
Оттуда слышен смех, и брань звучит в словах,
и пьяная резня расходится во рвах...

Лай одичавших псов пронизывает рябь.
И падает слеза в разбрызганную хлябь.

И смерть несёт не смерть со смертью наших тел.
И дух не просто — дух, а вера в запредел...
А лица у людей сплошной пятном подтёк,
где чувства камнем чувств ложатся за порог.
И страх, такой же страх, ожил на резкий хруст.
И грех, рождая грех, сорвётся с наших уст,

как будто тяжесть дел вбивает нашу дурь,
когда, смутив грозу, мы прячемся от бурь.

Когда со дна бутыли разглядываем мир,
когда глядит на нас Вселенная из дыр, —
смешна утрата лет! Смешон людской каприз,
когда ведёт наверх, а тянет часто вниз!
Как будто наша ложь спасает нас от лжи,
где правда не всегда спасенье для души?!