Исхакова Голфия. Собака в поле

Исхакова Голфия Загитовна
Удмуртская Республика

Собака в поле
(рассказ)

– Иди сюда, попей молока, кутешонок. Проголодался, наверное, пока лежал в крапиве. Вот так! Будто понимаешь мои слова, живая душа. Глаза-то  уж больно красивые! И у кого это рука поднялась выкинуть тебя? А как взяла на руки, прямо как человек обрадовался! И не скажи, что собака, душа-то есть, тоже ласку любит. Одиночество – страшное дело. Это я по себе скажу. Ведь год лишь прошел, как Салим покинул этот мир, а от одиночества устала. Очень скучаю по нему. Может, видя мои страдания, Аллах послал мне тебя? Наелся? Сейчас приготовим место для сна. Говорят, мусульманам нельзя дома собаку держать. А как можно только что родившегося щенка на улицу выкидывать? Туда тебе пока нельзя, ты еще маленький, совсем как грудной ребенок. Грех большой будет, если я в таком большом, как поле, доме, одна жить буду, а тебя на улицу выгоню.
Так говорила старушка Ханифа, сидя на табурете, скрипевшем при каждом ее движении. Затем она наклонилась к старому сундуку, открыла его, чем-то забрякала, зазвенела.
– Это  моего старика Салима, – говорила она, вытащив пиджак, носил он его только на день Победы. Еще почти новый. Бывало, пе-ред праздником повесит все медали на грудь и честь отдает, совсем как молодой. Вот эту медаль вручили ему год или два назад, видно, не судьба была ее носить… Постой, для чего же я открыла сундук? Память совсем терять начинаю. Как будто что-то искала – наверное, это и есть склероз, – старушка немного постояла, подумала. – Я же хотела тебе приготовить место!
Ханифа начала вытаскивать из сундука вещи и складывать на стоящий рядом табурет.
– Это тюбетейка деда, мир праху его. Вон узоры как красиво вышиты! На людях только и надевал ее мой старик. Когда он умер, сыну Миркасиму хотела отдать, а невестка, ни в какую. «Зачем нам такая?» – говорит. Память об отце осталась, как не сохранить! Вот дедушкин теплый свитер, мягкий такой. Его и положим, будет тебе тепло и уютно, как в маминых объятиях. 
Место для щенка было готово, но как старушка ни пыталась уложить маленького непоседу, он спать не хотел.
Человеку, не знавшему  одиночества, объяснить терзания, испытываемые при этом, невозможно. Ложится Ханифа – одна, встает – тоже одна. Некому даже слова сказать. Вон по телевизору поют: «Направо посмотришь – пустота, налево посмотришь – пустота». Автор этих слов, наверное, так же тосковал от одиночества. Слезы на глаза наворачиваются от таких песен.
 Последние годы не мог Салим найти душевного спокойствия. Работавший от зари до зари в колхозе, не видя выходных, не получая приличной заработной платы, он стал приучаться к выпивке. И причиной ухода в иной мир стало проклятое зелье.
– Нельзя жить прошлым, надо смотреть вперед, – с такими сло-вами соседки разделили горе Ханифы. Всю жизнь скупая на слезы женщина теперь не стала сдерживать себя. Видимо, не зря говорят: что отпущено судьбой, надо испытать в этой жизни...
Если не война, судьба Ханифы по-другому бы сложилась. Воз-любленный, который собирался к осени ее сватать, ушел на фронт и не вернулся. Даже похоронка на него не пришла. Ждала его Ханифа, сколько могла, пока не потеряла последнюю надежду. Потом сосва-тал ее вдовец с двумя детьми – Салим. Что поделаешь – согласилась.
В молодости Салим был положительным человеком. В работе – богатырь, выносливый и сильный. Водил трактор, в колхозе был  нужным человеком. В деревне слыл хорошим семьянином.
Своего ребенка Ханифа родить не смогла. Дети мужа до конца родными для нее тоже не стали. Окончив деревенскую школу, они покинули родное гнездо и разлетелись в разные стороны...
 Хорошо, что Ханифа нашла щенка, он стал ей другом и слушателем. Сам  весь черный, а грудка – белая-пребелая, поэтому кличку собачонок получил Актуш, что значит Белогрудый. Со временем не отходивший от хозяйки ни на шаг щенок подружился с соседскими мальчишками. Они  во дворе для него построили конуру. Иногда Белогрудый пропадал несколько дней: мальчишки брали его с собой на рыбалку. Оказавшись рядом с хозяйкой, пес всем своим видом показывал радость, вылизывал ее худые руки и преданно терся о ноги. «Ах, Актуш, в тебе как будто человеческий разум есть», – приговаривала старушка в такие минуты. 
С годами на лице Ханифы прибавлялось все больше морщин. Фигура, когда-то легкая и изящная, теперь высохла. Ноги стали плохо ходить. Много сил отдавшие колхозу, руки к труду неспособными стали. Последнюю в хозяйстве козу пришлось отдать соседям – из-за того, что некому стало ее доить. А Актуш вырос и стал красивым, крепким псом, только глаза его остались прежними, такими же немного грустными. Хозяйку он понимал с одного слова, выражая свою любовь послушанием и заботой.
Раз в год, когда здоровье позволяет, Ханифа идет на кладбище, чистит и убирает вокруг могилы Салима, читает молитвы.
– Пока ноги ходят, решила к тебе прийти, – начинает она беседу. – На прошлой неделе хромой Вали с соседней улицы на тот свет отправился. Наверное, вы уже свиделись там. Сильно переживал, что в деревне дома пустеют. Вот теперь и сам ушел.
Немного помолчав, продолжает:
– Не хотела говорить, так уж скажу: дети нас совсем забыли. Как тебя проводили, не приезжают... Недавно из сельсовета приходили. С этого дня покоя мне нет. «Дом твой непригоден для жилья, в нем перезимовать не сможешь», – сказал бригадир Самигулла, сын Шакира со средней улицы. «Двумя одеялами укроюсь, сынок», – ответила ему. Только посмеялись в ответ. Разве они послушают нас нынче? Велели собирать необходимые вещи. В город в интернат отвезти хотят. Скажи, Салим, интернат – это дом для престарелых? Что молчишь? Или тоже не знаешь? Если меня увезут, кто же будет к тебе приходить?
Долгое время старушка стоит молча. Потом поправляет платок. «Ладно, Салим, пойду домой. Соседи – начитанные люди. Зайду к ним, спрошу».
Осенний холодный ветер проникает под старое пальто, тело бросает в дрожь. Но грустные мысли страшнее холодного ветра. Выйдя с кладбища, огромный черный пес и маленькая старушка бре-дут в сторону аула.
В деревне у каждого жителя свои заботы, свои проблемы. «Здравствуй, тетушка Ханифа! Здравствуйте, бабушка!», – приветст-вуют прохожие и, не дослушав ответа, спешат по своим делам. «Чу-жую беду руками разведу, а свою не знаю как». Много у Ханифы на-копилось слов, да только, кроме Белогрудого, слушателей не нахо-дится.
Потратив полдня на дорогу и изрядно подустав, возвращаются домой две осиротевшие души. Перед тем, как зайти в избу, Ханифа гладит собаку:
– Иди, Актуш, ночуй у себя в конуре, в доме холодно. Живы будем, утром встретимся.
Собака, будто понимая хозяйку, остается на улице.
Так проходят похожие друг на друга дни осени, с холодными дождями и сильными ветрами.
Наступает зима. Окрестности покрывает белый снег. Проснув-шись от холода, держась за панцирь старой кровати, Ханифа встает и торопится одеть пальто. Дом дряхлеет вместе с ней. Ладно хоть соседи рядом хорошие – не оставляют в беде, приходят топить печь. Но она тепла не держит. Сколько лет уже не закрыта завалинка. В бревнах дома светятся щели, но их слепые глаза не видят. С мыслью согреться, женщина спешит к соседям.
Сморщенную не только лицом, но и душой, Ханифу встречает доброй улыбкой соседка Аниса. Горькая судьба старушки, которой недавно исполнилось 80 лет, заставляет эту женщину сочувствовать ей. Сегодняшняя встреча может быть последней для них.
– Проходи, Ханифа апа! Благословение несешь с собой, как раз к чаю поспела, – говорит соседка и зовет гостью к столу.
– Да я только что поела. Если чашку чая выпью, – отвечает Ха-нифа. Тем временем, старательно угощая соседку, Аниса наливает вторую чашку.
То, что старушку готовят к отправке в город, для жителей де-ревни не новость. Ухаживать за ней некому. Аниса просто никому не рассказывает, что сама уже два письма приемным детям Ханифы от-правила. Напомнила, что их мачеха нуждается в помощи. Но сын на Салима похожим оказался – из запоя не выходит. Дочь Амина, не стесняясь, ответила: сами с двумя детьми в однокомнатной квартире живут, пятого жильца взять к себе не имеют возможности. Как об этом сказать старому человеку? Язык не повернется. Но сейчас, когда появилась возможность поговорить прямо, Аниса спросила Ханифу:
– Ханифа апа, ну, как, ты все-таки дала согласие на переезд в дом престарелых?
У женщины, минуту назад с наслаждением пьющей чай, как от зубной боли исказилось лицо:
– Ох, Аниса! Совсем не хочется уезжать из деревни. Ведь имя-то какое дали этому месту – дом стариков!
– Это такой большой дом в городе, где собирают всех стариков и старушек, за которыми некому присмотреть, – пытается втолковать где-то услышанное Аниса.
– Как это – собирают?
Торопясь, Ханифа вышла из-за стола и стала одеваться. Сама того не желая, Аниса задела ее больное место.
– Ханифа апа, – вышла за ней Аниса, – не уходи. Сегодня пере-ночуешь у нас.
– Нет, пойду лучше домой. Салим, наверное, уже заждался, – сама не понимая, что говорит, Ханифа направилась к калитке.
Проводив ее взглядом, соседка увидела, как старуха направилась в сторону, противоположную от своего дома. Худая и маленькая, как подросток, Ханифа куда-то торопилась, а следом за ней шла большая собака. «Походит, успокоится и вернется», – подумала женщина.
Тем временем голова у Ханифы пошла кругом, мысли все спу-тались. Она уже не понимала, куда и зачем идет.
– Детки! Где же вы? – возмущенно прошептали старческие сморщенные губы. – Дом стариков… Город… Кто меня там будет искать и найдет ли? Как не попасть туда? Вот спрячусь куда-нибудь и избавлю себя от этого постылого дома.
И тут Ханифу осенило: надо скорее рассказать об этом Салиму. Уж он-то точно найдет выход!
Никто из сельчан в этот вечер не заметил, как в сумерках деревню покинули две неприметные тени – Белогрудый и его хозяйка.
Ханифа торопилась. Ей хотелось поскорее дойти до мужа, на-помнить ему о том, что их скоро разлучит стариковский дом в городе. Как будто чувствуя тревожное состояние хозяйки, пес то забегал вперед нее, то бежал позади.
– Детей мы, наверное, неправильно воспитали, – говорила сама с собой Ханифа. – Чтобы не жаловались, что неродная мать у них, всю работу старалась брать на себя, отцу не ябедничала. Да и потом, Салим, не подумал ты сказать детям, чтобы в старости ухаживали за мной. А сказать-то надо было. Пусть неродная мать, но растила с любовью, как своих. Слышишь, Салим?
Липкий частый снег падал на поле и сделал путников почти не-заметными. Стемнело. С каждым метром шаги старухи становились все короче. На ноги словно повесили тяжелые камни. Белогрудый тоже шагал нехотя, он проголодался и замерз, но понимал не смел оставить хозяйку одну посреди поля.
– Вот, Салим, ты ушел и избавился от всех забот, – продолжала начатый разговор Ханифа. – Про детей, хотя они не приезжают ко мне, я все слышу и знаю. Сына, видно, сноха давно выгнала. Где те-перь он ходит – не известно. А приехал бы ко мне жить, я бы обрадовалась. Но не едет…
Старушка остановилась посреди поля. Нет сил даже на один шаг. Оглянулась вокруг – кроме снега, нет ничего рядом. Ханифа подобрала под себя пальто и села на снег. Белогрудый прижался к хозяйке, пытаясь хоть как-то ее согреть. Читая молитву, старушка сняла варежки и положила рядом, потом развязала белый платок, который был под шалью, закрыла им лицо и легла на снег.
Ранним утром в понедельник вахтовики, направляясь на работу, были очень озадачены, увидев огромного черного пса, одиноко сидящего посреди чистого поля. Остановив машину, они попытались его подозвать. Пес не подошел и никого к себе не подпустил...