Призвание оттягивает душу

Это стихотворение — сложный, многоуровневый манифест поэта-маргинала, исследующий природу творческого призвания как силы, одновременно возвышающей и калечащей. Это текст о дисгармонии с миром и с самим собой, о сознательном выборе одиночества и холода во имя сохранения своей сущности, которая, однако, постоянно подвергается опасности быть поглощённой и использованной.

1. Основной конфликт: Внутренняя сущность (призвание) vs. Внешний мир (социум, реальность)
Герой с первых строк определяет себя как «диссонанс» — нарушение гармонии, живое противоречие между разумом и эмоцией. Его призвание — не дар, а тяжкая сила («оттягивает душу»), которая тянет его в глубины, в «не-рациональную экзистенцию», отрывая от поверхности обыденной жизни. Конфликт в том, что этот уход вглубь и в холод (образы льдины, айсберга) является одновременно и способом самосохранения («не желаю растаять не вовремя»), и источником страданий, отчуждения и страха быть употреблённым на потребу другим («в виски со льдом»). Призвание спасает от растворения в толпе, но обрекает на одиночество и постоянную угрозу.

2. Ключевые образы и их трактовка

«Я весь — диссонанс» — программная самоидентификация. Герой не просто чувствует дисгармонию, он ею является. Его творчество и личность рождаются из этого внутреннего разлада, который он легитимизирует как «оригинальность» и «анормальность».

Образ холода и изоляции:

«Одиноко на льдине бредёт он» — ярлык, который навешивает общество, и который герой отчасти принимает.

«Айсберг, отколовшийся от торосов» — ключевой образ. Он не просто одинок, он — оторванная часть чего-то большего (традиции? природы? духа?), дрейфующая самостоятельно. Его стратегия — «лавировать вблизи от места рождения», то есть сохранять связь с истоком, но не сливаться с ним. Холод айсберга — это защита, гарантия не растаять «некстати».

«Призвание не карман, а душу оттягивает» — центральная метафора стихотворения. Призвание — это не внешний атрибут (нечто, что можно положить в карман), а внутренняя, тяжелая, деформирующая сила. Она тянет душу вниз, в глубину, в сторону, противоположную социальным ожиданиям («поверхности — в необязательное»). Это процесс, сродни нырянию за жемчужиной.

«Жемчужина зреет в раковине. До извлечения она — вероятие» — прекрасная метафора творческого процесса и внутренней работы. Ценность (идея, стихотворение) созревает в изоляции и темноте, и до момента её явления миру она — лишь вероятность, «вероятие». Творец — тот, кто «погружается, извлекает и демонстрирует». Но эта последовательность может стать рефлексом, механической работой, что таит в себе опасность.

Разоблачение социальных симулякров:

«Номены сбрасывают маски. Лексис обнажил своё лицо» — игра словами. «Номены» (от греч. nomos — закон, имя) и «Лексис» (слово, речь) обнажаются, показывая свою истинную, возможно, пустую или корыстную природу.

«При-добрая-около-радость» — гротескный неологизм, разоблачающий лицемерие социальных ритуалов и коммерциализированных чувств. За вывесками высоких понятий скрываются «паразитирующие скопища».

«Расценки градационны… от балкона до VIP-зоны» — мир превращён в театр или стадион, где всё имеет свою цену и градацию, даже место для восприятия «Добра и Радости». Это мир тотальной коммерции и иерархии, глубоко чуждый герою.

Финал-мольба:

«Замёрзшее разворачивается от тёплых манящих течений в другую, родную сторону» — последнее сопротивление. Даже поддавшись искушению «тёплых течений» (признания, успеха, комфорта), замёрзшая душа (айсберг) инстинктивно разворачивается к своему «родному» холоду и одиночеству.

«Не подай меня… кому-нибудь в виски со льдом» — кульминационная, отчаянная мольба. Герой просит высшую силу («Сиятельно-Царственный» — возможно, Бог, Судьба, сама Муза) не позволить, чтобы его, эту уникальную, замёрзшую сущность, употребили как рефрижератор для чужого удовольствия. «Виски со льдом» — напиток для наслаждения, где лёд — всего лишь служебный, растворяющийся элемент. Герой боится стать инструментом, расходным материалом для чужого гедонизма, развлечения или статуса. Это страх профанации творчества, страх быть использованным и уничтоженным в угоду публике.

3. Структура и язык
Стихотворение построено как последовательность философских тезисов и образных разработок. От самоопределения — через разработку метафоры холода — к анализу природы призвания — к критике социума — к финальной мольбе. Язык насыщен философскими и научными терминами («легитимация», «экзистенция», «номены», «градационны»), которые сталкиваются с грубыми, почти физиологичными образами («оттягивает душу», «в виски со льдом»). Это создаёт тот самый «диссонанс», о котором говорит герой, и отражает разорванность его сознания.

4. Связь с традицией и авторское своеобразие

Романтическая традиция (М. Лермонтов): Поэт как изгой, «одинокий парус», конфликт с обществом, жажда свободы и одновременно обречённость. Но у Ложкина нет романтического пафоса, есть скорее экзистенциальная усталость и отвращение.

Модернизм и экзистенциализм (Ф. Кафка, Ж.-П. Сартр): Чувство абсурда, отчуждения, «тошноты» от социальных ритуалов, поиск аутентичного существования в «не-рациональной экзистенции».

Поэзия «неприкаянного интеллектуала» (поздний И. Бродский): Использование сложных философских конструкций, тема изгнанничества, холод как метафора свободы и чистоты. Образ айсберга перекликается с бросковскими метафорами холода и изоляции.

Современная русская поэзия (В. Соснора, А. Драгомощенко): Интеллектуальная плотность, игра с языком, создание неологизмов, деконструкция клише.

Уникальный почерк Ложкина здесь — в соединении высокой метафизической рефлексии о призвании с почти вульгарным, бытовым страхом быть употреблённым («в виски со льдом»). Он не просто констатирует свою инаковость, а исследует её экологию: какие условия (холод, изоляция) необходимы для её сохранения и какие угрозы (тёплые течения, риск быть поданным в качестве льда) её подстерегают. Его «диссонанс» — не поза, а способ выживания в мире, где всё градационно расценено и готово паразитировать на чужой оригинальности.

Вывод:

«Призвание оттягивает душу» — это стихотворение-исповедь и стихотворение-предостережение. В нём Ложкин с редкой откровенностью показывает творчество как болезненный, выворачивающий наизнанку процесс, который требует отказа от тепла и комфорта, обрекая на вечное дрейфование в холодных водах одиночества. Но главный ужас — не в этом добровольном аскетизме, а в постоянной угрозе извне: мире, который готов разморозить, употребить и выбросить эту уникальную «замёрзшую» сущность для своего сиюминутного удовольствия. Финальная мольба — это крик души, которая предпочитает вечно страдать от холода в своей целостности, чем быть растаявшей и выпитой в чуждом ей контексте. Это поэзия крайней уязвимости и предельной стойкости, где цена сохранения своего «я» — вечный диссонанс с миром и с самим собой.

Бри Ли Ант   02.12.2025 12:32   •   Заявить о нарушении