Светозарные росчерки золотого пера

*754***
СЕГОДНЯ, 25 ИЮНЯ 2020 ГОДА,ИЗДАТЕЛЬСТВО " У НИКИТСКИХ  ВОРОТ" ПОСЛЕ ВЫНУЖДЕННОГО ПЕРЕРЫВА ВЫПУСТИЛО В СВЕТ СТО ОДИННАДЦАТУЮ КНИГУ СТИХОВ ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО МОСКОВСКОГО ПОЭТА, СТАРЕЙШИНЫ ПОЭТИЧЕСКОГО ЦЕХА  ГЛАНА ОНАНЯНА «ЛЕНИВОЙ МОЛНИИ ИЗЛОМ» !
 ПРЕДСТАВЛЯЮ ЧИТАТЕЛЯМ СВОЁ ПРЕДИСЛОВИЕ К ОЧЕРЕДНОМУ ФОЛИАНТУ !

 ПРЕДИСЛОВИЕ   
 
                СВЕТОЗАРНЫЕ РОСЧЕРКИ  ЗОЛОТОГО  ПЕРА 
 
«Дождинки в замше пухлой пыли,
А зной – часов ещё на пять…
Мы есть, но до того мы были,
А после будем мы опять»!
 
(Глан   Онанян)
 
         Давно и справедливо замечено: в томительном предгрозье дальние вспышки зарниц чем-то напоминают вспышки то ленивых, а то стремительных росчерков золотого пера…
Предисловие к сто одиннадцатой книге стихов  Глана Онаняна «Ленивой молнии излом»  мне хочется начать с её оценки  признанным  классиком современной литературы Михаилом Синельниковым:
     «Слава Амону Ра, дорогой Глан! Но какая концентрация тоски и грусти, ну, и лиризма, в этой твоей новой истину взыскующей книге стихов!
  Мне кажется, что это лучший твой сборник. Притом цельный и пронизанный одним настроением.
   Все же перечисляю стихи наиболее впечатляющие: «Три осетинских пирога», «Утешение», « В раю пасутся ангелов стада», «Вы слышите?», «Кто мы?», «Казино», «Распятие» «Тире», «Божьи одуванчики», «Тифлисские ландо», «Валя Истомина» (какая мысль написать о ней! Я иногда подумывал о её судьбе), «Гоможаб», «Там в краю далеком», “Медовый Спас»”, ”Дождись меня, сынок!” и так далее -- трудно остановиться!
    Поздравляю, держись! "И твой закат пышней, чем день»... Да, вечер, но еще не ночь …  Твой М.С.  Михаил Синельников.
    Да , признание того, что это  лучший сборник стихов, написанный    в 87 лет -- дорогого стоит!  И все   пятнадцать стихотворений, которые  особо отметил Михаил Синельников,  непременно войдут   в сокровищницу современной поэзии! Но после этих произведений, так впечатливших маститого поэта и историка литературы, стоит многоточие…  И я на правах автора предисловия,  продолжая своё отважное восхождение на сияющий литературный Олимп,  начну со скромного названия одного из циклов рецензируемой книги: «РАЗМАШИСТАЯ ПРОБА АВТОРСКОГО ПЕРА В 40 РОСЧЕРКАХ»
  Может быть , именно в этих рабочих  пробах золотого пера  Глана Онаняна и заключается  разгадка его феноменального взлёта:
 
«А ещё мне досталась в придачу
             Долгим эхом умчавшихся дней
             Неизбывная вера в Удачу –
             Но удастся ли встретиться с ней»?
( 7«Сомнение»).
 
                Эта вера в свою счастливую путеводную звезду присутствует  даже тогда,
         когда автор   « грех унынья искупает и до первых петухов, душу вещую купает  в лучезарности стихов»!
                (10.»Камо Грядеши»).
 
                И эта лучезарность сквозит во всём , чего бы ни коснулся росчерк его золотого пера, даже в том,  что было так давно:
 
                «Это было! Я любил,
                И меня любили,
                Я смешариков лепил
                Из цветочной пыли,
 
                Над стихами морщил лоб
                В кайфе вдохновенья,
                Полной чашей пил взахлёб
                Пьяный сок забвенья –
 
                Скисло прошлого вино,
                Нет былого пыла:
                Это было так давно,
                Что едва ли было»…      
                (17.  «Это было так давно» ).    
 
    Креативная лучезарность  стихов поэта  не гаснет даже тогда, когда    «соты памяти примяты, из ячеек каплет мёд» , даже тогда, когда сложно   ответить на главный вопрос бытия : «Кто же мы и куда стремимся в этом мятущемся мире»?
 
                … «Кто мы – ангелы, приматы?
               Сам Всевышний не поймёт:
 
               Дни идут, бегут недели,
               Вдаль уносятся года –
               Ну, а кто же мы на деле,
              И торопимся куда»?
  (29. «Кто мы»?)
 
    И здесь, Глан Онанян, как поэт и как   видный  невыездной трижды остепенённый  учёный» (он доктор философских, технических и физико-математических  наук), в поисках истины бросает  своеобразный  вызов  «взгляду» самого  Эйнштейна  – творцу теории относительности: 
 
«Ты смотришь так вопросительно,
              Не веришь словно,
              Что всё на свете относительно,
              Приблизительно и условно,
   ,
              Но это так! Мироздание зыблется,
              Трясёт устои классической физики,
              И штукатурка канонов сыплется,
              И в хламе догм копошатся шизики»…
(6.»Реверанс Эйнштейну».)
 
    Возможно ,  « мироздание и зыблется» , но   Глан – «физик с лирой, играющий со Словом в мяч» --  призывает дерзать и в те минуты, когда «трясутся устои классической физики»,  и не отказываться от мечты :
 
            «Рискуйте!  Идите на дно,
       Рисуйтесь в огнях казино,
            Играйте и знайте одно:
            К вам скоро заглянет в окно
           Зари золотое руно»!
(31.Казино.)
 
     Глан  пророчески и трагически ощущает и сейчас , что «шар земной с пол-оборота разбег космический берёт»(«Аз есмь»)  и .  казалось бы,  поэт ещё совсем недавно  « в слепом безрассудстве азарта  грядущее  ставил на кон»(31.«Казино») , но порою наступает такая  «концентрация тоски и грусти», что он  ностальгически вспоминает  даже свой юношеский смех:
 
 «Ты в юности смеялся от души –
              Грусть не помеха!
              Теперь с тобой, как память ни души,
              Лишь эхо смеха:
 
              Вся жизнь прошла за вехой веха,
               А что осталось? Только эхо,         
 
              Лишь затухающее эхо
               Былого смеха…
              Эх, где тот смех»? 
(30.»Эхо смеха»)

    Эти сорок росчерков золотого пера заставляют читателя не только наслаждаться поэзией самой высокой пробы, но и сопереживать с автором каждое движение его  «неизбалованной» души :   

Ах, душа, ты мной не избалована –
                Я живу, забыть тебя стараясь,
                Ну, а ты, как воздух из баллона,
                Всхлипываешь, в мире растворяясь …

                Не горел, а сердце опалённое,
                Не болел, а голова седая,
                И машина жизни запылённая
                Стала у кювета, оседая…         
(23. Хмуро в небе…)

Да ,это только  у   «опалённого  сердца» может родиться , как я уже отмечал в послесловии  к 109 книге стихов Глана  Онаняна «Дошутился», такое  всеобъемлющая  идея:

«Моё желанье, чтобы в мире жалость
                К нам, как младенчик к матери, прижалась,
                Не зная ни холопа, ни вождя,
                Чтоб в слове «жалость» не таилось «жало»,
                Чтоб над землёй людей слеза дрожала
                У Бога на реснице в час дождя»…

Это всего лишь шесть строк из  «Баллады о безжалостной жалости» , произведения, стоящего  особняком не только в новой 111-й по счёту оригинальной книге стихов  “маститого  московского  поэта  и учёного» Глана Онаняна , но и из всего того, что сделал он для нашей русской, и не побоюсь сказать, всемирной литературы --  недаром он нам обещал , что вернётся на «крыльях сна песней пастушьей» неожиданно, «как приходит весна в город , истомлённый стужей» – и вот он вернулся, и на каком же сияющем витке высочайшего служению слову!
    И пусть   поэта «память  упирается, минувшее хранит ,как будто собирается запрятать боль в гранит», он разбивает гранитный плен только для того , «чтоб в слове «жалость» не таилось «жало», чтоб над землёй людей слеза дрожала у Бога на реснице в час дождя!»
Как отмечал известный исследователь литературы Вадим Кожинов, изучая законы поэтического творчества,  духовная культура способна оплодотворить поэзию лишь тогда, когда она не просто накопленная сумма идей, но когда она воплощена в самом жизненном поведении поэта». И тогда в наше время возникает вопрос : «почему поэзия – если даже её  в данный момент никто не потребляет – всё же необходима»?
Глан Онанян всем своим творчеством и жизнью  отвечает: «Поэзия есть оправдание нашего бытия, она решительно  утверждает за нами  право на ту жизнь, которую мы проживаем»:             

«Время, увы, не отхлынет вспять,
              Хоть стихами оправлено –
               Ты волен и петь, и пить, и спать,
                Но это тоже неправильно!

               Не мудрствуй лукаво, мой брат пиит,
               Не вешай на уши вирши,
                Ибо ни днём, ни ночью не спит
                Хроноса зрак, нависший

                Над каждым сущим с утра до утра…
( 39.«Завтра»)

Среди большинства  исследователей  творчества ГланаОнаняна  бытует солидарное мнение: на сегодня он – достойнейший воспреемник  классической лирико-философской школы Тютчева, Бунина и Заболоцкого. Но я бы лично здесь выделил феномен Глана как глыбу, стоящую отдельно от всех его предтеч.
     За доказательствами  не надо далеко ходить. Прочитайте хотя бы его «Медовый спас», и Вы убедитесь, что только Глан мог вот так написать, только он один и никто другой:
    Половодье цветов на выпасах,
В медунице пирует жук,
Колонковой кисточкой выписан
Каждый листик и каждый сук,

Пчёлы деток ещё не вывели,
Не намяли пока бока
Кочевые ли, кучевые ли,
Нежно взбитые облака,

Жизнь причудлива и затейлива,
Жизнь податлива и жестка  --
Как слепит закат из-за дерева,
Как божествен хитин жука!

…Почему-то сейчас мне кажется:
Если даже на склоне дней
Недоказанное докажется,
Недосказанное  --  важней!

В бездны времени, в  глубь агатовую
Я заглядывать не спешу  --
Ничего уже не загадываю,
Ни о чём уже не прошу:

Все мы  --  падчерицы и пасынки,
Вечно ищущие Отца,
Но над ульями Божьей пасеки
Только марево и пыльца…
(«Медовый спас»).

Да, от него ничто не скроется,  ни робкая звезда, даже тогда, «когда дописана страница … и воды вечности видней», ни  даже тогда, когда «поезд отталкивается колёсами  от шара земного в глухой ночи, шумящего ливнями и колосьями, летящего во владенья ничьи», от него не скроется «половодье цветов на выпасах, и каждый листик и каждый сук выписан его магической  колонковой кисточкой» И как поразительно верно его прозрение  на склоне дней, что если «недоказанное докажется, недосказанное – важней»!
Не здесь ли кроется ответ  на тот мучительный вопрос, который когда-то критик Вадим Кожинов поставил в своём исследовании поэзии?
Поэзия Глана, несомненно «есть оправдание нашего бытия, она решительно  утверждает за нами право на ту жизнь, которую мы прожили», и я  добавил бы  – проживаем. Вот вам поэтическое её оправдапние:
… «Ныряя в плеск и пенье весны без берегов,
В махровое кипенье горчащих лепестков,
Я от восторга, мнилось, слезами изойду,
Поверив в Божью милость в сияющем саду!

Ознобом било кисти от клятвы на устах.
От Врубелевской кисти, увязнувшей в кустах,
Где вспышки озарений метались в миг любой
От розовой сирени до густо-голубой,

Наяды и сирены взбивали пенный вал,
Когда потоп сирени окрестность обдавал –
Сирень была лилова, была белым-бела,
И даже, право слово, сиреневой была»!
    («Сон о сиянии сирени», диптих)

В разные  годы очень модны были  стихи «философского» плана. Многие поэты стали штудировать философские труды без разбору, в надежде в стихах своих решать «мировые проблемы». Что из этого вышло – мы видим:  получались у них только «зарифмованные тезисы».
Глан Онанян, доктор философских наук, не понаслышке знаком и с немецкой философией, которая переживала расцвет в годы, когда творил Боратынский, философия для которого в самом прямом смысле слова –  «была его подлинной жизненной судьбой». И Боратынский, как бы предвосхитил, что появится в будущем поэт, «имеющий особенную способность и особенную нужду мыслить» и доказывать, как и он сам, «высокую моральность мышления». Как для Боратынского, так и для Глана это не только и не столько слова, в этом выражается «вся сердцевина их бытия»! Но и Боратынского, который не владел немецким языком, и прочитал поэтому не так много книг по  философии, и  ГланаОнаняна, изучившего  не один десяток книг по философии, объединяет общая «философская» культура, не вычитанная из книг, а выращенная напряжённой духовной деятельностью их существ, оплодотворившая поэзию девятнадцатого и двадцать первого  века!
В своей ипостаси учёного Глан Онанян покорил многие вершины, о многих из них даже сегодня нельзя писать в открытой печати, назову только навскидку несколько названий статей в научных журналах и патентах: здесь и «Диалектика информации в высокоорганизованных кибернетических системах», и «Квантование вероятности и парадокс петербургской игры», и «Невозмущающий съём информации в ближней допплеровской локации», и «Криптоустойчивость облачных вероятностных кодов», и «Проблемы и перспективы структурной лингвистики в постиндустриальном обществе», и «Теория групп – упорядоченность беспорядка» – список можно было бы продолжить вплоть до совершенно секретных спецреестров. Но и приведённая информация, на мой взгляд, достаточно убедительно свидетельствует о поистине ренессансной одарённости автора и прекрасных лирико-философских стихов, и фундаментальных концептуальных исследований философских проблем современного естествознания!
В. Кожинов, в своих исследованиях в 1968году указал ещё на одного замечательного поэта «философского склада» Николая Заболоцкого. Но тогда он затруднился назвать среди его современников и последователей того, «кто имеет внутреннее право, глубокие жизненные основания для создания «философской» лирики»! Он пришёл к выводу о том, что для этого  «необходим чрезвычайно редкостный дар – и даже не собственно поэтический, художественный, но именно жизненный, коренящийся в целостном существе человека!»
    И вот этот «чрезвычайно  редкостный дар, коренящийся в целостном существе человека» -- Поэта с Большой буквы,  которого так ждал В Кожинов, объявился !!!
За 87 лет горения своей уникально насыщенной творческой жизни  он умудрился выпестовать и выпустить в свет более сотни книг стихов, полюбившихся читателю и отмеченных благожелательной критикой.
Об этих книгах писали статьи, рецензии, диссертации, эссе, предисловия такие широко известные поэты, литературоведы и общественные деятели, орденоносные руководители писательских союзов и главные редакторы литературных журналов, как Сергей Михалков (Москва) ,Бронтой Бедюров (Горный Алтай),  Анатолий Аврутин (Белоруссия), Иван Сабило (Санкт-Петербург), Евгений Евтушенко (США), Саид Чахкиев (Чечено-Ингушетия), Владимир Бояринов (Москва), Михаил Синельников (Москва), Тимур Зульфикаров (Таджикистан), Михаил Гишплинг (Израиль), Феликс Кузнецов (Москва), Владимир Леонович (Москва), Ян Гольцман (Москва), Александр Эбаноидзе (Москва),Хута Берулава (Грузия), Эмма Будагян (Армения), Альберт Налбандян (Армения), Роберт Людвигов (Австралия), Вильям Хацкевич (США), Сона Ван(США), Диана Вильковецкая(США) и многие, многие другие...
   В заключение добавим:  примечательно и справедливо, что особое  и пристальное внимание критика всегда уделяла анализу высочайшего версификационного мастерства поэта, музыкальности, метафоричности и исповедальной глубине его  лирико-философской поэзии!
И хочется закончить своё небольшое исследование  словами нашего гениального прозаика Андрея Платонова, что остаётся за стихами таких поэтов от Бога, как Глан Онанян: «Остаётся нечто ещё большее , что пока не сказано. Мы видим море, но за ним предчувствуем океан… Это семя, рождающее леса. Мы не ощущаем напряжения поэта, мы видим неистощимость его души, которая сама едва ли знает свою силу!»
А ведь действительно поэтическое слово Глана – «это уже не слово как таковое, не сообщение о чём-то; это как бы инобытие жизни, её новое, творчески созданное поэтом бытие в слове»!



АЛЕКСАНДР   СИЧАНИН
Действительный член Петровской Академии наук и искусств  (ПАНИ)
Член-корреспондент Академии Поэзии
Член Союза  писателей Москвы
 


Дизайн     Алина Семёнова.