Владимир Зазубрин Щепка

Владимир Зазубрин «Щепка».

«…Когда луна осветила  окровавленные  лица  расстрелянных, лица трупов, я
почему-то подумал  о своей  смерти.  Умерли  они – умрешь  и ты. Закон  земли
жесток, прост – родись, роди, умирай.  И  я  подумал о  человеке – неужели он,
сверлящий глазами телескопов эфир  вселенной, рвущий границы земли, роющийся
в  пыли  веков, читающий иероглифы,  жадно  хватающийся за настоящее, дерзко
метнувшийся  в  будущее,  он, завоевавший землю,  воду,  воздух, неужели  он
никогда не  будет бессмертен? Жить, работать, любить,  ненавидеть, страдать,
учиться,  накопить  массу  опыта, знаний и  потом стать зловонной падалью...
Нелепость...». «Щепка».

Владимир Яковлевич Зубцов (Зазубрин – псевдоним) (1895 – 1937 гг.) – личность, ныне почти забытая, хотя он является автором первого советского романа «Два мира», а в повести «Щепка» Зазубрин, по сути, документально запечатлел красный террор. По этой причине произведение не было опубликовано при жизни автора – первая публикация состоялась лишь в 1989 г. «Щепку» обоснованно считают одним из самых страшных произведений в русской литературе.
В этой повести, написанной Зазубриным в 1923 г., главным героем формально является предгубчека Андрей Срубов. Но, если посмотреть более масштабно, то центр повествования – Революция: как неотразимая, завораживающая, и одновременно жуткая женщина, беременная новой жизнью – новым миром. Именно Революция целиком завладела сознанием и душой Срубова, а также других большевистских персонажей произведения.
Срубов – идеалист, т.е. человек с возвышенной душой, способной посвятить всего себя идее, идти на жертвы ради ее торжества, не переносящий пустой обывательской жизни. Срубов интеллигентен, хорошо образован – в одном из эпизодов он узнает музыку А. Скрябина. Он способен к саморефлексии – при участии в расстреле думает, есть ли душа, интересуется у коллеги-чекиста, бывало ли тому жаль расстреливаемых. Расстрелы людей порождают в Срубове внутренний конфликт – борьбу между совестью, естественным человеческим отвращением к убийству, и верностью идеалу Революции, убежденностью в том, что служит правому дело. Он не смог разрешить это противоречие: душевные терзания привели его к психическому расстройству, от которого предгубчека не смог излечиться.
Другой тип революционера – чекист Ян Пепел. Ему чужды мучения совести, рефлексирующие размышления о революционном терроре. Пепел признается Срубову, что у него «есть ненависть», «философия» же неуместна в деле революции. Пепел – образ человека-машины, он может механически выполнять кровавую «работу». Другие герои – Алексей Боже и Васька Мудыня – в отсутствии казней начинают пить.
В.Я. Зазубрин предельно натуралистично описывает сцены расстрела. Их невозможно читать без содрогания. Но это помогает осознавать исторические трагедии.
Образ Срубова можно считать собирательным. Он отражает типичные судьбы многих людей, в начале XX столетия уверовавших в Революцию как силу, способную принести: справедливость, мир, достаток и счастье миллионам людей, прежде прозябавших в негодных условиях существования. Тысячи и тысячи возвышенных душ влюблялись в богиню Революции, жертвовали своими жизнями ради идеи. Перед многими из них вставал вопрос о насилии ради достижения идеалов Революции – о слезинке невинного ребенка, замученного при построении нового общественного здания всеобщей гармонии. Срубов, веривший в истинность социалистических идей, не смог подавить в себе совесть, и был разорван внутренним конфликтом.
Судьба Срубова – это не только типичное явление Российской революции. Это образ революционеров и прошлых эпох, неважно, когда и где была революция, успешна была она или нет. Общим является самозабвенное предание себя делу разрушения старого общества и идеям строительства нового. В одержимости идеями велика доля идолопоклонничества.
Интересно заглавие произведения. Кажется, его можно понимать двояко. С одной стороны, Срубов своей властью председателя губернской ЧК буквально «рубит» сотни человеческих жизней. Он и ЧК – словно топор в руках Революции, а репрессированные – как щепки. С другой стороны, сам Срубов (олицетворяющий собой еще многих чекистов и большевиков), оказывается «щепкой» в кроваво-сером водовороте Революции: он не распоряжается собой сам и не владеет своей жизнью, ибо теперь всё решает Революция. Также он словно предчувствует свою участь – быть осужденным своими  единомышленниками и споборниками, погибнуть от карающей руки Революции: подписывая приговор, он думает, что при ошибке машинистки в этой бумаге, его фамилия может оказаться в списке расстреливаемых людей: «…Между фамилией последнего приговоренного и подписью Срубова – один сантиметр. Сантиметром выше – и он в числе смертников…».
Оказавшись на допросе у своего бывшего коллеги Исаака Каца, который стал теперь предгубчека, Срубов думает о Революции. Он чувствует себя использованным элементом, который больше не нужен Революции: «…Перед ним встала Она – любовница великая и жадная. Ей он отдал лучшие годы жизни. Больше – жизнь целиком. Всё взяла – душу, кровь и силы. И нищего, обобранного отшвырнула… Лимон выжатый не нужен более… Видит Срубов ясно Её, жестокую и светлую. Проклятия, горечь разочарования комком жгучим в лицо Ей хочет бросить. Но руки опускаются. Бессилен язык. Видит Срубов, что Она сама – нищая, в крови и лохмотьях. Она бедная, потому и жестокая».
Образ Срубова отражает трагедию российской интеллигенции – юные, горячие идеалисты, жаждущие свободы и справедливости, всецело отдавались служению Революции. А Революция ставит перед выбором: решиться на насилие – построить фундамент будущего «совершенного и справедливого» счастливого общества на крови жертв революционного террора, или отказаться от Идеи, отречься от богини Революции. Стоит заметить, что государство и общество зачастую сами толкают отдельных людей на революционный путь: переполняя чашу их терпения унижением человеческого достоинства, нищетой, равнодушием. Избравших первый вариант – революционно-террористическую борьбу – ожидала судьба Срубова, или его палачей…
Повесть В. Зазубрина «Щепка» даёт простор для размышлений – о истории, революциях, судьбах…