В лесах. На горах. П. И. Мельников А. Печерский

В лесах. На горах.

Посвящено моему родному Нижнему Новгороду и его
Нижегородской области.

Отрывки из романов А Печерского «В лесах» и «На горах».

В лесах.

Заволжье Верховое – край привольный,
Досужий, бойкий там народ,
Ловкий, к тому же и смышлёный,
Сверху -Заволжье таково.

От Рыбинска и вниз до устья,
Керженца. Ниже там пойдёт,
Лесная глушь и черемиса,
Чуваши и татары сплошь.

(Луговая черемиса)

А ниже же ещё ж за Камой,
Степи раскинулись уже.
Народ другой там проживает,
Хоть русский, Но всё ж не такой…

Как там в Верховье. Заселенья,
Там новое. В Верховье ж Русь,
В Заволжском. Исстари уселась,
По лесам и болотам там.

Судя по говору людскому.
В Рюриковы, встарь времена.
Там новгородцы поселились,
Преданья многие свежи.

(Батыя помнят там разгромы)

«Батыеву тропу» укажут,
И место града Китежа,
Невидимого там для глаза,
На озере, то – Светлый Яр.

До сих пор цел там этот город,
С белокаменными его,
Стенами. Златоверхими церквами,
С монастырями честными…

С узорчатыми теремами,
С боярскими палатами,
Каменными. Также домами,
С кондового леса срубы.

(Не гниющее дерево)

Цел град Китеж, но он невидим…
Не видать грешным людям то,
Славного Китежа, что скрылся,
Чудесно, божьим повеленьем.

В те времена, разных нашествий,
Когда безбожный царь Батый,
Русь Суздальскую разорив изрядно,
Китежскую Русь шёл забрать.

Подошёл царь татарский к граду,
Великому Китежу там,
Восхотел огнём дома спалить,
Мужей избить, в полон угнать.

В наложницы жён и детей взять,
Не допустил Господь тогда.
Тех басурманских поруганий,
Там над святыней христиан.

Десять дней, и ночей там десять,
Батыевы полчища те,
Тот Китеж – град тогда ж искали.
И не могли сыскать его.

Невидимый тот град доселе,
Откроется он лишь тогда,
Перел Христовым уже страшным,
Судилищем, что явит нам.

На озере же Светлом Яре,
Вечером летним тихим там,
Видны отражённые стены,
В воде – церкви, монастыри…

Терема княжеские также,
Бояр хоромы, и дворы,
Людей посадских…По ночам же,
Слышится звон колоколов.

(Глухой заунывный звон)

Так говорят уже за Волгой,
Исконная старая Русь,
Кондовая. И с той поры уж,
Там чуждых небывало уж.

(Как начиналась земля Русская, там чуждых
Насельников не бывало).

Русь сысстари на чистоте стояла,
При прадедах, коей была,
До наших дней такой хранится,
Добрая - хоть к чужим строга.

(Добрая сторона, хоть и смотрит сердито на чужанина).

В лесистом же Верхнем Заволжье,
Деревни малые. Зато,
Частые, одна от другой там,
На версту, иль от силы, две.

Земля холодна, неродима,
Своего хлеба мужику,
Разве, до масленой что хватит,
И то лишь, в урожайный год.

И как ни беся на наделе,
 И сколь страды не принимай,
Круглый год трудовым там хлебом,
Себя не прокормить. Сей – край.

(Такова сторона!)

Другой на месте б с краёв этих,
На месте б заволжанина,
Давно бы с голода там умер,
Но он, не лежебока всё ж.

Досужий человек на деле,
Чего земля не додала,
Уменьем за дело берётся,
На заработки не побрёл.

Чтоб в сторону уйти чужую,
Как вязниковец, там, сосед,
С пуговками, тесёмками,
С кустарным промыслом ушёл.

На край света он с ним шагает,
Чтобы семье хлеб добывать.
Но не побрёл тот заволжанин,
Плотничать, как его сосед.

(Галка – крестьянин Галицкого и других уездов,
Костромской губернии)

Нет. Он и дома же принялся,
 За выгодный промысел свой,
Вязать там начали вареги,
Поярки также там валять.

Шляпы, да сапоги с тех делать,
Шапки шить, ковать топоры,
Да гвозди. Также коромысла,
Весовые. На всю аж Русь.

А коромысла – то какие!
Хоть их в аптеку там бери…
Леса ж заволжанина кормят,
Ложки, плошки, чашки, блюда…
Точит их заволжанин, красит,
Гребни, донца, веретена…

(Весь этот щепной товар)

Вёдра, ушаты, кадки, вёсла,
Лопаты, лейки и ковши…
Всё это с лесу добыть можно,
Рук его не минует то.

И смолу с дёгтем также садит,
А заплатив попенные,
Рубит лес он в казённых дачах,
По Волге брёвна чтоб сгонять.

(До самой Астрахани).

Волга под боком, заволжанин,
Не хаживал там в бурлаки.
Последнее это там дело,
Чтоб наниматься в бурлаки!

(По Заволжью так думают: «Честней под оконьем Христовым
 Именем кормиться, чем бурлацкую лямку тянуть». И правда.

Живёт в труде тот заволжанин,
Зато в достатке. Сысстари:
В сапогах – мужики за Волгой,
Бабы ж –в котах. Лаптей там нет.

«Видом не видано, хоть слухом про них и слыхано».

Лесу много, нипочём лыко,
А в редком доме там найдёшь,
Там кочедык. То лишь у деда,
Что не слезает с печки уж.

Иной раз он уже для нищих,
Скуки рады, те лапотки,
Сделал.  Иль самому обуться,
В последний путь коли идти.

(Как станут в домовину обряжать. Таков обычай:
«Летом в сапогах, зимой в валенках, на тот свет – в лапотках…»)

Спать не ложится заволжанин,
Там без горячего. Никак.
И по воскресным дням хлебает,
Мясное блюдо он всегда.

И в пяти стенной избе он там,
И печь с трубой. О чёрной же,
Избе, с соломенною крышей,
Слышал лишь. Что есть «на Горах».

«Горами – зовут правую сторону Волги».

А чистота в домах какая,
В заволжских!.. Немцев славят же,
За чистоту, за грязь же русских,
И за неряшество там их.

А побывать бы там за Волгой,
Тем славильщикам, что б они,
По поводу тому сказали б,
Не говорили б так они.

«Кто знаком только с нашими степными да чернозёмными
Деревнями, в голову тому не придёт, как чисто, опрятно живут заволжане».

Мельников Павел Иванович (Андрей Печерский,
русский писатель, родился в Нижнем Новгороде,
С Нижегородской землёй связана вся его жизнь (1818 – 1883год).,
Был знатоком русской старины, быта заволжского старообрядчества,
Вёл научную работу.

На горах. Ч.1

Первая часть.

С устья Оки, и где Саратов,
И дальше вниз, справа реки,
Правая сторона той Волги,
«Горами» называется.

Те над Окой берут начало,
Повыше Мурома, идут,
До Нижнего, и вниз по Волге,
Чем дальше – тем, выше они.

Перемежаются те редко,
Где с правого бока лишь там,
Реки в Волгу уже впадают,
Немного, правда, таких рек.

Места же там на «Горах» этих,
Ни дать, ни взять волны моря,
Окаменелые – бугры и горки,
Пригорки, холмы и бугры…

И изволоки же грядами,
И кряжами тянутся там,
Во все стороны меж долами,
Логов, оврагов, суходол…

И колесят реки и речки,
Во все стороны, как змея, 
Там пробираясь меж угорий,               
На всех изгибах меж холмов.
 
В иных местах нашей России,
Даже Руси, редко найдёшь,
Как Пьяна, Кудьма да Свияга,
Больно своеобразны те.

Пьяную реку там прозвали.
В древнюю старину, за то,
Что та шатается изрядно,
Мотается по сторонам.

Как будто бы – хмельная баба.
И пройдя там пятьсот же вёрст,
Там изворотами, подходит,
К истоку своему опять.

И рядом с ним уже впадает,
В большую реку там  - Суру.
Свияга же, там ещё ж лучше,
Изрядно куролесит там.

К Симбирску подойдя, до Волги,
Осталось версты полторы,
Нет – в сторону уходит,
И с Волгой рядом там пошла.

Волга на полдень, А Свияга,
На полночь, и там триста вёрст,
Друг другу уже те навстречу,
Текут. А слиться «не хотят».

К Оке же Кудьма, та, подходит,
Осталось влиться в Волгу лишь,
Так нет, та в сторону вильнула,
За сотню вёрст в неё впадёт.

Не захотела быть сестрицей,
А дочерью Волгиной став.
И все другие также реки,
Извилисты все до одной.

Вторая часть.

Издревле сторона та, справа,
Была в дремучих там лесах,
Сидели в них мордва, булгары.
Буртасы, черемисы там.

Лет за пятьсот, и даже больше,
Селиться начали уже,
Русские люди в краях этих,
На Волге, правом берегу.

Суздальский князь, тогда, великий,
В 14 – ом веке взял,
И перенёс свой стол пониже,
В Нижний Новгород с Суздаля.

(Константин Васильевич)

И из чужих, позвал, княжений,
Русских людей, и расселил,
По Волге их, по Оке, Кудьме,
Так летопись там говорит.

А по народным же преданьям:
«На горах было то тогда,
На дятловых, Мордва молилась,
В те дни там богу своему ж.

(К земле – матушке на восток поклоняется.
Нижний Новгород стоит на Дятловых горах)

По Волге, белый царь же ехал,
По Воложке, на камешке…
Возговорит царь людям своим,
Взглянули чтоб на горы те:

(Белый царь)

«Ой вы гой еси, мои слуги верные, неизменные, вы подите – ка,
 поглядите –ка, на те ли горы на Дятловы, что там за березняк мотается, шатается,
К земле матушке преклоняется?..»

Слуги пошли и поглядели,
Вернувшись, стали речь держать:
«Мотается – шатается там,
Не березняк – мордва же там.

Мордва там в белых балахонах,
Своему богу молится,
К земле – матушке преклоняясь,
На восток взоры обратив».

А царь спросил: «Зачем мордва там.
Кругом стоит. И с чем она,
Молится богу своему там?»
Верные слуги там в ответ:

«Бадьи могучие в кругу их,
Стоят. В руках держат они,
Ковши заветные различны.
И хлеб да соль там на земле.

Каша, яичница на рычагах там,
Висят. Вода в чанах кипит,
А в ней говядину там варит.
Янбед». Царь слугам говорит:

(Янбед – один из прислужников «возати», мордовского жреца)

«Слуги мои, мордве снесите,
Дары. А на моляне ей,
Скажите: «Серебра бочонок,
С бочонком злата вам дарю»

(Моляне – общественное моление)

Старики, те дары приняли.
И слуг на угощали тех.
Слуги царю всё рассказали,
Как приняла их там мордва.

Мордовские старики ж эти,
Судили и рядили там,
Дар от себя, какой бы сделать,
Великому государю.

Мёду, хлеба, соли набрали,
В огромные блюда вложив.
И с молодыми то послали,
Ребятами там до царя.

А те в дороге притомились,
Уселись, чтоб перекусить…
«Мол старики, то не узнают».
В блюда песок с землёй вложив.

Царь землю с песком принимает,
Крестившись, славит Бога, он:
«Слав тебе Боже, что отдал,
В русские руки землю ту.

(Мордовскую землю)

И царь по Волге поплыл дальше,
В левой руке ведро держал,
С Русской землёй. Рукою правой,
По берегу землю кидал…

И где он горсточку там бросит,
Там город ставится потом,
А где бросает лишь щепотку,
Тамо селеньицу, знать быть.»

«Таковы сказания на Горах. У русских и у мордвы
с черемисой о русском заселенье по Волге преданье одно»

Третья часть.

Русские люди, заняв землю,
Чужую – заселились в ней,
По путям тогда и дорогам,
Не забирались очень в даль.

Чтоб средь племён уже враждебных,
Быть наготове. Мало ль что.
Поближе быть там, чтоб друг к другу.
Реки - на путях, на дорогах тех.

«И доселе только по рекам приметны следы
старорусского расселения»

По Волге, по Оке, Суре той,
По меньшим рекам там живёт,
Совсем другой народ прибудет,
Чет там вдали уже от рек.

Ростом он выше, стройней станом,
И из себя красивей тот,
Умом богаче, силой крепче,
Той обрусевшей же мордвы.

«Что теперь совсем почти позабыла и древнюю веру,
И родной язык, и преданья своей старины»

Мордва местами сохраняет,
Свою народность там ещё ж,
Но уже с каждым поколеньем,
Русеет всё же больше там.

Между Сурой там и Око же,
Ниже Сурского устья уж,
На двести вёрст в стороны обе.
Волги – там, чужеродцы  лишь.

Те не русеют: черемисы,
Чуваши, и татары там,
Ниже, по берегу крутому,
Волги – Их поселенья есть.

Но от луки уже Самарской,
До Астрахани - русский сплошь,
Народ живёт. А где Саратов,
На лучших землях – немцы есть.

И живут они между русских,
Своею жизнью, жили как,
На родине своей немецкой.
С прибрежья Рейна, Эльбы там…

Обширна, велика земля ты,
Матушка святорусская!.
В волю простора и раздолья!..
Всех кормишь, одеваешь ты.

(И обуваешь…)

Всем мать – кормилица, дашь хлеба,
Своим, чужим, родным сынам,
И пришлым пасынкам из чужа,
И любишь гостей угощать!..

Кто не пришёл, всякому скажешь:
«Милости просим – хлеб да соль!..
К русскому хлебу – честь да место,
Ничего, нас не объедят».

В старые годы на горах тех,
Росли кондовые леса,
Местами даже уцелели,
В местах - где чуваши, мордва.

«Да черемиса»

Любят те племена леса там,
Дремучие, с рощей тёмной,
Без нужды, ни один из них там,
Не тронет деревца в лесу.

Ронить лес без нужды, у них там,
Считается грехом большим.
А по старинному закону,
Их – лес, жилище есть богов.

«Лес истреблять – божество оскорблять, его дом разорять,
Кару на себя накликать. Так думает мордвин, чувашин и черемис»

Продолжение следует.