И чёрною злобою сотканы декреты товарища Троцкого

Нас сбили с пути иноверцы…

А эти лежали в снегу…
Вот так порубать?.. Не могу
Поверить, что вместе Брусилов
С казаками вёл не прорыв их…
Что бились с германцем, как братья…
И как так? Чего это ради
Стравили в степях под Воронежем?..
Как мог допустить это Боженька,
Чтоб вёл офицеров Корнилов,
А их есаулы рубили…
Ведь тоже, поди, офицеры!..
Но сбили с пути иноверцы…
И долго над белой Россией
Кричали в полёте гусыни,
Бросались и бились о землю,
Где гуси лежали расстрелянные
В обнимку с «Максимов» добычей…
Кружили тачанками брички…
И падали сотнями парни,
Российской сторонушки арии…
Войной развлекался Гражданскою
Не наш Бог… Гудели пожарища…
И чёрною злобою сотканы
Декреты товарища Троцкого…
И в ров с офицерской заначкою
Свалили и тех, расказаченных,
Кто братьев рубил под Воронежем,
В могилы попали к ним в общие…
… Горели Сцеволами Муции
В ненужной Руси революции…



Он ночью ищет сапоги

Лежал порубан… без сапог…
Не поленились, сняли с ног
Носки стащили, даже брюки…
Как умирал, так к горлу руки
Прижал… А губы в тихом крике
В ладонь раскрытую приникли…
На стопы ворон сел, но клюнуть
Он не успел… Лишь щёлкнул клювом…
Стервятник покрупнее… первый
Спикировал… Дед крикнул: – Стервы!..
И стрельнул дробью из берданы…
Принёс воды… Обмыли раны…
Постлал рядно… Того вкатили,
Краями завернули внутрь
И крестик спрятали на грудь,
Прикрыв платочком…
И только ночью
Свезли за церковь в барский склеп…
Над юнкером дьячок попел,
Священник помахал кадилом…
Старухи целый год рядили:
– Он ночью ищет сапоги,
Кто в хромовых – погибель!..
Негоже хоронить босым!..
…И деда бабы упросили
Срубить и ошкурить осину…
Вздохнул дед… Высказал укор…
Но вколотил в дверь склепа кол…
Село притихло… В снегопады
Сгорела… барская… усадьба…




Петлицы синие… И выстрел!..

Стук… «Чёрный ворон»... Визги крысы…
Петлицы синие… И выстрел!..
Развалины церквушки, звон-н-н!..
Разбитый колокол: – Дин-н-н!.. Дон-н-н!..
Столичный град… Заброшен дом,
И до сих пор в нём бродят звуки,
По этажам… То плач прислуги,
То адюльтера жаркий шёпот,
То откупной купюры шорох,
Насилуемой девки вскрики,
Пассажи измождённой скрипки
Всю ночь терзаемой инфантом…
Из башенных часов курантов
Шипение цепочек гирь,
Бемолем плачущий клавир
Под крышкой треснувшей рояля,
Звук с перьев капающих Ятей,
Шуршание долговой расписки,
Шаг ног босых… Всё ближе!.. Близко!..
Скрип сцены барского театра,
Инцест… Петля… Стенанья брата…
Рыдание невесты бешенное
У ног насильственно повешенного!..
В конвульсиях ещё попискивают
Пенькой… задавленные… мысли…
Испуг!.. И топот ног у входа
Бегущих слоников с комода...
Стук… «Чёрный ворон»... Визги крысы…
Петлицы синие… И выстрел!..




Полковник наш принял постриг… Покаемся

Судьбы жестокая игра…
Уж лучше на штыки!.. Ура!..
Лежать в степи, чтоб стыли звёзды
Над смерти пеленой… Пусть «Zorro»
Кинжалом вырежет казак
На лбу… А коршун выклюет глаза…
Но не испытывать позор в Париже,
Где ты с любимою унижен!..
Вчера ты граф… Таксист сегодня…
Мадам камергерша… Да!.. Сводня…
Графиню… отдаёт… в работу…
Вчера заплакала под сотым…
В Сент-Женевьеве Де Буа
ромашки белые у врат
Он оказался старым другом
В ЧК расстрелянной подруги…
Чуть сводим мы концы с концами…
Париж... Париж!.. Ещё отцами
Бульвар освоен был Pigalle,
Девицы с длинными ногами,
От Мулен Руж чуть-чуть подалее...
О том мы… лучше промолчим…
…Камергерша взяла ключи…
Она же подбирает ариев…
Сначала в душ… Студенты, парами,
Народ с Монмартра,
Шансон… и мальчики поп-арта…
Опять под душ… Массаж плеч… Ножки…
Ведь за графиню… Стыдно, Боже!..
Берёт камергерша дороже!..
…Усталый… ты ложишься… Сразу
Сквозь сон почувствуешь истому…
Проснёшься, ощущая спазмы
И слыша чувственные стоны
Из под простынки!..
– Ты!.. Бессовестный!..
Опять владеешь мною… сонной!..
А он родные вбрызнул соки…
И шепчет:
– Мне стреляться?.. Соня?..
– Зачем?.. Мы оба виноваты…
Детишки… За квартиру плата!..
И сытой жизни пансион,
Балы, прислуга, праздность, сон..
К любому неспособность делу…
А на продажу?.. Только… тело…
Нашёлся позже… Загнан… Сломлен…
Узнал… Рыдал, целуя лоно…
…Вскочил!.. Оделся!.. Всё!.. Работа!..
– Не стал будить!.. Тебя!.. Охота
Неволе пуще!.. Но в субботу,
Поверь, в постель сначала кофе!..
Сегодня выпьешь без меня!..
Но я сварил!.. Как любишь… «Сантос!»…
…Спускался паучок… Средина дня…
Второй дымился кофе… Сталось…
Неволи пуще… Сразу, с ходу…
Их двое ждут… И сразу… в холле…
Но отказать их просьбе… хором...
Уйти и лечь под дождь…
Смыть сперму…
Обоих… И подумать:
– Боже,
Я жду… пришествия субботы!..
Ведь так как ты!.. Никто!.. Не может!..
И, вроде, накопили… сумму…
Путь в неизвестность?.. Не осудит
Незнающий… Тяжёлые достались сумы…
Не зарекались… Но, спасибо, Бог
Хоть от тюрьмы… нас… уберёг…
Полковник наш принял постриг…
Покаемся… Он нам грехи… простит…




Вогнал стамеску… в грудь… Христа…

Главрежа фото в главной роли…
…Взял в руку, сморщился от боли,
Перечеркнул, наложив крест на крест!..
– Труп!.. – Расписался, –
– Сталин…
Кто не уверен был, привстали
С далёких от Генсека мест,
…Дрожит иссохшая рука…
Всё понял скульптор… А пока
Иконная мертва доска,
Вогнал стамеску… в грудь… Христа…
А ночью в классе фортепьяно
Заснул… С женою «трупа»… пьяный…
…Но кары меч и не настиг...
И гневом праведным горя,
Когда сонм замер,
Вождь сказал:
– Окстись!
Не надо всех подряд!..
В Сент-Женевьеве Де Буа
ромашки белые у врат




Где с вечера эти  живые последнее рыли  жилище

Грузили расстрелянных молча…
Скорее уехать на точку,
Где с вечера эти… живые…
Последнее рыли… жилище
Себе же…
Чекист обходительно вежливо
Шутил, чтоб под головы валики!..
А зря!.. Их грузили навалом…
Да также… навалом… ногами
Толкали из кузова…
Галки,
Те прямо бросались под яму,
Червей выбирали… И с яррцей
Клевали… торчащие… пальцы,
До пяток старались добраться…
А ночью нелепый, небритый,
Отнял в чернозёме добытую
Стопу… по неведомым признакам
Распознанную…
– Лиза!.. Лизанька… –
Шептал он, целуя и плача…
Лежал он, свернувшись калачиком…
В рост дёрнулся… в полночь… под
выстрелом!..
Не первый… которого… выследили…




И кто хранил в чулане строчки приговора?..

Уставший от вещей чулан…
Перо гусиное и спицы…
Такое надо же случиться,
Что на продавленный диван
Велосипедов колесница…
В комоде порванный баян…
Шкаф полный книг,
Газет обрывки…
И фото: чей-то страшный миг
Расстрела… Трудно вникнуть
Когда… Зачем… И кто хранил
В чулане строчки приговора?..
Кому и кто был дорог, мил?..
Тот, кто стрелял?.. Навскид?.. С упора?..
Или стоявшие у стен
Босые жёны командиров?..
…Под потолком чулана тень
Колышет вервия удавку –
Зарыли сами, но не сдали,
Увидев в скважине замка
Висевшим беглого ЗеКа…
…Уже ни кто не знал сегодня –
Тому полвека, люди-зомби
Обоями те скрыли двери…
…Я мячиком ударил в стену!..
Обои лопнули!.. И перья
Сорвало с чучела… И тело
Вороны выпало из шкафа…
… Завесили в чулан дверь шалью…
Потом в лес вынесли за выгон...
Всё!.. На растопку взяли книги…
Хранить не стали… и сожгли…
И долго над землёй кружил
Тяжёлый смрад и привкус боли,
Как если бы… сжигали… голых…
…Мы с дедом вновь пошли в тот лес -
Вкопал дед в костровище… крест…




Ржу сеял оскоплённый дождик

Он помнил: провожал Корнилов…
Они шли по грязюке мимо…
На плечи ей надел шинель..
Сквозь тучи солнце билось в щель…
Взвод порубали… Он ушёл
По гаю… – Si!.. Amikoshon…
…Театр губернский… Парк за сценой…
ЧК казнила офицеров…
В Сент-Женевьеве Де Буа
ромашки белые у врат
Под стопами ног генерала
В ночь… зубы сжав, орал он,
А утром уводил намётом
Казачью сотню с пулемётами…
…Шикарный волос… Полусвет…
А он лицо топил в ладонях…
Казался вечер им бездонным…
Именье… Брошенный букет
Ромашек… Кошка на заборе…
На бездну лет исчез как Zorro…
А бабушка хранила фото…
Он утром уходил в Стамбул… А флот
Топили… Чтоб поднять попозже…
… Ржу сеял оскоплённый дождик…
Молчали… Сирые и босые…
Он встал… Её закутал в плед…
Он снова… канет… в бездну лет…
Но в этот раз оставит плод…
Но неминуемое зло
Не даст ему ещё вернуться…
Туман чужих бездонных улиц…
Чужой… не православный… крест…
Смотритель кладбища присесть
К нему приходит на скамейку…
Мальчишки прорастают в семьях,
И всё… Безликий… Бессемейный…
Под Курском он оставил семя,
Мальчишки меряют погоны,
Серебряные слыша звоны
Всех сорок сороков церквей…
А от забвенья панацеей
В Сент-Женевьеве Де Буа
Ромашки белые у врат…




В горах за Стрыем…
1
Увы, не кончилась война
В горах за Стрыем…
Лопаты в наст лесной вогнав
Землянки рыли…
Медпункты жгли, учителям
Стреляли в окна…
…Лесовика ждёт по ночам,
В засадах около,
С немецкого вернувшись фронта,
НКВД майора рота,
Чтобы под лампой Ильича
Селяне жизнь могли начать
В колхозе «Красного луча»…
…Сошлись два брата в схватке снова,
В прицелах лес паучьих соткан
Ещё был с дней большой войны…
Мужские их тревожит сны
Кровавый приз любовной мрии –
Музык учителька… Арина!..
2
Любовь… Конечно, не вопрос...
Он лепестками алых роз
Рояль усыпал к пробуждению…
Ушёл… Он знал про День Рождения…
В восторге оборвав букеты…
…За домом выстрелы, как плети!..
Они – Увы! – уже не дети!..
Второй вчера тайком из леса
По тропкам крался наг и бос –
Охапку ландышей принёс…
3
И оба любили, чтоб сразу и вглубь,
Один на рояле, второй на полу,
Один рано утром, второй поздно в ночь…
Её мать за хлопцев просила как дочь,
– Не выдай на выстрел и… не… изурочь!
А те два сидели в засадах у леса,
И люди шептались:
– Кровавые… бесы!..
Из схрона Бендеры брат младший шёл першим,
Другой – из роты военного СМЕРШа…
4
Недоброе встало промозглое утро,
Она опоздала всего на минуту…
Бежала туда, где хлестало, как плетью…
Спешила она, и спешили две смерти…
Они обогнали на эту… хвылыну,
Убивших друг друга застала Арина,
Упала на тел окровавленных груду…
5
Пошла к гинекологу в Новую Гуту…
Сказал:
– Что ж, мамаша, мы ждём близнецов!..
– А могут, – спросила, – от разных… отцов?..
Но знать не хочу, кто из них чей…
Чтоб разному Богу молились?.. Зачем?..
Наверно, подальше… в Сибирь… мы уедем…
А там им скажу:
– Родила… от медведя!..
И буду растить, как лесных медвежат,
Что в тесной берлоге в обнимку лежат…




Вернулся он зимой… По полю шёл долго… Было больно

Когда-то он срубил колодец…
Палило солнце, слушал Отца,
Пел где-то близко телевизор…
Созвучно угнетали мысли:
– Как в маске прожиты года…
Вернулся словно в никуда…
Кого он знал, давно почили…
Присел на сруб… Взял у мальчишек
Ведро с колодезной водой…
Поднял, чуть придержав за дно…
Хотел напиться и умыться…
Как в зеркале, вдруг всплыли лица…
И рельса вздыбленного гонг,
Глухой, протяжный:
– Доннн!.. Доннн!..
Вернулся он зимой… По полю
Шёл долго… Было больно
Узнать в химере
Дедов дом…
Сорвало крышу, криво двери
Как шамкали беззубым ртом,
И подвывал метелью выгон…
Согрелся, спирт из фляжки выпив…
Отдал ведро назад мальчишкам…
Подумал, что забыть… не вышло
Барак… Им слышно за углом
Глухой, протяжный:
– Доннн!.. Доннн!..