Португальская поэзия XVII в. в пер. А. Родосского

ФРАНСИШКУ РОДРИГИШ ЛОБУ

* * *

Тысячелетье целое взыскую
Я в небесах заветную звезду:
Встаю я в полночь, и гляжу, и жду —
Но не сыскать ее мне ни в какую.

Уже себя надеждой не и балую
И полагаю, что ее найду
Не ранее, чем в вечность перейду,
Покинув навсегда юдоль земную.

О, мысли и желания мои!
Вступать не будем в жаркие бои,
Нам с вами лучше поступить иначе:

Оставим мир — ведь он лежит во зле! —
И всё, что нас прельщает на земле,
Пойдем навстречу собственной удаче.

* * *

К чему вступил я в лабиринт забот,
Что мрачно стерегут меня повсюду?
Обманы как распутывать я буду?
Куда мой путь извилистый ведет?

Моим несчастиям потерян счет,
И не к добру влечет любовь, а к худу —
Но я о твердости не позабуду,
И мужество меня не подведет.

О, вы, заслуженные мною беды!
Вам никогда не одержать победы
Ни над моей, ни над его душой.

Мои сольются чувства воедино,
И отлетит постылая кручина:
Где доброта — там радость и покой.

* * *

Надежда, мы с тобой покончим счеты —
Надежды на надежду вовсе нет.
Надежду ты сулишь? Вот мой ответ:
Хорошего не дашь мне ничего ты.

Куда надежней горе и заботы,
И не беда, что в жизни много бед.
Что до моих стихов — оставить след
Мне в памяти потомства нет охоты.

Те, кто во власти пагубных причуд,
Пусть золото в подвалах берегут,
И жемчуга, и ценные каменья.

А я хочу в сокровищницу класть
То, что злодеям не дано украсть —
Мои печали, беды и мученья.

* * *

Враждебная, жестокая, слепая,
Неправедна, безжалостна, мрачна,
Коварна, лжива, льстива, неверна,
Предерзостная, грубая, тупая.

И расточительная, и скупая,
И нераздельна, и расчленена,
Бесплодна, и ничтожна, и страшна,
Завистливая, низменная, злая.

Удача, сколь несправедлива ты!
Отнять и честь, и славу, и мечты
Сбираешься, а жизнь мою — тем паче!

Оставь меня, иль презри, иль убей,
Иль вычеркни из памяти своей,
Но я прошу тебя лишь об удаче.

* * *

Прекрасный Лис, теченье мирных вод
Среди лесов, и легкое волненье;
У резвых волн ревнивое стремленье:
Какая первой валуны зальет?

Высокая скала, зеленый грот,
Где Нимфы счастливы в уединенье;
Ключи, деревья, скалы, роз цветенье,
Где укрывает столько тайн Эрот!

Коль вам неведомы людские нужды
И помышленья горестные чужды,
Но всё же чтите вы Любви закон —

То мне с моим желанием упорным
Одной любимой быть во всем покорным
Как совладать, коль дух порабощен?

* * *

О, воды! Низвергаясь с высоты,
Вы пенитесь и движетесь проворно,
О скалы разбиваетесь покорно,
Исполнившись особой красоты.

О, воды! Тщетные у вас мечты,
К которым вы стремитесь так упорно!
Хотя паденье ваше не позорно,
Крепки утесов острые хребты.

В леса и рощи возвращайтесь, воды,
Где царство мира, счастья и свободы,
Теките вспять, коль ваша цель — покой!

Ах, такова у всех влюбленных доля:
Бессильна ваша собственная воля —
Вы вечно покоряетесь чужой.

* * *

Коль кто-то ободрить меня готов —
Предскажет мне, страдальцу, в утешенье
Надежды безнадежной исполненье,
Не пожалев при этом льстивых слов.

Как лоцман, что томится у брегов
Земли, которой имя — приключение,
Бреду я, презирая злоключенья:
Не страшно тем, кто слышит смерти зов.

Зато когда я в безраздельной власти
У разочарованья, у напасти —
Растут мои печали наяву.

Порою счастье встречу поневоле,
Но не взыскую я блаженной доли —
Привык я к бедам, бедами живу.

Эклога I

Говорить умели звери
Множество веков назад —
Так в народе говорят,
Я сему охотно верю.

Сообщает нам молва,
Что один осел презренный
Храбрым стал и дерзновенным,
Обрядившись в шкуру льва.

Разбегались все сначала,
Видя грозного осла —
Шкура царская была,
Ужас им она внушала.

Рот раскрыл притворный лев,
Чтоб зверям промолвить слово —
И толпа его готова
Растерзать, впадая в гнев.

И в родном селе у нас
Львов-обманщиков хватает —
Каждый шкуру пусть снимает,
Иль пробьет отмщенья час!

Эклога IV

Вечер. На холме высоком
Я уселся. Зорким оком
Стал глядеть упорно вдаль.
В исступлении жестоком
Мучила меня печаль.

Я сидел, глядел устало
На стада — их тут немало,
И на бережок крутой;
Хоть мне плакать не пристало,
Взор туманился слезой.

Словно брошенный ребенок,
Блеет бедненький ягненок —
Потерял он, верно, мать.
Слышу смутно, как спросонок,
А ягненка не видать.

Вон овечка изнывая,
Мечется: овца другая
Мертвая лежит во рву.
Блеет, словно вопрошая:
Я-то, мол, зачем живу?

Козы резвою толпою
Поспешают к водопою
На студеный водоем —
Каждая своею тропою,
Каждая своим путем.

Здесь пасутся все на воле —
Пастуха не видно в поле.
Даже если он придет,
То нескоро — а дотоле
Волен и доволен скот.

Возблагодарим природу!
Снедь она дает и воду.
Каждый счастлив, каждый сыт.
Дарит всем она свободу,
Наказаньем не грозит.

Много жизни в роще чудной —
Там такая благодать!
А в домах почти безлюдно,
И во всей деревне трудно
Человека отыскать.

Скот работой не унижен,
Пастухам не нужно хижин —
В роще лучше и вольней,
И никто здесь не обижен
Из животных и людей.

* * *

Лишь только солнышко взойдет
И ждет природу пробужденье —
В тот самый час, без промедленья,
Идет пасти Виланте скот.

Коровы, козы и барашки
Ее встречают поутру.
Изящно реют на ветру
Рукавчики ее рубашки.
И даже солнышко замрет
От радости и восхищенья
В тот миг, когда без промедленья
Идет доить Виланте скот.

Одежда легкая на ней;
Боса — ей холодно немножко.
Ступи она на снег — и ножка
Снегов покажется белей.
Когда Виланте доит скот,
Нетрудно спутать на мгновенье,
Где рук изящное движенье,
Где струйкой молоко течет.

Едва она поднимет руку,
И этот жест узрит пастух,
Ему захватит тотчас дух,
И в сердце ощутит он муку.
Уж скоро солнышко начнет
Свое к зениту восхожденье —
Зато Виланте, без сомненья,
Милей, чем солнечный восход.

* * *

За рекой гора крута.
Как пройти мне без моста?

Брод в реке искать опасно:
Кто идти желает вброд,
Вряд ли реку перейдет —
Нужно ль рисковать напрасно?
Упование не властно —
Нелюдимы здесь места.
Как пройти мне без моста?

Все, что обнимает зренье,
Все, что вижу на земле,
Мнится мне, лежит во зле —
Нет от этого спасенья.
Знаю: здесь — мое стремленье,
А на том брегу — мечта.
Как пройти мне без моста?

Романс

С верха этого утеса,
О который бьются волны,
Подтверждая, что скалу
Невозможно сокрушить,
Я слежу за кораблем —
Им играет грозный ветер,
Коему достало б силы
Рушить множество строений.
Ясно мне, сколь мало значат
В жизни воля и желанье,
Твердость, вера и надежды,
И стремленья, и усилья.
По морскому бездорожью,
Где таит пучина смерть,
Где изменчива погода,
Движется злосчастный парус.
Держит руль в руке слепец —
Даже при попутном ветре
Он на мель посадит судно
Иль на рифы налетит.
Где ж теперь мне силы взять?
Нужно, чтоб поплыть до брега
Вожделенного, мне мыс
Недоступный обогнуть.
Коль решу вернуться в порт —
Ветер неблагоприятен
И — кто знает — доплыву я
Или потерплю крушенье.
Помышленья и надежды!
Рассудите, как мне быть:
Дать вам волю, чтоб утратить,
Или сдерживать покуда.
Легче претерпеть печаль,
Чем со славою расстаться,
И печали претерпеть,
Чем одерживать победы.
Истинны одни заботы:
Ведь удачи — это тени:
Их отбрасывает наземь
То, что недоступно нам.
Море бурное и злое,
В плаванье идти опасно,
А до порта не добраться —
Гибелью грозит вода.
Недоступные проливы,
Мели, острова и скалы,
Да сирены — вашим песням
Мой всегда доступен слух.
Здесь бросаю якорь я —
И, хотя попутный ветер
Манит к берегам удачи,
Больше в плаванье не выйду.

ДОН ФРАНСТШКУ МАНУЭЛ ДИ МЕЛУ

* * *

У рода злополучного людского
Страданий столько, что им счета нет —
И мне пришлось изведать много бед,
И я вкусил от жребия лихого.

Мучений легион — судьбы основа —
Неоднократно мною был воспет.
Что снова я страдаю — не секрет,
И воспеваю я страданья снова.

К чему венки цветов и пышный пир
Убогой музе? Нет, ей нужен мир
И не пристало шумное признанье.

Богата прежде, а теперь бедна,
Лишь правдой услаждается она
Да ищет счастья в разочарованье.

В Пепельную среду, на слова: Яко прах еси

Мне голос беспощадно и сурово
Твердит и день и ночь: «Ты — прах земной!»
«Нет, нет! Живи и тешь себя мечтой», —
Вот наставление голоса другого.

«Ты — прах! — презренный прах твердит мне снова, —
Тебя развеет ветер над землей!»
Но тут же ветер говорит иной,
Что это ложь. Так чье правдиво слово?

Что ж, если этот прах последний лжет,
Что пользы мне от жизни без забот,
От силы, от любовного томленья?

Что пользы мне от юности? И страх
Меня сковал. Кто молвил, что я — прах,
Тот прав, и больше в этом нет сомненья.

Воспоминания и жалобы

Моря, пески, самумы, бури, штили
Мне столь знакомы! Я служил семь лет,
Семь потерял, чтобы выполнить обет —
Меня сирены пением прельстили.

Мою весну темницы погубили.
Овец я не пасу, но чаю бед.
Живу я с Лией, и надежды нет
Супругом стать прелестницы Рахили.

Иаков страждет, лжет ему Лаван —
Пойти на подлость он и на обман
Готов, чтоб только не исполнить долга.

Кто рабство безнадежное познал,
Тому и смерть — отраднейший финал!
Вечна любовь, а жизнь течет недолго.

* * *

Ободранные стены; грязный пол;
Темница мрачная, чернее ада;
Окошки узки и крепка ограда;
Закрылись двери, только лишь зашел;

Кровать — как гроб, и колченогий стол;
С блохой кусачей никакого слада;
Коптит светильник — спасу нет от чада;
Скребутся мыши; пес свиреп и зол;

Внушают ужас цепи; надзиратель
Своей суровостью наводит жуть —
Он разоритель вам, а не питатель;

Увы, сюда не смеет заглянуть
Ни родич, ни зазноба, ни приятель.
Вот так живу я. Сжальтесь, кто-нибудь!

* * *

Горькие грядут мгновенья —
Их прожить мне предстоит.
Миг, что смертью мне грозит, —
За печаль мою отмщенье.

О, мгновения добра!
Вы идете стороною.
Жду я с ночи до утра —
Неужели не пора
Повстречаться вам со мною?

Приходите поскорей,
Ибо ваше промедленье
Тягостно душе моей,
И ко мне, всего верней,
Горькие грядут мгновенья.

Уж приходят… Вас не счесть!
Грозно вы глядите, строго —
Горе жаждете принесть.
А мгновенья счастья есть?
Верно, есть — но так немного!

Радость где-то замерла
И являться не спешит,
Но расправили крыла
Черные мгновенья зла —
Их прожить мне предстоит.

Мига сладостного жду
Я всечасно повторенья —
Но, к несчастью и стыду,
Вашу, горькие мгновенья,
Чую зависть и вражду.

Уповаю: миг придет,
Что избавит от обид.
Что же он не настает?
Знайте — это будет тот
Миг, что смерть мне грозит.

Предавался много лет
Я несбыточной надежде.
Заблуждений больше нет.
Я погибну — но грядет
Грозный миг отмщенья прежде.

Как прервался мой полет,
Ненасытное забвенье
Никогда не унесет —
Скоро, скоро уж придет
За печаль мою отмщенье.

Ода

Давайте, жизнь, итоги подведем!
Мы хорошо знакомы
И шествуем давно мы
Тернистым и запутанным путем —
Так не составить ли воспоминанья
О нашем горестном существованье?

В один и тот же день явились мы
На Божий свет; но нужно,
Прожив свой век недужный,
По воле рока кануть в царство тьмы.
Коль скоро неразлучны вы со мною,
Нам угрожает рок одной бедою.

Мы родились в один и тот же миг,
И вместе будет оба
Мы исторгать до гроба
То сетованья, то бессилья крик;
Лишенные опоры и участья,
Не верим, что рождение есть счастье.

Пора младенческая хороша
Иль нет? Рассудим сами:
Высокими дарами
Пока еще не расцвела душа,
И утверждать нет видимой причины,
Что человек достойнее скотины.

Едва мы от груди отлучены
Жестокими руками,
Как днями и ночами
По свету странствовать обречены.
Мы материнской ласки ищем пылко;
Земная жизнь для нас — сплошная ссылка.

Как трудно жить и человеком быть!
И сетовать напрасно,
Что и молчать опасно,
И не про всё возможно говорить.
Наверняка Природа пожалела,
Что жизнь она вдохнула в наше тело!

Младенчество прошло — но вот беда
И новая обуза:
От тягостного груза
Избавиться не может никогда.
Влачим его мы, силы не жалея,
А он становится все тяжелее.

Едва ль способны мы к делам благим,
Нам счастье недоступно;
Свободою преступно
Распорядиться мы порой спешим,
И хочет сказать определенно,
Что не всегда к нам вольность благосклонна.

Кто принимает сонмищем невежд
Основанный порядок,
Тот на злодейства падок
И благостных не ведает надежд.
Тот, кто с невеждой неизменно вместе,
Лишается достоинства и чести.

И молодость пройдет когда-нибудь,
И юные забавы —
Теперь желанье славы
Мужающую наполняет грудь.
Какие, жизнь, прошли мы испытанья —
Ужасны даже и воспоминанья!

О красоте некоей Лианор

Не встречался — вот беда! —
Я с Рахилью никогда,
Но у виденной мной Лии —
Если Лии все такие —
Нет уродства и следа.

Лию повстречал я ныне
По Господней благостыне:
Солнца летнего светлей
Око каждое у ней,
А сама — под стать богине.

Каб Иаковом я был
И Рахили был бы мил —
Красотой привороженный,
За свою работу в жены
Лучше б Лию получил!

Лия — глаз моих услада.
В рабстве быть у ней — отрада
И свободе, и уму:
Сесть в подобную тюрьму —
Не неволя, а награда.

А глаза-то каковы —
Необычной синевы!
Смелые да озорные
Очи у прекрасной Лии;
Раз у Лии, значит — львы!

Коли дело без обману
Обойдется — не устану
Повторять я свой обет,
Что на десять тысяч лет
Я рабом у тестя стану!

Жалобы на свою судьбу

Октавы

О, муза! Злобная судьба давно
Суровые сулит нас испытанья,
А коль преодолеть их суждено —
Готовит нам сугубые страданья,
И добрых помышлений все равно
Она не принимает во вниманье.
Вся наша жизнь — страдания юдоль,
Где боль спешит сменить другую боль.

Давай же возвестим, о муза, людям,
Как много мною пережито бед.
Мы ни о чем поведать не забудем —
Ведь кто молчит, к тем состраданья нет.
Судьбу-тирана горько мы осудим —
Она готова наложить запрет
На всё, что душу радовало прежде,
Безбожно прикрывая путь надежде.

О, муза! Время наконец пришло
Воззвать нам к состраданью и участью.
Мы скажем, сколь живется тяжело
У переменчивой судьбы под властью.
Ведь даже если отступает зло —
Готово место новому несчастью.
Хотя бы ждали стольких светлых дней —
Живется все больнее и больней.

Внушала мне Судьба, что я везучий,
Что для Удачи я — как сын родной;
Что я — ее наследник самый лучший,
Что будет ласкова она со мной;
Благоприятствовать мне будет Случай —
Надежный, неизменный спутник мой;
И Время б задержалось без усилья,
И дух мой смело распрямил бы крылья.

Сперва я к счастью привыкал с трудом —
Ведь видел я, что славы недостоин,
И никогда не сомневался в том.
Но только что был небосвод спокоен —
И вот нежданно молния и гром.
О, сколь несправедливо мир устроен!
Как мало было безмятежных дней
И счастья в жизни тягостной моей!

Идти воспоминаньям в наступленье
Приходит беспощадная пора.
Рассеялось в единое мгновенье
Все то, что возвышало дух вчера.
Источником кручины и мученья
Мне стала память прежнего добра.
Коль миновали вы, о дни блаженства,
В вас много злобы и несовершенства!

О если бы безумный Фаэтон
Не управлял отцовской колесницей,
Напрасной смерти избежал бы он;
Не сделала бы отчая десница
Икару крылья — был бы он спасен
И долго мог бы жить и веселиться;
Не нарекли бы воды в честь его,
Но был бы жив он, что важней всего.

О, легковерие! О, тирания!
Они огнем давно мне душу жгут:
Ошибки тяжкие и роковые
Всечасно за собой они влекут.
Но почему деяния дурные
Не ожидает беспристрастный суд?
Кто молвил, движим низменною лестью,
Что этакая честь сродни бесчестью?

МОНАХ ЖЕРОНИМУ БАИЯ

К Филиде, ее благосклонной речи и презрительному взгляду

Когда восходит Солнце над землею,
Пчела торопится найти цветок,
А бабочка спешит на огонек
Ночною иль вечернею порою.

Но сколь несходствуют они судьбою!
Пчеле цветок счастливой стать помог,
А бабочку, увы! — огонь обжег:
Она упала наземь неживою.

Таков и я, Филида: я — пчела,
Но в бабочку преображаюсь вскоре:
Пчела сыта нектаром, весела,

А бабочке, обжегшей крылья — горе!
Мне ваша речь блаженство принесла,
Но смерть свою читаю в вашем взоре.

На суровость Лаисы

Лаиса, нет суровей вас и строже:
Комета, что внушает людям страх,
Сирена, что бесчинствует в морях —
Вот на кого порою вы похожи.

Но как вы хороши — помилуй, Боже!
Как розы ароматные в садах,
Как звездочки в полночных небесах
И как жемчужина морская тоже.

Прекрасны вы — вам слава и хвала!
Небесный свет и яркая денница
Пред вашей красотою — мрак и мгла.

Хоть вы суровы — с вами не сравнится
Ни грозный шторм, ни твердая скала, —
Но вы изящны, как морская птица.

Сон, в котором я видел Марсию

О, сон! Вы подарили мне виденье
Моей заветной, сладостной мечты!
Порою — смерти вы изображенье,
Порой — изображенье красоты.

В каком невыразимом упоенье
Лица любимого я зрел черты!
Немало бед несет мое стремленье,
Зато мои надежды не пусты.

О, сон, сколь вы любезны мне и милы!
Я вас прославлю, верность вам храня,
Покуда Муза мне дарует силы.

Не мрак, а ясный свет вы для меня,
Предвестник жизни — не гонец могилы,
Не чадо ночи, а родитель дня.

Черная коса

Хоть вы черны, ваш переменчив цвет:
Покров напоминая погребальный,
Он мрак одолевает изначальный
И благодатный излучает свет.

В монархии Любви вам равных нет —
Не ведали вы тяготы вассальной.
О, чудо — цвет ваш траурно-печальный
Несет веселье, радость и привет.

Вы — это всё. Однако без обмана
Не всё здесь обошлось наверняка:
И хвалят, и хулят вас непрестанно.

Смерть, вами причиненная, легка.
Вы — радость, день и свет, но, как ни странно,
Вы в то же время — траур и тоска.

Пчеле

Спокойно созерцая красоту,
Летаешь ты средь полевых растений;
Целуешь, не взыскуя наслаждений,
Жасмин и розы, что стоят в цвету.

В полете воплотившая мечту,
Ты — как Дедал, неповторимый гений,
И как Икар, что, не боясь падений
И неудач, взмываешь в высоту.

Лети, презрев опасность и угрозы
(Ведь мед и воск — пустое баловство!) —
Ты к Фирмию, что проливает слезы,

И к Марсии — там ты нужней всего:
У ней уста — как мед, ланиты — розы,
И талый воск — сердечко у него.

Утешение в скорбях

Творю, как мне подсказывает чувство —
Пожар любви в моей груди не стих.
Мои страдания шлифуют стих
И совершенствуют мое искусство.

Мне от Любови то весело, то грустно —
Но тот стократ суров, жесток и лих,
Кто о страданиях скорбит моих,
Сочувствуя мне письменно иль устно.

Пусть образ ваш — он мне милей всего —
Ко мне проникнет в сердце через зренье,
А после — в стих из сердца моего.

Пусть ваше, Марсия, изображенье
Двойное обретает естество —
Прославлю ту, что мне несет мученье!

Серра-да-Эштрела

Заснеженная цепь надменных гор
Олимп и Пинд затмила высотою;
Атланту мать — бессмертному герою,
Опора Небу, Небесам укор.

Хранительница снега с давних пор
Мирится с беспощадною жарою
И, вознесясь высоко над землею,
В небесный устремляется простор.

От этого высокого предела
Дарует Солнце людям благодать,
Пока не закатилось и не село.

Звезде пред Солнцем следует молчать —
Должны мы горы Сера-да-Эштрела
Не Звездными, а Солнечными звать.

Беседа с Богом

Вас, Господи, любить способен тот,
Кто самого себя возненавидит;
Вас видит тот, кто грех свой тяжкий видит;
Поймет Вас тот, кто сам себя поймет.

Лишь тот себя из праха вознесет,
Кто в унижении почет провидит;
Кто Вас обидит — сам себя обидит;
Свободен тот, кто Ваш приемлет гнет.

Кто всё теряет, обретает много —
Сподобится великой мзды у Бога.
Блажен, в ком Божий пламень не угас!

Бог есть любовь, и знаю непреложно:
Кто знает Вас, тому любить Вас можно,
А знает Вас лишь тот, кто любит Вас.

Пьянице, погребенному подле раковины со святой водой

Децима

В тихом уголку темно —
Это вовсе и не странно:
Ведь того, кто непрестанно
Пил без просыпу вино,
Тело здесь погребено.
Что ж! в небесной пусть отчизне
В бесконечной укоризне
Льется в рот ему вода —
Ни за что и никогда
Он не пил ее при жизни.

Человеку, который пожертвования на поминовение усопших потратил на покупку множества книг

Децима

Книг свободна череда
От церковного запрета —
Ты-то, Лизий, знаешь это —
Но от Божьего суда
Им не деться никуда.
Хоть и много книг достойных
У тебя в шеренгах стройных,
От отмщения беги:
Смертные твои враги —
Душеньки друзей покойных.

К Ф., которая укололась, срывая розу

Романс

Потянулись к розе смело
Вы, сеньора — в этот миг
Вашу руку шип настиг.
Капля крови заалела
И обида закипела.
Что ж, на памяти моей
Не было цветка грубей:
Дар Венеры — ваша ножка;
Уколола вам немножко
Роза руку — стыдно ей!

К розе

Романс

Отчего твой век недолог?
Кто тебя лишает жизни?
Ты же царственных кровей,
Ты посвящена Венере!
Не дано, цветок-царица,
Пережить тебе Аврору —
Обретешь себе могилу
Там, где колыбель твоя.
Ласке сладостной рассвета
Душный жар придет на смену,
О, жемчужина меж створок
Раковины изумрудной!
Как орел в полете, крылья
Расправляешь ты на солнце —
Но, опалена лучами,
Ты сгораешь, словно Феникс.
Сидя в келии зеленой
Нераскрытого бутона,
Ты еще полна надежд
На грядущее блаженство.
Но когда прекрасный пурпур
Служит саваном тебе,
Солнце льет лучи, как слезы,
Ищет смерти в тихих водах.
Несравненнейшая роза!
Кто же, кто же тот пират,
Что похитил дерзновенно
Утреннюю драгоценность?

На вскрытие гробницы доны Инес де Кастро

Романс

Вскрыл гробницу сам дон Педру,
Португальский государь —
Верный памяти любимой,
Верный долгу короля.
Усыпальница для Низе
Стала крепостью надежной,
Ибо пламенною верой
Вся она озарена.
Вспомнил он мгновенья счастья,
Вспомнил тяжкую беду —
И в супружеское ложе
Превратился смертный одр.
Лицезрея разложенье
Несравненной красоты,
Ощущает, как к останкам
Возрождается любовь.
Добрая к своим вассалам,
Низе всех признать заставит,
Что жестоким быть не может
Любящий ее король.
Гименей впервые видит,
Как средь факелов, что тускло
Погребенье освещают,
Брачная свеча горит.
Благовония из Савы
Одинаково пригодны
И для бракосочетанья,
И для траурных процессий.
Был и бог любви при этом,
И оказывалось ясным,
Что безмерною любовью
Смерть победить возможно
Так отпраздновали свадьбу,
Что возможно усомниться,
Точно ли прекрасной Низе
Завладеть сумела смерть.

Портрет

Романс

Марсии прекрасный лик
Я хочу увековечить,
Чтоб ее по описанью
Всякий мог легко узнать.
Опишу сперва, пожалуй,
Я ее кудрей волнистость —
Так волна в морских просторах
Набегает на другую.
На челе чернеют брови —
Гордым туркам посрамленье,
Наказанье Сулейману,
Полумесяцу позор.
Взор у Марсии спокоен,
Но глаза ее похожи
На светила, каковых
И во сне мы не видали.
Стоит взору оживиться —
И сверкающие очи
Могут вызвать, несомненно,
Восхищенье всех вокруг.
Средь сияющих очей
Возвышается изящный
С небольшой горбинкой носик,
Как  у царственной орлицы.
А ланиты — словно кубки,
В коих белое вино
Ч красным смешано — монахи
Это делают подчас.
Зубки — словно скатный жемчуг,
А уста алей рубинов,
А меж ними — словно четки
Из слоновой кости чистой.
Переливчат голосок:
То звенит, как серебро,
То хрусталь напоминает
Всем, кто слушает его.
И в июльскую жару
Мерзнет Марсия — у ней
Холоднее снега руки,
Ножки холодны, как снег.
Вся — краса, вся — совершенство,
Вся — отрада для очей!
Как же мне не восхититься
Искрометной красотой!
Ни морозною зимою,
Ни в паляще зное лета
Ей ни холодно, ни жарко —
Ей не страшен жар и холод.
Ведь и летом, и зимою
Марсия всегда — весна
И в весенние наряды
Облачается весь год.
Это — Марсии портрет:
Кто видал его, тот скажет,
Что весьма с портретом сходно
Описание мое.
Если в чем-то я ошибся,
Создавая свой портрет,
Я готов, не обинуясь,
Взять свои слова назад.

Принцу Иоанну Австрийскому, побежденному в битве при Канале

Децимы

Сей принц, вознамерившийся одержать победу над португальцами в канун Рождества Иоанна Предтечи, потерпел поражение

1

Государь, на этот раз
Вы бахвалились напрасно:
Ведь закончился ужасно
Дерзкий ваш поход на нас —
Светлый праздник вас не спас.
Вы комедию вначале
Здесь поставить пожелали,
Но какой прискорбный факт —
В постановке первый акт
И последний акт совпали.

2

Больше, принц, у нас в стране
Вам не игрывать комедий,
Иль не избежать трагедий
Вам и впредь — поверьте мне!
Помня о священном дне,
Вы затеяли сраженье,
Но поспешное решенье
Не дало вам ничего:
Вышло вам не Рождество,
А Главы Усекновенье.

МОНАХ АНТОНИУ ДАШ ШАГАШ

О тщете всего сущего

Вот, Фабий, мира дольнего тщета:
Цветет в апреле роза-чаровница,
В росинки, точно в зеркала, глядится
И нежно улыбается с куста.

И каравелла, солнцем залита,
Плывет по волнам, как морская птица,
И ни штормов, ни штиля не боится:
Чужих краев достичь — ее мечта.

В своих свершеньях оба преуспели —
И сами хороши, и мир хорош.
Они достигли вожделенной цели.

Они собой довольны. Ну, так что ж?
Ведь каравеллу рифы ждут и мели,
А розе угрожает острый нож.

* * *

Богат несметно — что же Ты раздет?
Могуч — но сник пред жребием суровым.
Ты — Царь, но почему в венце терновом?
Всесилен Ты — а сил ни капли нет.

Ты — Солнце. Отчего ж померк Твой свет?
Почто молчишь, хоть наречен Ты Словом?
Свободен — по покорствуешь оковам.
Ты — Жизнь, но жизнью дух твой не согрет.

Ты — Бог? Но на кресте висишь, слабея.
Ты — Человек? Но Ты простил злодея
И вечный рай стяжать ему помог.

И Бог, и Человек Ты, без сомненья!
Адамово свершил Ты искупленье,
Погиб, как человек, воскрес, как Бог!

Святая Мария Магдалина

Идет, бредет прощеная блудница
И входит в сад, проведши ночь без сна;
Любовью чистою окрылена,
Вооруженных стражей не боится.

Вот перед ней заветная гробница,
Где благостная плоть погребена!
Здесь Божий Сын! Приблизилась она
И отвалить огромный камень тщится.

— Возлюбленный Господь и мой Супруг!
Кто взял Тебя? Куда исчез ты вдруг?
Кто, кто Пречистое похитил Тело?

Верните мне Его! Где мой Господь?
Коль не вернете — я б тогда хотела,
Чтоб и моя души лишилась плоть.

Коню графа Сабугала, делавшему большие курбеты

Ретивый конь, твоя лихая стать
И поступь — словно музыка живая.
Ты скачешь, ритм искусно отбивая.
Узда — скрипичный ключ, ни дать, ни взять.

Как будто ноты в нотную тетрадь
Заносишь ты, копыта поднимая —
И камни, от блаженства замирая,
С тобой концерт пытаются играть.

Наигрываешь музыку давно ты,
И не издал — о, чудо из чудес! —
Доселе ни одной фальшивой ноты.

В твоем репертуаре много пьес —
И фуги, и сонаты, и гавоты.
Твой каждый шаг — бемоль или диез.

Лавру Жуана Салданьи ди Соузы, у которого корни вылезают из земли, склоненному над источником

Зане, греховным движимый влечением,
Тебя настичь не тщится Аполлон,
Твой, Дафна, ствол навеки наклонен,
Едва держась корнями, над теченьем.

К надежности прониклась ты презреньем,
О, Дафна — ствол твой в воздух вознесен,
И Солнце, восходя на небосклон,
Следило за чудесным превращеньем.

Запечатлеть влюбленная вода
Стремится, вечно протекая мимо,
Твой благородный образ навсегда.

Но цель заведомо недостижима,
Зане в непостоянстве ты тверда,
В изменчивости — непоколебима.

Et petrae scissae sunt

Камням не вынести глухого стона:
Податель жизни сам вот-вот умрет!
К Его стенаньям равнодушен тот,
Чье каменное сердце непреклонно.

Просветов нет во мраке небосклона —
Неведомо, когда заря придет…
Камнями бы побить лукавый сброд,
Не ведающий правды, ни закона!

Да, камни милосердней и добрей,
Чем сердце равнодушное людское —
А мало ли вокруг таких людей?

Тот, кто печется о своем покое,
Становится бесчувственней камней,
И сердце в нем жестокое и злое.

На смерть Андре ди Албукерки

И славу он стяжал, и поклоненье —
Любимцем Марса звали все его.
Он в битвах не страшился никого!
Что помогало — доблесть иль везенье?

И доблесть, и рассудок, и уменье
Герою приносили торжество.
Что скажем о фортуне? Каково
В судьбе усопшего ее значенье?

Во прахе смог Испанию простерть,
Но вот героя одолела смерть,
И все надежды выжить были втуне.

От смерти никому спасенья нет,
И тем, что столько одержал побед,
Он доблести обязан — не фортуне.

Доктору Жуану Медейрушу по поводу его «Образцового солдата» и в связи со словами Юстиниана: Imperatoriam maiestatem non solum armis etc.

Искусство ваше сочетать готово
И формою изысканной облечь
Прославленный изящным словом меч,
Оружьем возвеличенное слово.

Умелый слог — признания основа;
Читателя не может не привлечь
Оружием прославленная речь,
Перо, что недругов разит сурово.

Минерва или Марс-воитель сам —
Вам это ведомо, о, муж ученый —
Отчизну повелит прославить вам.

И меч, перед сраженьем обнаженный,
Пусть будет равен силою словам
Из хитроумной речи изощренной!

Оправдание дерзости

Филида, знать вам должно и учесть:
Любви могущество и самовластье
Невыразимое приносит счастье
И любящему составляет честь.

Меня, быть может, ожидает месть;
Но если вправду мне грозит ненастье —
Тем более мне надобно участье,
Хотя в душе влюбленной твердость есть.

Вы молвите, Филида, что преступно
Мое стремление, что оскорбят
Мои мечты богов всех совокупно.

Но вижу я, что нет пути назад
И чувствую, что повезло мне крупно —
Завистники мне карою грозят.

К портрету Филиды

Пределов нет искусству и уменью,
Зане для Апеллесова холста
Обманом у природы отнята
Ее краса, по хитрому хотенью!

О, горе солнца яркому свеченью:
Оно перед Филидой — темнота!
Становится другая красота
Пред ней невыразительною тенью.

На первом плане — вы, а в глубине —
Всё пусто, словно бы разлука с вами,
Что тягостна, невыносима мне.

Но завершить я вынужден словами:
Филида! Образ ваш на полотне
Живее получился, чем вы сами.

Девушке, торгующей вишнями

Торговать идет Луиза —
На головке белокурой
У нее стоит корзинка,
Спелых вишенок полна.

Юбка — точно власяница,
Кофточка из белой ткани —
Для коварных стрел Амура
Идеальная мишень.

Руки прикрывает нежно
Пара кружевных манжет;
Плавно, царственно ступает,
Восхищая всех вокруг.

И на площади Росиу
Нежным голоском заводит,
Словно запевает песню:
— Вишни! Покупайте вишни!

Голос низкий, и глубокий,
И божественно прекрасный;
Взволновались ухажеры,
Закипела суматоха.

Все забыли о ромашках —
Лишь бы лилию узреть;
Во мгновенье оказалась
Окруженной эта крепость.

Все любовные признанья —
Пули крупного калибра,
Но Луизино сердечко
За стеною крепостной.

Все выспрашивают, сколько
У Луизы стоят вишни,
Доставая из карманов
Пригоршнями медяки.

А Луиза в отдаленье
Голоском своим прекрасным
То и дело повторяет:
— Вишни! Покупайте вишни!

Романс о монахине, идущей в Калдаш

У красавицы Белизы
Совершенствам нет числа —
В ней и красота и разум
Уживаются легко;
Наших душ она Цирцея —
Слышно в голосе у ней
Прихотей очарованье,
Восхищенье всей страны;
Но, хотя ступает плавно,
Сразу видно, что больна —
Ведь и к божествам нередко
Привязаться может хворь.
Снадобья не излечили
Ей докучную болезнь,
И пошла Белиза в Калдаш —
Там полегче станет ей.
Солнце радостное скрылось
За завесой облаков;
Радостный рассвет — над полем,
А закат — в монастыре.
Над просторными полями
Разливает солнце свет
И до самого заката
Всё живое веселит.
На лугах, с которых лето
Норовит совлечь наряд,
Снова радуя нам взоры,
Распускаются цветы.
Звуками хрустальной цитры
Рощица напоена —
На зеленых гибких ветках
Не смолкают соловьи.
Без конца шевелит листья
На деревьях ветерок —
Кажется, что слышен шепот,
А порой печальный вздох.
Всё приветствует Белизу,
И от радости такой
Каждый запоет источник
И пойдут деревья в пляс.

Романс

Ах, Франциска, жизнь моя!
Я, смиренный францисканец,
Не могу налюбоваться
На божественный твой лик.

Выше гор разлука наша
И бесплоднее пустыни.
Я в пещере одинокой
Дни постылые влачу.

Каково же мне живется?
Вот словарь моей души:
Каждая печаль есть крест,
А воспоминанье — рана.

Облачился я в рогожу
Подозрения и тягот —
Из тончайшего батиста
Даже савана не сшить.

Струны сердца ты мне щиплешь
И нещадно обрываешь.
Сбились в ком мои мученья,
В горле тоже ком стоит.

В покаянном одеянье
Исстрадалась плоть моя.
Множество терпеть несчастий —
Мой монашеский обет.

У меня, у страстотерпца,
Слезы льются, как вода,
Горек хлеб мой — я, пожалуй,
Перейду на хлеб и воду.

Вот неделями без счета
Четки я перебираю
И по милости твоей
Муку крестную терплю.

Необутыми ногами
Попираю я желанья,
Злобной ревности колючки
И холодный снег надежд.

Я осунулся донельзя,
Исхудал, как будто остов —
А в былые дни и вовсе
Я на призрак был похож.

Обернулась наказаньем
Мне минувшая удача.
Я вздыхаю — власяницей
Стала мне моя любовь.

Реки слез моих горючих
Твердые смягчат утесы —
Но твое, Франциска, сердце
Не под силу им смягчить.

Размышляя о небесной
Тиранической красе,
Вижу, что люблю я зверя
И что небом я отвергнут.

Мне и звери сострадают,
Видя этакое зверство.
Ты со мной бесчеловечна —
Человечнее они.

Без сомнения , природа
Создала тебя жестокой,
Им же даровала нежность,
Коей нет в твоей душе.

Коль пустыня — это кара
За мою любовь, за веру,
Что мне горше может быть,
Чем любви твоей лишиться?

Свет очей моих, Франциска!
Вам-то хорошо известно,
Что достоин снисхожденья
Тот, кто кается в грехах.

Вы меня не убивайте,
Хоть немного пожалейте —
Жизнь, что я влачу в разлуке,
Вам и так принадлежит.

Дайте мне увидеть снова
Ваш неповторимый лик —
И навеки благодарной
Будем вам моя душа.

Вспомни, вспомни, дорогая,
Вспомни же, любовь моя,
Как меня ты вдохновляла
Взором ласковым своим.

Если же найдешь ты повод,
Чтобы полюбить меня —
Полюбив, не ошибешься,
Не раскаешься, поверь.

Я взыскую состраданья,
И довольно будет, если
Ты своим расположеньем
Мне даруешь благодать.

АНТОНИУ БАРБОЗА БАСЕЛ;Р

Цветущему лугу

В тебе увидел я свое цветенье —
Когда ты в трауре, ты весь в цвету.
Мне на тебя глядеть невмоготу —
Свои в тебе я вижу измененья.

Тебе дарует лето приношенья,
А я зимой студеной отцвету.
Я время злейшим недругом сочту —
Ведь обрекает нас оно на тленье.

Тебе покуда страх не страшен мой;
Я ныне для тебя — пример живой,
Чтоб ты во мне узрел свои обманы!

Зато когда придет конец весне,
В тот грозный день — поверить можешь мне! —
Моя беда твои растравит раны.

Сон

Однообразьем жизни утомлен,
Под монотонные заснул я звуки,
Что слышатся средь неизбывной муки;
Блаженным был и сладостным мой сон.

Я на свободу был перенесен,
Не знал ни горя, ни забот, ни скуки.
С тобою Хлоя, не был я в разлуке,
С друзьями близкими не разлучен.

Я наслаждался, Хлоя дорогая,
Твой образ несравненный созерцая,
Т наяву прекрасный, и во сне…

Но стоило мне снова пробудиться —
И очутился я в сырой темнице…
О, никогда б не просыпаться мне!

Портрет

На сем холсте ваш лик изображен —
Он создан кистью резвою, живою.
Портрет искусно выполнен, не скрою —
С природою соперничает он.

Художника наставил Купидон,
Как написать пленительную Хлою —
Ведь вашей несравненною красою
Умелый живописец вдохновлен.

Где здесь модель и где изображенье,
Понять непросто — душу мне сомненье
Терзает и покою не дает:

Природе подражают все искусства,
Но ныне у меня такое чувство,
Что здесь, пожалуй, всё наоборот.

* * *

Ни боли я не чувствую, ни жженья,
Хотя меня все время пламя жжет;
Я бесконечно счастлив средь невзгод,
Во всем везуч, хотя мне нет везенья.

То, что вблизи, я вижу в отдаленье,
Когда иду, мой неподвижен ход,
Я радуюсь, что грусть меня гнетет,
И пламенно приветствую мученья.

Смеюсь я со слезами на глазах,
Ищу реальности в пустых мечтах,
Уверен в том, в чем сомневаюсь ныне;

Но ничего я не прошу взамен
Затем, что опасаюсь перемен.
В себе я затерялся, как в пустыне.

Лукреция

Кровь, только кровь искупит злое дело!
Лукреции бесчестия не снесть.
Что делать ей? Одно лишь средство есть.
Взглянуть в глаза судьбе она сумела.

Удар мечом себе наносит смело…
Самоубийцу грешницей не счесть:
Душа живущей плоти — это честь.
С утратой чести умирает тело.

«Орудие бесчестья пусть умрет, —
Она сказала, — но восплачет тот,
Кто стал злодеем из-за сладострастья.

Иль в этом виновата красота?
Я опозорена, но я чиста
И чистой умереть почту за счастье».

На смерть монахини Клары

Децима

Приют оставила земной,
Перенеслась в приют небесный,
Ведома силою чудесной,
И стала ясною  звездой.
И ныне взор смущенный мой,
Увидев той звезды горенье,
Предвидит светопреставление.
А почему? Мой довод прост:
Померкнут мириады звезд
И ждет их скорое паденье.

Одной даме

Романс

Оказала честь цветам
Низе — торжество желаний,
Ибо волосы свои
Убрала она цветами.
Как завидовали звезды,
Как печалились они,
Если черные глаза
Низе их не отражали!
Плавно, царственно ступая,
Излучает свет она —
И любуется сияньем
Каждый, кто в нее влюблен.
Стоит Низе шаг ступить —
Рядом расцветает роза,
Стоит Низе слово молвить —
И жасмин благоухает.
Кто охотницу Венеру
Несравненную встречал?
У слепого мальчугана
Одолжила лук она.
Лук натягивает смело
И стреляет очень метко —
Не бывает, чтоб стрела
Цель свою не поразила.
Берегитесь, вертопрахи!
Ведь она не промахнется —
Как отточенные стрелы,
Ранят черные глаза!
Щедро горы озаряет
Благодатными лучами —
Даже солнце в вышине
С ней соперничать не смеет.
Можно ею любоваться,
Но почтение блюсти;
Не молчите, пастухи —
Пусть Филен он этом знает.

Романс

Грешница у ног Христа
Ныне праведницей стала —
Красотой равна Елене,
Из-за коей пала Троя.
Многими была любима —
Ныне любит одного;
Красотой волос  пленяла —
Ныне их приносит в дар.
И не волосы одни —
Иисусу Магдалина
Ныне всю себя вручает,
Все желания свои.
Сколько покаянных слез
Магдалина проливает!
О грехах и прегрешеньях
Горько сетует она.
Каждый грех, свершенный ею —
Это Господу обида;
Но за покаянным плачем
О грехах пора забыть.
Должно приводить в порядок
Беспорядочную жизнь,
И упущенное время
Ныне должно наверстать.
Прежде волосы ее
Призывали ко греху,
А теперь их красота
Искупает прегрешенья.
Ко Христу она подходит,
Ублажает, как Судью —
Умащает миром руки,
Ноги набожно целует.
Благовоние приносит
Магдалина Иисусу,
Чтобы исцелил Христос
Язву, что еще свежа.
Головой к ногам Христовым
Магдалина приникает
И оплакивает жизнь,
Столь бездумно прожитую.
Чем униженней целует
Ноги Господу она,
Тем возвышеннее духом
Делается Магдалина.
Бережно святые ноги
Магдалина умащает,
Ибо этими ногами
Путь на небо проторен.
И у ног Христовых легче
Стало грешной Магдалине,
И от прежнего недуга
Исцеляется она.
И, влекомый состраданьем,
Всё простивший Иисус
Ей протягивает руку,
Чтобы поднялась она.
Столь учтива Магдалина,
Столь она благоговейна,
Что не смеет встать с колен,
Взяв за руку Иисуса.
Но, людские зная души,
Грешницу Христос простил
И достойной сделал, зная
Недостоинство ее.
Отыскав источник жизни,
Радостно к нему припав,
Искупила Магдалина
Прегрешенья прошлой жизни.

ДОН ТОМ;Ш ДИ НОРОНЬЯ

* * *

Ты — кроткий и смиренный агнец мой,
Безропотное, тихое Мученье!
Ступай — свершу я жертвоприношенье,
Сражу тебя я собственной рукой!

Невинность беззащитна пред судьбой,
Бессильно знание и разуменье.
Таит опасность умиротворенье,
Порою бедствие сулит покой.

Не стану я молчать подобострастно —
К чему? Ведь не притворщик я, не лжец —
О бедах возглашу я велегласно.

Но каждый убедится наконец,
Что мир лежит во зле, и всем нам ясно:
Никто своей удачи не творец.

Даме, умершей через несколько дней после солнечного затмения

Ты видел, Лисий, видел наяву,
Что в траур вся вселенная одета?
Земля во тьме и Солнцем не согрета,
И чернота сменила синеву.

Темно и неприютно, как во рву;
Лишилось небо солнечного света —
А это бедствий верная примета!
Ночь тихо дремлет, преклонив главу.

Ну, так увидишь: смерть взяла Филиду —
Она щадить не хочет никого! —
И вся природа служит панихиду.

Лишившись утешенья своего,
Не в силах Солнце пережить обиду —
И вот светило ясное мертво.

МОНАХИНЯ ВИОЛАНТЕ ДУ СЕУ

* * *

Любовь! Коль изменение одно
Грозит мне смертью только из боязни,
Что может быть страшней и безобразней!
Но мне ли убедиться в том дано?

Коль я за подозрение одно,
Из-за одной постыдной неприязни
Могу подвергнуться позорной казни —
Как быть, коль будет всё подтверждено?

Однако, если жалоба напрасна
И упованье ложно, ибо ясно,
Что вскорости прервется жизни нить —

Не место ни слезам, ни укоризне:
Иль, ощутив любовь, вернуться к жизни,
Иль даже после смерти ощутить.

Иоанну IV, королю португальскому

— Чем хвалишься, страна? — Монархом новым.
— Кто дал его? — Божественный закон.
— Вольна ты? — Им мой дух освобожден.
— В чем вольность? — Быть ему служить готовым.

— Суров он? — Не был никогда суровым.
— Он добр? — Он добрым сердцем наделен.
— Ты счастлива? — Да, счастье дал мне он.
— В чем счастье? — Под Господним быть покровом.

— Чем до него была? — Юдолью слез.
— А ныне? — К небу он меня вознес.
— Чего страшишься? — Страха нет в помине.

— А есть ли горе? — Только лишь дно.
— Какое? — Что монарху не дано
Над всей Вселенной властвовать поныне.

* * *

Уж если я не помню Крокодила,
Что причинил притворством столько зла —
Я б меньше мук, пожалуй, приняла
От хищников египетского Нила;

Уж если я и думать позабыла
Про лицемерные его дела
И с опозданием, но поняла,
Что все страданья — выдумки Перилла,

Я б не остановилась ни пред чем,
Дабы изжить из памяти совсем
Того, чьи были лживыми рыданья,

И бесконечно рада буду дню,
Когда я беспощадно изгоню
О нем последние воспоминанья.

* * *

Скорее станет скромным самомненье,
Отвагой страх, достоинством изъян,
Бессильем сила, ясностью туман,
Веселой грусть, любезным оскорбленье;

Скорее станет горьким наслажденье,
Суровой кротость, мудрецом профан,
Смиреньем гордость, истиной обман,
Любовь жестокой, благостным презренье,

Скорее станет прямизна кривой,
Измена доблестью, прохладой зной,
Правдивой ложь, порочной добродетель,

Долг преступлением, безвластьем власть,
Герой трусливым, честным лжесвидетель,
Чем отклика дождется ваша страсть.

* * *

Когда отлучена от тела жизнь
И вместо жизни торжествует смерть,
То почему запаздывает смерть,
Когда ничто мне не питает жизнь?

Сильвана нет — и не мила мне жизнь:
Ведь без него везде — живая смерть;
Ушел Сильван — так пусть приходит смерть:
Из-за Сильвана пропадает жизнь.

Возлюбленный далекий! Если смерть
Тебя не призовет вернуть мне жизнь,
Ко мне придет неотвратимо смерть.

Но раз известно, что душа есть жизнь,
То ясно, почему так медлит смерть:
Ведь горше смерти мне такая жизнь.

* * *

Мне даришь ложное очарованье
Ты, Купидон, ты, мстительный божок!
Отняв мои все чувства, ты обрек
Меня вдвойне почувствовать страданье.

Моя судьба — сплошное наказанье.
Увы! Настолько жребий мой жесток,
Что мнится мне: проходит жизни срок
И грозно подступает умиранье.

В восторге я от множества обид
И радуюсь, что проливаю слезы —
Но море бед мне счастья не сулит.

Прочь, прочь, любовь! Прочь, сладостные грезы —
От вас ничто меня не защитит!
Суровый рок, умерь свои угрозы!

* * *

В оригинале дивного портрета,
Что перед нашим взором предстоит,
Бесценное познание живет
И мудрость, что достойна быть воспета.

О, если б мудрость и познанье это
Запечатлеть сумел художник тот,
То их изображенья от невзгод
Спасти могли бы половину света.

Так кто же совершеннее — портрет
Иль Селия сама? Ответа нет.
Те, кто искусным сей портрет признали,

Увидят, сколь ясна и хороша
На полотне у Селии душа —
Ничем не хуже, чем в оригинале.

Падре Антониу Виейре по случаю проповеди, произнесенной на Рождество Пресвятой Богородицы

Таинственному возносить хваленье
Не значит ли питать бесплодное стремленье?
Когда к словам восторг сведен,
Величью нанесен урон.
Пытаться говорить о многом мало —
Безумство, что нам вовсе не пристало.
Желая вас превознести,
Не дай вам Бог обиду нанести;
Как не понять, вас бурно восхваляя,
Что честь вам в этом небольшая!
Вас похвалами ублажать —
Ведь это значит вовсе вас не знать
И думать тайно,
Что всякое познание случайно.
На то ли человеку разум дан,
Чтоб в совершенстве находить изъян?
Талант великий восхвалять натужно —
Всегда ли это нужно?
Не то рискуем мы в ошибку впасть,
Отдавшись заблуждению во власть.
Ну, что ж! пускай безграмотная Муза
Стремится к лучшему, чтоб избежать конфуза.
А чтоб ступить на правый путь,
Порой не грех рискнуть —
Хвалить вас труд моя попытка
Вам не способна нанести убытка,
И думаю, что мне достанет дум,
Чтоб восхвалить ваш просвещенный ум;
Вы не отринете хвалу невежды —
На это не теряю я надежды.

Неоспоримо ваше мастерство —
И Приснодевы Рождество
Вы столь искусно описали,
Что равный вам отыщется едва ли;
Сказали дивно вы об этом славном дне,
И стал он радостней вдвойне,
И для собравшегося люда
Вся ваша проповедь была как чудо:
Ведь Богоматерь — в том сомненья нет —
Едва родясь на Божий свет,
Услышала хваленье Херувимов,
Архангелов и Серафимов,
И песнопение подвижников святых;
Тогда и у насельников земных
Рождается желанье
Слить с хором ангельским свое рукоплесканье,
И в этот раз
Мария слышит похвалу от вас.

Столь велика познаний ваших сумма,
Что замирает восхищенно дума,
А ваше красноречие манит,
Как самый притягательный магнит.
И слога вашего краса и сладость
Душе приносит радость.
Ваш стиль, святой отец,
Для всех, кто пишет — лучший образец,
А меткое словцо иль выраженье —
Державной речи услажденье.
От проповеди пламенной такой
Завистники поднять готовы вой!
Изящество, какому нет примера,
Вам даровала истинная вера.

Живите для людей всех возрастов —
И молодых, и стариков:
Пусть ваше несравненное искусство
Им очищает чувства.
Живите — не иссякнет похвала
За ваши добрые дела,
Хотя ваш гений
Превыше всяких восхвалений!
Живите — будем вас беречь:
Ведь ваша несравненна речь,
А слога благородство
Не знает превосходства!
Но замолчу — превысила я срок.
Надеюсь, что ваш суд не будет строг:
Хоть речь моя не без изъяна,
Но нет, отец Виейра, в ней обмана.

* * *

Беды, вы любезны мне,
Хоть от вас спасенья нет.

Беды, как вы мне желанны!
Оттого вы мне нужны,
Что любовью рождены.
Вы правдивы и обманны,
Долгожданны и нежданны,
Но достались мне вполне
По приемлемой цене:
В горести я вижу радость,
В горечи вкушаю сладость —
Беды, вы любезны мне.

Знаю ныне, как и прежде:
При влюбленности такой
Не властна я над собой —
Это ясно и невежде.
Не исполниться надежде,
Мне не одержать побед,
Легиону грозных бед
Противостоять нет силы…
Всё же, беды, вы мне милы,
Хоть от вас спасенья нет.

Романс

Не стремитесь, подозренья,
Нанести обиду мне —
Я и так уж под защитой,
Чтоб меня подозревать.

Так оставьте же суровость
И постыдное тиранство —
Я питать могу доверье,
Ибо милости не лгут.

Страх среди непостоянства,
Подозренье средь обид…
Следствия под стать причинам —
В том сомнений никаких.

Но сомнения средь славы,
Обморок средь доброты —
Это уж не подозренье,
Это бред, скорей всего.

Мне Амфриз в любви признался
И, наверно, без обмана —
Меж словами и делами
Расхождений не видать.

Говорит, что вспоминает
Он меня, что хочет видеть —
И меня на самом деле
Видеть хочется ему.

Сердце низкое способно
О любви бесстыдно лгать,
Но возможно ль не поверить
Тем, кто правду говорит?

Сам себя разоблачает
Тот, кто откровенно лжет —
Слов и дел противоречье
Обнаружится легко.

Обличают лицемера
Гнусные его поступки.
Нету проку в увереньях —
Выдают его дела!

Только разве хватит духу
Обмануть мое доверье
У того, кто добрым делом
Доказал свою любовь?

Иль Амфриз меня обманет
Оттого, что недостойна
Я его? Но недостойным
Редко бедствия грозят.

Даже если бы поступки
Не внушали мне доверья,
Мне бы и того хватило,
Что Амфриза я люблю.

Так оставьте же в покое
Вы мне сердце, вы мне душу:
Тот живет всегда в тревоге,
Кто боится перемен.

Вечно я объята страхом,
Ибо опасаюсь бед.
Даже если улыбнется
Мне удача — я боюсь.

До чего немилосердна
Переменчивая доля!
Вознесет меня, низвергнув,
И низвергнет, вознеся.

Неблагоразумно думать,
Что Амфриз мне доверяет,
Что взаимностью он платит
За любовь мою к нему.

О, тираны-подозренья!
Коль я неблагоразумна,
То от страха умираю —
В этом вся моя вина.

Мадригал

Кончается уныло
На гибель обреченный день,
И разливается ночная тень.
Жестокость победила,
И час мучений наступил.
Мне нет отрады, я без сил,
Судьба ко мне не ведает пощады,
Мне ревность сладостна и горестны услады,
Мне свет не мил —
Меня любимый позабыл.
К кому судьба бывала столь жестока?
Ужели от любви умру я раньше срока?
И вправду жить, пожалуй, надоест —
Разлука тяжела, внезапным был отъезд.
Не хватит ли мучений?
Ах, сколько бед и сколько искушений!
А вдруг лишится жизни он,
Раз он со мною разлучен?
Хотя надежды слабы,
Но мог бы он письмо прислать хотя бы!
Готова я сойти с ума,
Коль не дождусь хотя б короткого письма!
Что ты творишь, любовь? Мне нет спасенья,
От мук я не предвижу избавленья,
И пусть не защитит
Меня от смерти неминучей щит!
Мне всё грозить прервать существованье…
Зачем не умерла я при прощанье?

Перевел с португальского
Андрей Родосский