***

В неказистой синей джинсовой куртке,
С белым хмурым лицом: в общем, дура дурой,
Я приеду в центр пугаться прохожих
И крутить головой и худой фигурой.
Музыка в ушах, в голове - повсюду
Передастся, как радио с белого неба.
Подпевают вовсю дома и скульптуры,
Балюстрады, пилястры и барельефы.
Я увижу гармонию своей жизни -
Парк Культуры, напротив «России Сегодня».
Она так печальна; и я - от мысли,
Что она останется неподчиненной,
Недостигнутой мною - все потому что
Я себя не приму, я себя не знаю.
Как Пьеро, но внутрь, а не наружу,
Себя к хаосу несчастному прибиваю.
Я увижу ее между будущим/прошлым -
Она будет стоять в венке, в платье белом.
И, наверно, опять разобью колени,
Опадая на пол перед чьим-то телом.
Я себя нарисую углем на бумаге,
А потом разотру, чтоб не видеть больше
Те глаза, в которых зрачки, как ранки,
Уши, нос и отметины зла на коже.
Я закрою все стекла, зашью все окна,
Болтать буду с веселыми голосами.
Они будут меня осуждать; икона
Станет осуждать тоже - смотрите сами.
Мои шрамы откроются, и затопит
Все вода из глаз; обводите мелом
Берега ее, или все утонет,
Что мне дорого так на всем свете белом.
Я смешная и странная, я больная
Оттого, что думаю постоянно,
И о том, что я - это вовсе не я,
И  о том, что время бежит неустанно.
Размышляю о том, что мы все несчастны.
Каждый в чем-то, во многом или же
в малом,
Как судьба всех и каждого повязала
И дала отхлебнуть из кувшина с ядом.
Перманентность ее - это кнут и пряник;
То она бьет так - кажется, не встанешь,
То льет патоку; и шевелится маятник,
Из конца в начало передвигаясь.
Я гляжу на него, шевеля глазами,
И лежу в ночи, будто в мавзолее.
И, прискорбно закрыв все вокруг руками,
Мечусь с криком в безжизненном спящем теле.