Наша жизнь - это страшная война за душу

Всё происходящее с тобой и вокруг тебя, всё внешнее отнюдь не безразлично к тебе, не равнодушно, не слепая, бессмысленная и ничего не значащая сила. Всё это обращено к внутреннейшему тебе, к человеку твоего сердца, к сердечнейшему и задушевнейшему внутри тебя. Всё это пытается тебя в чём-то убедить, в чём-то – в таких вещах, как то: холод окружающей действительности, которую неискушённый в духовном отношении человек принимает за последнюю реальность; победа зла в этой «последней реальности», и эта победа зла очень хотела бы как-нибудь запечатлеться в твоём сердце; бессмыслица жизни, которая при этом также пытается проникнуть внутрь и разрушить в тебе основания правды – убедить в наивности и относительности совести, в невозможности всякой религии, в неправде чего бы то ни было высокого и прекрасного, хотя бы только намекающего на высокое и прекрасное. Короче говоря, то, что происходит в повседневности, пытается задушить в тебе всё человеческое, медленно, но верно. Ту же самую цель преследуют и суровые жизненные испытания, только они рассчитывают достигнуть этой цели быстро, ускоренным темпом, одним ударом: «Нечего сюсюкаться с ним!» Если после Аусшвица поэт уже больше не пишет стихов, значит, его убедили в том, что газовые камеры, голод, страдания и смерть реальнее высокой поэзии. Произошло убийство поэта в человеке, т.е. духовное убийство. Нечто подобное делает с человеком и обыденность, только медленнее, незаметнее – к зрелости, к старости… Немногие из тех, кто в молодости писал искренние стихи, продолжает писать их после молодости, скажем, женившись. Здесь человека убеждает в своей реальности суета, житейские заботы, материальные расчёты, преимущества комфорта, бессловесные наслаждения. В конечном счёте, всё это действует не менее убийственно, чем Аусшвиц. (Бывает, однако, что человек напрямую выходит к молитве, и стихи уже становятся не нужны.) Верующего человека от этого давления, давления ада, спасает его вера. Всякий истинно верующий знает, что в делах веры компромиссы невозможны. Через веру помогает выстоять Сам Бог. Для неверующего же путь только один – упорство в своих устремлениях и склонностях, «бессмысленное» упрямство во имя своё – во имя образа и подобия Божия в себе самом, во имя своей веры в себя. Итак, жизнь наша может быть уподоблена войне, великой, решительной, страшной. Потому так сильны все военные сравнения и уподобления. Потому такие глубокие и сильные ощущения испытываешь, когда рассказывают о Великой Отечественной войне и такой глубокий след в душе человека оставляет её опыт. Потому так отзывается всё внутри, когда читаешь о великом монголо-татарском нашествии, о страшных его битвах, о пленении Руси и её вековом глубинном сопротивлении. Эти страшные нашествия есть символ всей нашей жизни. Человек – это воин. Мы воины добра и брань наша со злом вне и внутри нас. После смерти нас не спросят о том, сумели ли мы оградить себя от грубых унижений, обеспечить себя и свою семью материальным достатком, добиться уважения в обществе… Там спросят о том, сумел ли ты сохранить и приумножить в себе добро, каковы итоги твоей битвы со злом. Ожесточение и равнодушие означают поражение, действенная любовь и богоугодное творчество – победу над холодом и тупостью, хаосом духа мира сего. 1998 год

https:// ridero.ru/ books/ zapiski_novoobrashennogo/